Алексей Крученых - Кукиш прошлякам Страница 5

Одинаково звучащие слова в поэзии равнозначущи и по смыслу (Терентьев); так, легкий по звуку парашют равен пюпитру, Юпитеру и пилюле, горшок равен горшку, грошику, рогоже и брошке!

Поэтому, можно встретить образ странный и нелепый по смыслу, но по звуку вполне необходимый: "у меня изумрудно неприличен каждый кусок" — эпитет взят главным образом за резкость звука (рзуда), таковы же строчки из моей «весны с угощением»:

… а вот, глазами рококоча,глядит на вас с укором.рококовый рококуй!

если в смысловом отношении эти образы и «случайны», зато в звуковом отношении они дают глухо-рокочущую гамму, — итак мы переходим к звуко-образу и звуко-эпитету.

Интересна в этом отношении история звука ф. Он дает ряд легчайших слов: фосфены, неофиты, фитин, флюиды, фосфор …филе! — в звуко-образе они почти тождественны!

Вот гамма ф со слякотно брезгливым оттенком — (стихи И. Зданевича о нынешнем Пикассо) —

сисудрясь кисифлисиисусясифси сюськисизасусаясь фсоски…

Звук ф необходим для слякотцы, галантности, даже у уголовных каторжников: «салфет вашей милости» — так они любезничают, «суфлера» — девица легкого поведения, «Фраер» — богатый гость у «девицы», пожива для жуликов,

Тяжело-мрачный Тютчев, конечно, не любил ф, а флиртующий И. Северянин злоупотреблял им (его фиоли, фиалки, фиалы, фланели, violet'ы, фарфоры и буфеты, рифмы: Тургенеф—сиренеф, лесоф—голософ и т. п.) если взять наиболее известные стихи этих поэтов, то встречаемость ф у Тютчева 1, а у Северянина 20!

Еще о фонетической окраске поэтов: любящий словища Маяковский, конечно строится на з-ж-р-щ-г(режь, рушь, жги…).

Туманный Блок в лучших стихах (Незнакомка и шаги Командора) на аннном = аннаанна.

Томление в Пушкинском Онегине построено на енном (так и главные герои романа: Евгений, (Л)енский, (Тат)ьяна,) вот почему можно говорить не краснея о евенине в звуко-образе Пушкина. Определенный звукоряд поэга сдвигает его содержание в определенную сторону — поэт зависит от своего голоса и горла!

Сдвиго-образ

Привожу статейку футуриста Терентьева, выясняющую проблему сдвигового образа и эпитета:

Неожиданное слово для всякого поэта важнейший секрет искусства. Размышляя о круглом маслянистом цветке, стихотворец не удовлетворяется произнесением имени цветка, — он говорит: «прекрасная», «черная» или "ожиревшая роза".

От прямой, кратчайшей линии рассудка, поэзия всегда уклонялась к небрежной странности, увеличивая градус этого отклонения в последовательной вражде школ.

С незапамятных времен существует в искусстве прием сопоставления вещей, который одновременно и похожи и непохожи друг на друга: теория контрастов.

В пределах этого приема умещаются все школы, включая и футуристическую.

Если изобразить чертежом степень, в которой тот или иной поэт позволяет себе использовать силу контраста, — получится схема напоминающая веер, верхнее ребро которого можно принять за линию рассудка (минуя средния ребра), на нижнем написать хотя бы из Бурлюка (пример крайнего контраста) —

Мне нравится беременный мужчина.

Очевидно, с каждым веком подрастает некая сила, подобная ветру, которая все упорнее мешает поэтам стрелять прямо в цель и требует изощренной баллистики.

Заменяя «красоту» — «уродством», «смысл» — «нелепостью», «величие» — «ннчтожеством», — футуристы дали борьбе старого искусства с… ветром… летаргии… последнее напряжение мышц. Здесь кончила мучительную жизнь теория контрастов.

Новый закон имеет случайное название «маршрут шаризны», взятое мною из не напечатанных еще стихов А. Крученых:

Экипаж восторжен от маршрута шаризны

(т. е. в восторге от кругосветного плавания).

Вокруг земли, под прямым углом к направлению творческой затеи, дует ветер летаргии.

Попадение в цель возможно только при стрельбе в обратную сторону (на обум): снаряд должен облететь оба полушарья, дважды сторонясь под ветром и тогда, описанная вокруг земли, восьмерка ударится концом в цель:

Мой жест нелепый усваивают дезертировавшие меридианы.

Эпитет контрастирующий заменен эпитетом нисчем не сообразным; стрельба в обратную сторону требует в работе над стихом особо важные части произведения отмечать словом, которое, «ни к селу ни к городу». Разряжение творческого вещества производится в сторону случайную!

Наибольшая степень наобумного в заумном —

Там и образы и слова выскакивают неожиданно даже для самого автора:

Сестер не будет и не надо!Кану сменился снавьемЫнасом дыбогласнымМы в новом климатеДюбяво расцветем —Черем свинтити!

Первая строчка — произвольное искажение А. Блока

("весны не будет и не надо"): общеупотребительная весна заменяется первым встречным «сестер».

Поэт стоит спиною к слову «весна», выстреливая словом «сестер»; последнее вылетает со свистом первой своей буквы «с», летит среди чуждых ему звуков, климатов и, завершив кругоземную восьмерку, попадает в слово «расцветем—свинтити», собственный звуковой двойник. В целом стихи создают иксвесну (х = весна)»…

Привожу стихотворение, иллюстрирующее мысль Терентьева:

— Любите ли вы улыбку ленивого Вомбата?—Пропел ацетелинНа ухо ангелу— Она мяхчеПовязки на лбу,Она снисходительнейКуриного пера,Она нежнее, чем пещераГде ходят босоногие адмиралы!..

Первое сравнение — по сходству, второе — по контрасту и третье — случайное («нежное, какого даже не бывает — некая пещера, где ходят»…)

От импрессионизма к сдвиговому образу

Зарождение отчаяния— Грустно стало выцветшей бонне, Что сердце ее в нафталине…Первая кровь — В моем сердце тоненькие занозы Перевязаны пунцовыми нитками · · · · · · На сердце забыла надеть наперсток Исколото глупое сердце в кровь…Наростание отчаяния, пассивность — все нипочем! — Я сердце обую в разношенный лапоть И пущу путями далекими.Горькое пьяное отчаяние — до омерзения. — Я сердце бросила в надтреснутый стакан. · · · · · · А в сердце у меня к рассвету вырос зверь Я бережно ему расчесывала шерстку. Когда же ты шатаясь медленно ушел Я выплеснула сердце мертвое под стол И стало мне мучительно и мерзко…

Или например такой «сильно-гиперболический», по замечанию В. Иванова, образ:

Но говорят твое сердцеБродило по улицам в осень,Опираясь на посохИ всюду меня искало…

Трагедия — сдвиг души — естественно выливается в резких, сдвиговых, образах:

Луна пришла на ходуляхИ постучалась в отекло,Где это мы? Не в аду ли?— Так невозможно светло!..

Естественно, что высокая луна появляется на ходулях — но каким образом? Не такли, как у Маяковского.

Раскинув луч — шагиШагает солнце в поле.

Или, как предполагал авгор, ходули — длинные тени от оконной рамы, отбрасываемые луной?!..

А вот о времени, бредущем медленно-провинциально, тоскливо, скучно:

Было нас двое: я и дремота,Время лениво щелкало орешки…

И наконец о гибели вселенной:

Все церкви заперты паникадильным ключемСторожа ушли на пикник Умерших…

Здесь образы уходят в «наобумные» дали!..

От сдвиговых образов один шаг к сдвиговым словечкам к поэтическому слово-творчеству, словообразу:

Там старая зима из матовых сребринокЗимяткам маленьким нашила перелинок.· · · · · ·Узкие врата прощальниЯ запереть не могла…· · · · · ·Рыбка у зыбки — таясьЛакала из глаз ребенкаВыпученные обедки дифтеритаПрямо из карусельного кружеваНочью выпал бордюрный мальчикВ червячью, мягкую ямку.

Ямка — могилка, вякающая, неприятная, — звукообраз! Может быть дальнейший путь поэтессы — заумный язык со всем его звуковым и образным богатством!..