Том 2. Стихотворения 1820-1826 - Александр Сергеевич Пушкин Страница 5

Увы! язык любви немой,

Сей вздох души красноречивый,

Быть должен сладок, милый мой,

Беспечности самолюбивой.

И счастлив ты своей судьбой.

А я, повеса вечно-праздный,

Потомок негров безобразный,

Взращенный в дикой простоте,

Любви не ведая страданий,

Я нравлюсь юной красоте

Бесстыдным бешенством желаний;

С невольным пламенем ланит

Украдкой нимфа молодая,

Сама себя не понимая,

На фавна иногда глядит.

Катенину*

Кто мне пришлет ее портрет,

Черты волшебницы прекрасной?

Талантов обожатель страстный,

Я прежде был ее поэт.

С досады, может быть неправой,

Когда одна в дыму кадил

Красавица блистала славой,

Я свистом гимны заглушил.

Погибни злобы миг единый,

Погибни лиры ложный звук:

Она виновна, милый друг,

Пред Селименой1 и Моиной2.

Так легкомысленной душой,

О боги! смертный вас поносит;

Но вскоре трепетной рукой

Вам жертвы новые приносит.

К моей чернильнице*

 Подруга думы праздной,

Чернильница моя,

Мой век разнообразный

Тобой украсил я.

Как часто друг веселья

С тобою забывал

Условный час похмелья

И праздничный бокал;

Под сенью хаты скромной

В часы печали томной

Была ты предо мной

С лампадой и мечтой. –

В минуты вдохновенья

К тебе я прибегал

И музу призывал

На пир воображенья.

Прозрачный, легкий дым

Носился над тобою,

И с трепетом живым

В нем быстрой чередою

. . . . . . . . . .[1]

Сокровища мои

На дне твоем таятся.

Тебя я посвятил

Занятиям досуга

И с ленью примирил:

Она твоя подруга.

С тобой успех узнал

Отшельник неизвестный…

Заветный твой кристал

Хранит огонь небесный;

И под вечер, когда

Перо по книжке бродит,

Без вялого труда

Оно в тебе находит

Концы моих стихов

И верность выраженья;

То звуков или слов

Нежданное стеченье,

То едкой шутки соль,

То правды слог суровый,

То странность рифмы новой,

Неслыханной дотоль.

С глупцов сорвав одежду,

Я весело клеймил

Зоила и невежду

Пятном твоих чернил…

Но их не разводил

Ни тайной злости пеной,

Ни ядом клеветы.

И сердца простоты

Ни лестью, ни изменой

Не замарала ты.

 Но здесь, на лоне лени,

Я слышу нежны пени

Заботливых друзей…

Ужели их забуду,

Друзей души моей,

И им неверен буду?

Оставь, оставь порой

Привычные затеи,

И дактил, и хореи

Для прозы почтовой.

Минуты хладной скуки,

Сердечной пустоты,

Уныние разлуки,

Всегдашние мечты,

Мои надежды, чувства

Без лести, без искусства

Бумаге передай…

Болтливостью небрежной

И ветреной и нежной

Их сердце утешай…

 Беспечный сын природы,

Пока златые годы

В забвенье трачу я,

Со мною неразлучно

Живи благополучно,

Наперсница моя.

 Когда же берег ада

Навек меня возьмет,

Когда навек уснет

Перо, моя отрада,

И ты, в углу пустом

Осиротев, остынешь

И навсегда покинешь

Поэта тихий дом…

Чедаев, друг мой милый,

Тебя возьмет, унылый;

Последний будь привет

Любимцу прежних лет. –

Иссохшая, пустая,

Меж двух его картин

Останься век немая,

Укрась его камин.

Взыскательного света

Очей не привлекай,

Но верного поэта

Друзьям напоминай.

Чаадаеву («В стране, где я забыл тревоги прежних лет…»)*

В стране, где я забыл тревоги прежних лет,

Где прах Овидиев пустынный мой сосед,

Где слава для меня предмет заботы малой,

Тебя недостает душе моей усталой.

Врагу стеснительных условий и оков,

Не трудно было мне отвыкнуть от пиров,

Где праздный ум блестит, тогда как сердце дремлет,

И правду пылкую приличий хлад объемлет.

Оставя шумный круг безумцев молодых,

В изгнании моем я не жалел об них;

Вздохнув, оставил я другие заблужденья,

Врагов моих предал проклятию забвенья,

И, сети разорвав, где бился я в плену,

Для сердца новую вкушаю тишину.

В уединении мой своенравный гений

Познал и тихий труд, и жажду размышлений.

Владею днем моим; с порядком дружен ум;

Учусь удерживать вниманье долгих дум;

Ищу вознаградить в объятиях свободы

Мятежной младостью утраченные годы

И в просвещении стать с веком наравне.

Богини мира, вновь явились музы мне

И независимым досугам улыбнулись;

Цевницы брошенной уста мои коснулись;

Старинный звук меня обрадовал: и вновь

Пою мои мечты, природу и любовь,

И дружбу верную, и милые предметы,

Пленявшие меня в младенческие леты,

В те дни, когда, еще не знаемый никем,

Не зная ни забот, ни цели, ни систем,

Я пеньем оглашал приют забав и лени

И царскосельские хранительные сени.

 Но дружбы нет со мной: печальный, вижу я

Лазурь чужих небес, полдневные края;

Ни музы, ни труды, ни радости досуга,

Ничто не заменит единственного друга.

Ты был ценителем моих душевных сил;

О неизменный друг, тебе я посвятил

И краткий век, уже испытанный судьбою,

И чувства, может быть спасенные тобою!

Ты сердце знал мое во цвете юных дней;

Ты видел, как потом в волнении страстей

Я тайно изнывал, страдалец утомленный;

В минуту гибели над бездной потаенной

Ты поддержал меня недремлющей рукой;

Ты другу заменил надежду и покой;

Во глубину души вникая строгим взором,

Ты оживлял ее советом иль укором;

Твой жар воспламенял к высокому любовь;

Терпенье смелое во мне