Анатолий Штейгер - Стихотворения Страница 5

М. Цветаевой

В сущности, это как старая повесть«Шестидесятых годов дребедень»…Каждую ночь просыпается совестьИ наступает расплата за день.

Мысли о младшем страдающем брате ,Мысли о нищего жалкой суме,О позабытом в больничной палате,О заключенном невинно в тюрьме.

И о погибших во имя свободы,Равенства, братства, любви и труда.

Шестидесятые вечные годы…(«Сентиментальная ерунда»?)

Опять Сентябрь. Короткий промежутокМеж двух дождей. Как тихо в Сентябре!В такие дни, не опасаясь шуток,Мы всё грустим о правде и добре.

В такие дни все равно одиноки.Кто без семьи и кто еще в семье...Высокий мальчик в школе на урокеВпервые так согнулся на скамье.

Старик острее помнит о прошедшем,О, если б можно сызнова начатьИ объяснить, что он был сумасшедшим...Но лучше скомкать все и замолчать.

А в поле сырость, сумерки, безмолвье,Следы колес, покинутый шалаш...Убогим — хлеба, для больных — здоровьеИ миру — мир Ты никогда не дашь.

Все может быть... Быть может есть — не рай,Но что-нибудь, что отвечает раю:Неведомый и непонятный край,В котором... Только что я, в общем, знаю...

Но может быть... И если это есть,То что нам делать в сущности на свете —Ходить в кафе? работать? спать и есть?Но мы не дети, мы, увы, не дети.

...переступить невидимую граньИ все вдруг станет радостней и чище.Отец и няня... Няня, няня, встань,Зачем ушла из детской на кладбище.

Я без тебя так страшно одинок,Я о тебе, тридцатилетний, плачу.(Я даже схоронить ее не мог,Припасть к руке. Увидеть дроги, клячу).

Еще хоть раз поговорить с отцом,Там время может быть у нас найдется.Не так как было пред его концом...Но кто мог знать, что он уж не вернется.

Он уходил на час, а не на векИ, вот, упал у Городского Сада...Усталый, важный, грустный человек,Проживший жизнь (несладкую) как надо.

И этот друг... Хотя, какой он друг,(Но он мог стать мне самым лучшим другом),В большой палате окнами на юг,Он на платок в крови глядел с испугом.

В начале мы не говорили с ним,Потом минуту, (я ходил к другому),Но много надо ли от нас больным...В больнице все не так и по иному.

Умней бы было ехать не простясь...— Ты будешь жить. (Впервые «ты» как дети,Сказали мы краснея и стыдясь).На третий день ты умер на рассвете.

...и несколько других еще именНаедине я часто повторяю...А если смерть короткий только сон?Но как узнать... Я ничего не знаю...

Мы, уходя, большой костер разложимИз писем, фотографий, дневника.Пускай горят...Пусть станет сад похожимНа крематориум издалека.

За тридцать лет, прожитых в этом мире,Ты мог понять (и примириться мог),Что счастья нет, что дважды два четыре,А остальное — трусость и подлог...

За ложь, что нам рассказывала нянька,Не раз, не два мы разбивали лоб...Но, зашатавшись с горя, ванька-встанькаОпять встает — и так по самый гроб.

Душа давным-давно окаменела,Но человек еще живет и естИ даже не торопит, чтобы белыйКроили саван и стругали крест...

На прошлое давно поставлен крест,(Такой — что годы, вот, не разогнуться...)Но проезжая мимо этих мест,Он дал себе зарок: не оглянуться.

Широкий берег, пальмы, казиноИ сразу там... За этим поворотом.Закрыть глаза. Закрыл... Но всё равно,Раскрывши их, ошибся он расчетом.

И непонятно, как не грянул гром,Не наступило окончанье света?Стекло машины обожгло как льдом...

— обыкновенный двухэтажный дом,Гараж и сад... Большой плакат «в наём»...(Одно Мгновенье, в общем, длилось это).

Здесь мы могли бродить с тобою вместе,Но я — один и, как слепой во тьме,Закрыв глаза и вдруг застыв на месте,Стою часы, — и лишь одно в уме...

Пока плечом толкнет в сердцах прохожих,И я проснусь и, содрогаясь весь,Увижу пред собой Палаццо Дожей,И Марк мне скажет: — Почему ты здесь?..