Антонин Ладинский - Собрание стихотворений Страница 50

Ладинскому дано большое счастье — он настоящий романтик. Но, проверяя прозаическим разумом свои поэтические стихи, он испугался романтики и почти во всех своих стихотворениях настойчиво противопоставляет высокому — низменное:

…Когда ревел он в львиной страстиИ мускулами животаГнал воздух из горячей пасти,Хлестал песок свинцом хвоста,Как наполнялись кислородомЕго ребристые бока!

Такие перебои “львиной страсти” “кислородом” могут быть оправданы только в том случае, если они внутренне необходимы и если этими перебоями не злоупотреблять; нельзя на диссонансах строить все стихотворения. — Второй недостаток Ладинского — оторванность его от природы. В прежних стихах Ладинский заменил окружающий, реальный мир миром театральным. В последней книге даже театральный мир исчез — стихи написаны в безвоздушном пространстве. Между Ладинским и природой лежат книги — стихи о Кавказе лучшее тому свидетельство: это как бы отражение с отражения.

Ладинский еще в первой изданной им книге нашел свою тему:

Не черные ли небеса над нами,Не голубая ли земля?

С тех пор эта тема неотступно преследовала поэта. Мне кажется, что он до конца эту тему исчерпал и сейчас находится на распутье. Отсутствие захватывающей темы сказывается на его стихах, — они перестают быть “заразительными”. Не этим ли объясняется, что вместо того, чтобы присоединиться к общему хору похвал, здесь отмечаются недостатки: — чтобы увлечь других, поэт сам должен быть захвачен своим поэтическим миром» (Русские записки. 1939. № 15. С. 195–196. Подп.: Сергей Осокин).

В.В. Вейдле придерживался противоположной точки зрения: «Его поэзия не похожа на чахоточное растение, погибающее в прокуренной комнате от недостатка воздуха и света. Напротив, она вызывает образ распахнутого окна, открытого всем шумам, запахам и краскам мира. Каждое стихотворение, даже самым своим ритмом, дает впечатление устремленности вперед, так что первая строчка знаменует как бы отталкиванье от земли, а последняя — не возвращение вспять, но продолжающийся, уже неуследимый взлет в безграничные и бессловесные пространства. В ту неназываемую даль поэт не пытается проникнуть; ему довольно этого пролетания, ей навстречу, над дальними странами, морями, над пестрыми чувствами людей.

Поэзия такого склада может довольствоваться словесной тканью, где не каждый стежок положен одинаково расчетливо и не каждое слово вполне незаменимо на своем месте. Читая Ладинского, мы не задерживаемся на отдельной строчке, на отдельном образе, но прежде всего воспроизводим то общее стремительное движенье, которым проникнуто каждое его стихотворение. Однако и словесная разборчивость его усилилась по сравнению с первыми книгами. Искусство его стало одновременно более сосредоточенным и более непринужденным. “Географическая поэма” и “Александр” в этом смысле особенно показательны. Тут намечается самое необходимое Ладинскому: откидывание в самой поэзии, а не только в ее темах, последних остатков того, “что считается нормальным, благоразумным бытием”, дабы от ее имени были сказаны прекрасные строки» (Современные записки. 1939. № 68. С. 470).

Еще более резко выделил Ладинского из сверстников Александр Перфильев: «Из новых поэтов зарубежья А. Ладинский является наиболее ярким и талантливым представителем парижской группы, выросшей за последние пятнадцать-двадцать лет под эгидою таких больших мастеров, как Вл. Ходасевич и Г. Адамович. Но, сохраняя больше внешнее, чем внутреннее влияние мэтров, Ладинский своим тонким чутьем, никогда не обманывающим талантливых людей, очень скоро почувствовал, что вынужденная благородная сдержанность мэтров, блюдущих чистоту русской поэзии за рубежом, у молодежи легко может выродиться в сухость и нетерпимую узость, делающую целую группу талантливых писателей скорее похожими на политическую партию, чем на содружество людей искусства. <…> Ладинский — приятное исключение из общего правила. Он не ноет, не плачет, не жалуется. Он бодр или старается быть бодрым. Его грусть тонка и завуалирована иронией. Не той убийственной иронией большинства, после которой хочется взять веревку, с чувством намылить ее и повеситься, а легкой насмешкой над суетностью мира, прощающей ему его несовершенства. <…> Это желание казаться беспечным, сохранять душевную мудрость, улыбаться там, где другие ноют, — проходит через весь сборник. И даже в стихах о России у Ладинского нет надгробного рыдания» (Для вас (Рига). 1939. 4 июня. № 23 (287). С. 28).

103. «Не надо грузными вещами…» — Последние новости. 1935. 27 июля. № 5238. С. 4. С дополнительной 4-й строфой: «Не дом, а комната в отеле, / С романским видом из окна, / Прогулка ранняя без цели, / В музее Рим и тишина…»

104–106. Новая Америка — Круг. № 1. 1936. С. 120–122. С разночтениями в строках 7 («Жизнь — бурное море. Как Ноев ковчег каравелла»), 9 («Но время течет не рекой, а гигантским потоком»), 11 («Уже он в кипящей геенне, отверженный роком»), 32 («В сравнении с лавром и бронзой квадриг?»), 37–38 («Терзает, как червь, после зрелищ сомненье. / Кто прав? Судия или тот человек?»), 40 («Рождается новый неслыханный век…»), 59 («По графику точных стенных расписаний»), с дополнительными строфами после 9-й строфы («И спичка горящая есть катастрофа, / Так гибнут миры электронных природ. / И бабочка, что на булавке, — голгофа. / Расходится в полном молчаньи народ») и 11-й («Едва возникают его очертанья, / Не то небоскреб, не то корабли. / Над новой Америкой солнце в сияньи / Восходит из зимней морозной земли»).

107. «Где теперь эти тонкие смуглые руки…»— Современные записки. 1937. № 64. С. 163.

108. «Как нам не надоело это…» — Современные записки. 1936. № 61. С. 158–160. С дополнительной 1-й строфой: «Все книжное: дома и флаги, / И падает бумажный снег / На мир картона и бумаги: / В бумажном мире человек».

110. «Прислушайтесь к органу мирозданья…» — Современные записки. 1935.№ 59. С. 199. С дополнительной 4-й строфой («И только ты, с природою в разладе, / Никак не можешь с нею спеть дуэт, / Стихи читаешь на земной эстраде / О небесах, которых больше нет») и разночтениями в строках 2 («К стеклянной музыке небесных сфер»), 11–12 («Старайтесь, дети, уловить по слуху, / Как бьется атлантический прибой»), 13–16 («Но, кумушки, нельзя ли ради мира / О маленьких делишках помолчать: / И мы ведь ловим музыку эфира, / Поющим ангелам нельзя мешать»); 2-я и 3-я строфы переставлены местами.

111. Утро («Ты — городское утро. Косо…») — Современные записки. 1935. № 59. С. 198–199. С разночтениями в строках 12 («Как запах детских дней и рук»), 14 («И сборы к ветреному дню»), 17–19 («И вот, с небес к пчелиным стаям / Слетев, все в розовом меду, / Небесным расцветает раем»), 21–22 («Зачем варенью, этим сливам / Такие райские цветы?») и 27 («Плоды деревьев, все товары»),

О подборке стихов Ладинского (в нее вошли также «Прислушайтесь к органу мирозданья…» и «Хваленая мудрость природы…») Георгий Адамович написал в отзыве на этот номер журнала: «Три стихотворения Ладинского как-то “будничнее”, нежели его обычные стихи, скромнее, прозрачнее, — но по-прежнему пленяют уверенностью рисунка и мелодии» (Адамович Г. «Современные записки» № 59. Часть литературная // Последние новости. 1935. 28 ноября. № 5362. С.З).

112. «Жестокая мудрость природы…» — Современные записки. 1935. № 59. С. 199–200. С заглавной строкой «Хваленая мудрость природы…».

114. «Мы купим белую большую яхту…» — Последние новости. 1935.27 июля. № 5238. С. 4. С разночтениями в строках 3 («Пусть хлынет солнце в городскую шахту»), 6 («А в Сирии — пустыня, солнце, зной»), 10–12 («Костер, палатку, караванный след, / и день, когда аттическая ваза / Появится из мусора на свет»), 15 («Там под трагическими небесами»), 17 («Мы там, в чудесном холоде искусства»).

115. «Труды людей, и предприятья пчел…» — Современные записки. 1936. № 61. С. 160.

116. «Вдруг полюбила муза паровоз…» — Последние новости. 1935. 27 июля. № 5238. С. 4. С разночтениями в строках 3 («Вращенье быстрое его колес»), 9 («Но всех счастливей смелый машинист:»), 11 («С лазурью смешанным, и слышит свист»), 12 («Ветров на полигоне триумфальном»), с дополнительными строфами после 8-й строки:

Мелькают мимо диски и столбы.Зеленые и красные сигналы.Постукивают буферные лбы,Горят провинциальные вокзалы…

И все то хочется ей знать — отход,Минуты и секунды расписанья,Кто в станционном домике живет,И сколько километров до свиданья?

117. «Может быть, ты живешь в этом доме…» — Современные записки. 1937. № 64. С. 163–164. С разночтениями в строках 8 («Ничего. Ни высоких стремлений») и 14 («Только капля духов. Этот воздух»),