Борис Слуцкий - Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения 1939–1961 Страница 50

«Начинается длинная, как мировая война…»

Начинается длинная, как мировая война,Начинается гордая, как лебединая стая,Начинается темная, словно кхмерские письмена,Как письмо от родителей, ясная и простаяДеятельность.

В школе это не учат,В книгах об этом не пишут,Этим только мучат,Этим только дышат:Стихами.

Гул, возникший в двенадцать и даже в одиннадцать лет,Не стихает, не смолкает, не умолкает.Ты — актер. На тебя взят бессрочный билет.Публика целую жизнь не отпускаетСо сцены.

Ты — строитель. Ты выстроишь — люди живутИ клянут, обнаружив твои недоделки.Ты — шарманщик. Из окон тебя позовут,И крути и крутись, словно рыжая белкаВ колесе.

Из профессии этой, как с должности председателя КГБМного десятилетий не уходили живыми.Ты — труба. И судьба исполняет свое на тебе.На важнейших событиях ты ставишь фамилию, имя,А потом тебя забывают.

«Я был умнее своих товарищей…»

Я был умнее своих товарищейИ знал, что по проволоке иду,И знал, что если думать — то свалишься.Оступишься, упадешь в беду.

Недели, месяцы и года яШел, не думая, не гадая,Как акробат по канату идет,Планируя жизнь на сутки вперед.

На сутки. А дальше была безвестность.Но я никогда не думал о ней.И в том была храбрость, и в том была честностьДля тех годов, и недель, и дней.

«Мне первый раз сказали: „Не болтай!“…»

Мне первый раз сказали: «Не болтай!» —По полевому телефону.Сказали: — Слуцкий, прекрати бардак,Не то ответишь по закону.

А я болтал от радости, открывПричину, смысл большого неуспеха,Болтал открытым текстом.                                           Было к спеху.Покуда не услышал взрывНачальственного гневаИ замолчал, как тать.И думал, застывая немо,О том, что правильно, не следует болтать.

Как хорошо болтать, но нет, не следует.Не забывай врагов, проныр, пролаз.А умный не болтает, а беседуетС глазу на глаз. С глазу на глаз.

«Твоя тропа, а может быть, стезя…»

Твоя тропа, а может быть, стезя,Похожая на тропы у Везувия,И легкое, легчайшее безумие,Безуминка (а без нее — нельзя).А без нее мы просто груды слов,Над словарями сморщенные лобики,Ревнители элементарной логики,Любимейшей премудрости основ.Когда выходят старики беззубые,Все фонари, все огоньки туши.Угасло все. Но слышно, как души.Под свежим пеплом теплится безумие.Как предваривший диалог оркестр,Как что-нибудь мятежное такое,Последнейшая форма непокоя,Когда все успокоилось окрест.

«Поэзия — не мертвый столб…»

Поэзия — не мертвый столб.Поэзия — живое древо,А кроме того — чистый стол,А кроме того — окна слева.Чтоб слева падал белый светИ серый, темный, вечеровый, —Закаты, полдень и рассвет,Когда, смятен и очарован,Я древо чудное ращу,И кроной небу угрожаю,И скудную свою пращуДалеким камнем заряжаю.

«Как незасыпанный окоп…»

Как незасыпанный окопВ зеленом поле ржи,Среди стихов иных веков,Наш тихий стих, лежи.

Пускай, на звезды засмотрясь,Покой и тишь любя,Читатели иных вековОступятся в тебя.

ЧИТАТЕЛЬСКИЕ ОЦЕНКИ

Прощая неграмотность и нахрап,Читатель на трусость, как на крапНа картах, в разгар преферанса,Указывать нам старался.

Он только трусости не прощалИ это на книгах возмещал:Кто смирностью козыряли,Прочно на полках застряли.

Забыв, как сам он спины гнул,Читатель нас за язык тянул,Законопослушными брезгалИ аплодировал резким.

Хотя раздражала многих из насЧитательская погонялка,Хотя от нажима рассерженных массСебя становилось жалко, —Но этот повышенный интересСработал на литературный процесс.

«На экране — безмолвные лики…»

На экране — безмолвные ликиИ бесшумные всплески рук,А в рядах — справедливые крики:Звук! Звук!Дайте звук, дайте так, чтобы пело,Говорило чтоб и язвило.Слово — половина дела.Лучшая половина.

Эти крики из задних и крайних,Из последних темных рядовПомню с первых, юных и раннихИ незрелых моих годов.

Я себя не ценю за многое,А за это ценю и чту:Не жалел высокого слога я,Чтоб озвучить ту немоту,Чтобы рявкнули лики безмолвные,Чтоб великий немой заорал,Чтоб за каждой душевной молниейРаздавался громов хорал.

И безмолвный еще с Годунова,Молчаливый советский народГоворит иногда мое слово,Применяет мой оборот.

ШЕСТОЕ НЕБО

Любитель, совместитель, дилетант —Все эти прозвища сношу без гнева.Да, я не мастер, да, я долеталНе до седьмого — до шестого неба.

Седьмое небо — хоры совершенств.Шестое небо — это то, что надо.И если то, что надо, совершил,То большего вершить тебе не надо.

Седьмое небо — это блеск, и лоск,И ангельские, нелюдские звуки.Шестое небо — это ясный мозгИ хорошо работающие руки.

Седьмое небо — вывеска, фасад,Излишества, колонны, все такое.Шестое небо — это дом, и сад,И ощущенье воли и покоя.

Шестое небо — это взят Берлин.Конец войне, томительной и длинной.Седьмое небо — это свод былинОфициальных              о взятии Берлина.

Сам завершу сравнения моиИ бережно сложу стихов листочки.Над «и» не надо ставить точки. «И»Читается без точки.

ЭТО ПРАВДА

Многого отец не понимал,Например, значенья рифмы.Этот странный молоточекБеспокоил, волновал его.

А еще он думал: хорошоПишет сын, но слишком много платят.Слишком много денег он берет.Вдруг одумаются, отберут назад.

— Это правда? — спрашивал отец,Если сомневался в этой правде,Но немедля вспоминал, что яС детства врать не обучался.

Сколь невероятна ни былаПравда моего стихотворенья,Сердце барахлящее скрепя,Уверял отец, что это правда.

Инженером я не стал. Врачом —Тоже. Ремеслу не обучился.Офицером перестал я быть —Много лет, как демобилизовался.

Первым и в соседстве и в родствеИ в Краснозаводском районе[44]Жил я только на стихи.Как же быть могли они неправдой?

«Актеры грим смывают…»

Актеры грим смываютИ сразу забывают,В которой были ролиИ что они играли.

Актер берет актрису,Идет с ней в ресторан.Ему без интересу,Чего он растерял,Какое сеял семя.Он просто ест со всеми.

Мне дивны факты эти.У нас другой фасон.Звенит звонок в поэте,Звенит сквозь явь и сон.

Звоночек середь ночиПоднимет, шлет к столу,Чтоб из последней мочиСветить в ночную мглу.

Сначала помогает,А после — помыкает,Зато звенит — всегдаВ дни быта и труда.

«Сосредоточусь. Силы напрягу…»

Сосредоточусь. Силы напрягу.Все вспомню. Ничего не позабуду.Ни другу, ни врагуЗавидовать ни в чем не буду.

И — напишу. Точнее — опишу,Нет — запишу магнитофонной лентойВсе то, чем в грозы летние дышу,Чем задыхаюсь зноем летним.

Магнитофонной лентой будь, поэт,Скоросшивателем входящих. Стой на этом,Покуда через сколько-нибудь летНе сможешь в самом деле стать поэтом.

Не исправляй действительность в стихах,Исправь действительность в действительностиИ ты поймешь, какие удивительностиТаятся в ежедневных пустяках.

КАК МОГ