Бенедикт Лившиц - Полутораглазый стрелец Страница 50

296. ТАНИТ ТАБИДЗЕ

Саламбо на алых ножках голубя,Ты — что крови карфагенской след.В мыслях нежно полыхает полымя,Затонувшей Атлантиды след.

Красноногий голубь мой на привязи,Той же ты посвящена Танит.Тщетно Ганнибал судьбе противился:Меч его — его же поразит.

Так апреля в день второй, дитя мое,Я пишу и, глядя в глубь веков,Вижу Карфаген без стен, без знамениИ с богини сорванный покров.

Я в Тбилиси, но в душе, как яблоня,Плачет мой Орпири и сейчас:Мальдороровой кричащей жабоюКличет златоуст обоих нас.

Но беспечно спишь ты и не ведаешь,Как я этими измучен бредами.

ПАОЛО ЯШВИЛИ

297. НОВАЯ КОЛХИДА

Там, где бесились неистово ливни,Где над песчаной пустынею мглаВечно клубилась, чтоб розы цвели в нейРанами и не роилась пчела;

Там, где в затонах дремали от негиСонмы пиявок и скопища змей,Где в лихорадке дрожали побегиИ заливаться не мог соловей;

Там, где ступить в вероломное лоноНе было конским копытам дано,Где широчайшею дельтой Риона,Словно утопленник, плыло бревно;

Там, где веселье и жалко и странно,Где теплое слово тяжéле свинца,Там, где колхидцы желтее шафранаЖили, как будто утратив сердца, —

Вижу я: зыбкого тела пустыниВысосав топи застойную кровь,Первонасельник приветствует нынеЗемлю, у моря рожденную вновь!

Вижу я: первенец дыма на крышеВ небо несет человеческий дух,Единоборствуя с девственной тишью,Первый колхидский горланит петух.

Мир тебе, камень воздвигший впервыеНа берегу, как источник тепла,И позабывший адаты глухиеВ черных трущобах родного села!

Ты, что оставил в родимом ОдишиГорный родник и рачинский очаг,В новой Колхиде живешь ты и слышишь,Как отдается победой твой шаг.

Двор весь в плодах. Апельсинами сладкоПахнет твоя детвора, и набегБольше не страшен тебе лихорадки,Солнце республики в помощь тебе!

Ты не один. И ты знаешь, что рядомСвежих пришельцев ворота скрипятИ что поддержан ты мощным отрядомНовых соседей, их гордость и брат!

НИКОЛО МИЦИШВИЛИ

298. ПУШКИН

Словно олень, что к скале льнет и, спасаясь от пули,Запах вдыхает травы млечной, к тебе я прибрел,Чтобы мне хоть на миг снегом извечным блеснулиГоры, к которым стремил взор африканский орел.

В дар я принес тебе мед сладостнейший Руставели,Сок его собственных лоз, доверху полный фиал,Хоть, восхищенный тобой, старший твой брат по свирели,В роще Гомера он сам дафном тебя увенчал.

Чтобы твой бронзовый лик, дышащий жизнью неложной,В свой виноградник ввести, как изваянье во храм,Чтобы могли мы, презрев справки в твоей подорожной,Сердце тебе распахнуть, словно ворота друзьям.

Правда, столетье назад, скорби возвышенной данник,Скромно вошел ты в Тифлис в ранний предутренний час,Соли картвельских стихов ты не отведал, изгнанник:Сумрак скрывал от тебя путь на грузинский Парнас.

Что же, хоть ныне, когда, выдержав бури и шквалы,Гордо сияет Парнас, а императорский родНасмерть лемносским сражен лезвием и небывалыйВ братстве народы нашли счастья расцвет и оплот, —

Ныне хотя бы испей влаги стиха чудотворной,Чтоб на твой зов Мерани с тигром являлся покорно;

Болдинских сосен хвою, граба играя вершиной,Ветер обнимет в горах, словно невесту жених,Двух наших стран небеса вспыхнут зарею единойИ переплавятся два имени в целостный стих.

ГЕОРГИЙ ЛЕОНИДЗЕ

299. МОРСКАЯ НОЧЬ

Нескончаемые вздохи,Липой шелестит луна.Удальцом в обновке-чохеВсплыл рассвет с ночного дна.

Кто, луны средь небосклонаСтав портным, скроил ее?Кто, как мяч неугомонный,Сердце выхватил мое?

Ты меня качала, Иора,Брызгами кропя елея,Выменем стиха вскормив,И чудесней нет узора,Чем процеженный твоеюСетью берегов извив.

В буйном тонут виноградеБубны и столы со мцвади,Ты своих форелей в ситцыНе напрасно облекла,Не напрасно тащат птицыКлювом утро из дупла:

Мельницу ли на канаве,Мощь ли глыб или древний храм —Все, что ты дала мне въяве,Я в стихах тебе отдам.

Не во мне ли беспрестанноСон кипит твоих запруд?Покупателем я стану,Если Иору продадут.

Нескончаемые вздохи,Липой шелестит луна,Удальцом в обновке-чохеВсплыл рассвет с ночного дна.

Спотыкнулся о ГомбориМесяц, молоко разлив…С ивами пою на Иоре,Сам одна из этих ив.

300—302. ТИФЛИССКИЕ РАССВЕТЫ

Здесь каждый — сазандари, каждыйВлачит здесь родословной груз.Надрезан, сердцевиной влажнойСверкает вкрадчиво арбуз.

Как жар, горят ковры балконов,Но фрукты блещут горячей,И реет в мареве вдоль склоновФазан, сварившийся в ключе.

Сады исходят песнью зыбкой,Гробницами гудит земля,Окрест мтацминдскою улыбкойЦветут сожженные поля.

Без счета золото рассеяв,Кура теснин взрывает мглу,И город высится халдеев,Взваливши на спину скалу.

Когда рассвет, рассеяв мрак,Освободил от тьмы Метехи,В Куре означился рыбакИ в небе день расставил вехи.

Еще виднелся серп луныИ звездный след. О Кашуэти,Разбившись насмерть на рассвете,Звук тари плакал у стены.

Но спала роза Цинандали,Спал Григол. Песня без концаЛилась, хоть песне не внималиРодные в прошлом ей сердца.

Ее не слышал ни Кабахи,Ни Мтквари, ни балкон с резьбой:Она с плотов метнулась в страхеОбратно, к сени гробовой.

Но песнь любви лишь остов звукаТеперь была, была скелет,И только у тариста мукойСжималось сердце ей в ответ.

Все хлопавшие ей ладониИстлели. Лишь дрозды теперьВнимали ей, и на балконеНигде не распахнулась дверь.

Я посмотрел на город мой:Он, как поднос с алибухари,Горел на солнечном пожареЗолото-желтой бахромой.

Уже утратив власть над миром,Тьма прыгнула тигрицей вниз,В ущелье, и лоснился жиром,Сверкал на солнце весь Тифлис.

Он с новыми сроднился днямиИ новым светом всех дождил,Ушедший в глубь земли корнями,Эдемоглазый старожил.

Ровесников не помнил он,Ни Ниневии, ни Багдада,Ни угоняемых, как стадо,Во вражий край плененных жен.

Давно забыл он о Тимуре,Поработителе земли…Текла звончее чиануриКура, за ней поля цвели…

И в город, в прошлом заклейменныйПечатью бедствий без числа,По ветру красные знаменаРазвеяв, армия вошла.

Тысячеустая, взмываяДо туч, стремилась песня ввысь:То пели дети Первомая,И песней полон был Тифлис.

Пестрели улицы цветами,Алели розы здесь и там.Кидались, быстрые, как пламя,Рабочие к своим станкам.

Тифлис как ястреб был бессонный,Чье сердце высекли в скале;Людской поток, распределенныйНа труд, гудел, как рой в дупле.

От молота, кирки, баграЛетели искры. ВыжималиРубаху, потную с утра,Орлы, вперяя взоры в дали.

Вставал их голос на дыбы,Из глотки вырвавшись орлиной,И силой спаянной, единойНа склонах сотрясал дубы.

Мою страну раскаты громаНа новый путь перевели,И, как развалины Содома,Лежало прошлое в пыли.

Внизу старинных плит увечьяТоптали человеко-львы,До Мцхета простирал, чрез рвы,Тифлис свое широкоплечье.

303. ЧЕРНЫЙ ДУБ НА БЕРЕГУ ЧЕРНОГО МОРЯ