Записки аэронавта - Алексей Петрович Цветков Страница 5

господи до чего же была некрасива

глаза от жалости вбок но мороз по коже

потом вошел кот вразвалку в кошачьи двери

дворняга но хитрован с надменной статью

какой-то была харизматической веры

через полгода звонила звала на свадьбу

посидели без танцев болтали о разном

пели гимны нашарив соседские руки

муж после семинарии с энтузиазмом

вместе на курсы и миссия в камеруне

папаша ввиду отсутствия сперва грустный

потом разжился плеснул тайком чтобы зависть

не грызла а про меня все знали что русский

знакомили с пастором тепло улыбались

пастор пылко поведал как вся твердь и суша

внемлет их молитве на пяти континентах

а мы подарили занавеску для душа

с ангелами на музыкальных инструментах

по дороге домой купила торт готовый

радовалась до слез мужа с руки кормила

пока я думал об этом боге который

так и носит нас по всем камерунам мира

«в пустыне я скитался как бревно…»

в пустыне я скитался как бревно

месил песок без жребия и шанса

разверзнув вещий зев но все равно

на мой язык никто не покушался

я жил бомжом а был в душе боян

вполне владея техникой и темой

мне голос свыше был вставай болван

и что-нибудь давай скорее делай

взошел мираж непроходимых трав

виденье туч под звездами густыми

и понял я что говорящий прав

захлопнул рот и вышел из пустыни

вторая осень прожита в миру

бегом по склонам липы и оливы

здесь в окнах люди режутся в буру

и ласточки к востоку торопливы

остановись мгновенье помолчи

визг времени усугубляет смертность

пока болезнь придумают врачи

придется петь чтобы еще не смерклось

восстань и внемли лесу и судьбе

свет взаперти но возгорится снова

пусть не пророк но мир храни в себе

он устоит пока не молкнет слово

«скоро фуру подгонят и примутся класть…»

скоро фуру подгонят и примутся класть

или ушлым студентам на мелкие части

не скажу чтобы жил как имеющий власть

но как пить над собой не желающий власти

лучше в звездные отруби в тлен и труху

чем вертеп где фильтрует базар с пацанами

кто молитвы в мешок сослагает вверху

и кладет к рождеству племена под цунами

будет вечер и свет в подметенных домах

будет память чиста без мощей и часовен

если злу уступал озираясь впотьмах

то спасибо на большее не был способен

вот и первой свободы смертельный глоток

чтобы верили гордо и не горевали

все ступившие прежде в фотонный поток

все идущие вслед кто остался в реале

«притерт горизонт и другими людьми…»

притерт горизонт и другими людьми

на улице будень придуман подробный

объем головы арендует внутри

не я а неведомый разум подводный

невидимый нам обитатель на дне

которому там расскажи обо мне

о чем я несчастный в душе кубометр

простого пространства заныл семиструнно

мне месяц башку желобами проел

по шкуре сапфирной и выдоху трудно

из долгого горла легла колея

глаза васильков на лице ковыля

кому межпланетный трагический гость

по ноздри в потемках где свечи сочатся

пространства котомка и времени горсть

под толщей воды возмужать и скончаться

светило с высот ослепительный блин

зачем это снилось и кто это был

кто потно старался и спит наконец

с петрушкой в зубах по традиции жанра

ты вечности всей подневольный гонец

на волю и жабрами жабрами жарко

моллюск преуспеть в животе госпожи

которому жизнь обо мне расскажи

«дорога в наледях на брно две зимних смерти…»

Памяти А. Сопровского

дорога в наледях на брно две зимних смерти

в столице слякоть но с утра вполне красиво

покуда не через порог покуда вместе

отлично время провели за все спасибо

за то что встретились и врозь хранили верность

вдохнем тогдашнего огня и вновь наполним

сойтись бы как-нибудь опять пока не вечность

на самой светлой из планет какую помним

все было с вами рождеством и новым годом

теперь на росстанях гудки и давка в кассах

и не сдвигая по одной перед уходом

за тех кто мертвые сейчас на этих трассах

из книги «имена любви»

«два зеркала она дала ему…»

два зеркала она дала ему

одно взаправду и еще ночное

где отраженье спрятано в дыру

невидимое зеркало ручное

две лопасти а вместе вся стена

с той стороны заключена причина

она сама пока была всегда

как в зеркале простом неразличима

смотри стекло просверлено насквозь

нить времени проложена подкожно

там предстоит все что давно сбылось

а то что было раньше невозможно

она ему два зеркала дала

в одном лицо для памяти хранится

жизнь без нее короткая длина

где днем ночное зеркало граница

не вспоминай зачем она вообще

саднит стекло но если глянуть слева

взорвется ночь и в треснувшем зрачке

сощелкнутся две половинки света

«потом он взял и изобрел бобра…»

потом он взял и изобрел бобра

реальный бобр в натуре будто вылит

хотя сошла со стапелей с утра

ондатра но она ольхи не пилит

отсюда ясно для чего ольха

она молчит и никому не жалко

но бобр как брат он тоже не доха

да и ондатра никому не шапка

потом вздохнул и сочинил блоху

поскольку глины замесил немного

с бобром все ясно но блоху-то ху

а вот поди живет и хвалит бога

или допустим под землей темно

все норы порознь и ужасно душно

там многие вообще едят дерьмо

и лысые совсем но жить-то нужно

когда бы вправду добрый доктор бог

пожать его целительную руку

творец бобров и повелитель блох

но бога нет и мы враги друг другу

вот хоть микроб он с детства глух и нем

но он ко мне относится как к блюду

а я добрей я никого не ем

из малых сих и никогда не буду

«помнишь они нас учили на человека…»

помнишь они нас учили на человека

всё по мозгам резьба но судьба несла

вот ты и стала