Михаил Кузмин - Стихотворения Страница 51

IV Глава. Париж

Снизу доносятся смутные шумы,Крик продавцов и шум карет.Тупо и тягостно тянутся думы,В будущем счастья сердцу нет.Как в голубятне, сижу я в светелке,Мимо бежит глухой Париж…Что собираешь сосуда осколки,Целым разбитый вновь творишь?Ветер в окошко мне пыль не доносит,Смолкнут вдали колеса фур,Бледное золото вечер наброситНа пол, на стол, на белый шнур.Все, что минулося, снова всплываетВ этот прозрачный, светлый час.Час одиночества, тот тебя знает,В ком навсегда огонь погас!

Как в сердце сумрачно и пусто!В грядущем — дней пустынных ряд.Судьба — искусная Локуста, —Как горек твой смертельный яд!Не я ль, словам твоим послушен,Стоял часами на мосту?Но все ж я не был малодушен,Не бросил жизни в темноту.По небу пламенным размахомЗакат взвихрился выше труб,Но я не стал бездушным прахом:Дышу, живу, ходячий труп.Кто грудь мою мечом разрежет?Кто вспрыснет влагою живой?Когда заря в ночи забрезжит,Затеплю где светильник свой?

Он подошел ко мне свободно,Сказавши: «Вашей меланхолииПричина очень мне близка,И если мыслить благородно,Что наша жизнь? мираж, не более.Любовь — безумье, труд — тоска», —И пальцем поправлял слегкаВ петлице лепестки магнолии.

Острится подбородок тонкий,Отмечен черной эспаньолкою,Цилиндр на голове надет,Перчаткою играл с болонкой,Кривились губы шуткой колкою,И горько говорил поэт:«И я, как ты, моя Пипетт,На счастье лишь зубами щелкаю.

Любовь и „вечное“ искусствоНа камне призрачном основаны,И безусловна смерть одна.Что наше сердце, наши чувства?Не вами, нет, душа окована,Мечта лишь нам в удел дана».Тут осушил стакан до днаИ замолчал разочарованно.

Казалось мне, в том разговореВсплывало смутно сновидение,Когда-то виденное мной,И в этой позе, в этом взоре,В пустых словах разуверенияМне голос слышится иной.И в глубь души моей больнойВходило странное влечение.

Чья таинственная воляМне в пути тебя послала,Странно другом нарекла?Как утоптанное поле,Жизнь в грядущем мне предсталаИ пустыней привлекла.Так различны, так несхожиСердца грустные желанья,Наши тайные мечты, —Но тем ближе, тем дорожеМне по улицам скитанья,Где идешь со мною ты.Вздохам горестным помеха,Чувствам сладостным преграда, —Стал сухой и горький смех.Как испорченное эхо,Мне на все твердит: «Не надо:Вздохи, чувства — смертный грех».Все, что мыслю, все, что знаю,Я в тебе ничтожным вижу,Будто в вогнутом стекле, —Но очей не отвращаюИ судьбу свою приближуК намагниченной игле.Словно злыми палачамиК трупу вражьему прикован,Я влачуся сам, как труп,И беззвездными ночамиЯ не буду расколдованЯрым ревом новых труб.

Салон шумел веселым ульем,В дверях мужчин теснился строй,Манил глаза живой игройРяд пышных дам по желтым стульям.К камину опершись, поэтЧитал поэму томным девам;Старушки думали: «Ну где вамВздохнуть, как мы, ему в ответ?»В длиннейшем сюртуке политикЮнцов гражданских поучал,А в кресле дедовском скучалОзлобленный и хмурый критик.Седой старик невдалекеВел оживленную беседу,То наклонялся к соседу,То прикасался к руке,А собеседником послушнымБыл из провинции аббат,В рябинах, низок и горбат,С лицом живым и простодушным.Их разговор меня привлекКакой-то странной остротою, —Так, утомленный темнотою,Влечется к лампе мотылек.Но вдруг живой мотив «редовы»Задорно воздух пронизал, —И дамы высыпали в зал:Замужние, девицы, вдовы.Шуршанье платьев, звяки шпор,Жемчужных плеч и рук мельканье,Эгреток бойкое блистанье,И взгляды страстные в упор…Духов и тел томящий запах,Как облак душный, поднялся,А разговор меж тем велсяО власти Рима и о папах.И старца пламенная речьТаким огнем была повита,Что, мнилось, может из гранитаРодник живительный иссечь.И я, смущенье одолев,Спросил у спутника: «Кто это?»Сквозь стекла поглядев лорнета,Он отвечал: «Де Местр, Жозеф».

Письмо любви! о пальцы женских рук,Дрожали ль вы, кладя печать цветную?Как без участья тот конверт миную,Где спят признанья, девичий испуг!А может быть, кокетка записнаяОбдуманный, холодный приговорПрислала мне, и блещет зоркий взор,Заранее свою победу зная?Зовете вы, любя иль не любя, —Что мне до вас: одна, другая, третья?Ах, не могу огнем былым гореть яИ не хочу обманывать себя.Я не сорву заманчивой печати,Где сердце со стрелой и голубки…Слова любви, вы — сладки и гибки,Но я — уж не боец любовной рати.

И вот без шума и без стукаСкок на порог подруга-скука.В лицо пытливо заглянула:Не ждя в ответНи «да», ни «нет»,В приют привычный проскользнула.

Я ни мольбой, ни гибкой тростьюПрогнать не в силах злую гостью.Косыми поведет глазами,Как будто годСо мной живет,Сидит не двигаясь часами.

Сухой рукой укажет флягу,Я выпью, на кровать прилягу,Она присядет тут же рядом,И запоет,И обоймет,Шурша сереющим нарядом.

С друзьями стал теперь в разводе,И не живу я на свободе.Не знаю, как уйти из круга:Всех гонит прочьВ глухую ночьМоя ревнивая подруга.

Лежу, лежу… душа пустеет.Рука в руке закостенеет.Сама тоска уйдет едва ли…И день за днемЖивем, живемКак пленники в слепом подвале.

Аббат воскликнул: «Вы больны,Мое дитя, примите меры!Как чадо церкви, чадо веры,В своей вы жизни не вольны.Ведь не свободный вы мыслитель,Для вас воскрес и жив Спаситель!». . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . .

1908–1910

Вожатый*

Случится все, что предназначено,

Вожатый нас ведет.

I. Плод зреет*

«Мы в слепоте как будто не знаем…»*

Мы в слепоте как будто не знаем,Как тот родник, что бьется в нас, —Божественно неисчерпаем,Свежей и нежнее каждый раз.

Печалью взвившись, спадает весельем…Глубже и чище родной исток…Ведь каждый день — душе новоселье,И каждый час — светлее чертог.

Из сердца пригоршней беру я радость,К высоким брошу небесамБеспечной бедности святую сладостьИ все, что сделал, любя, я сам.

Все тоньше, тоньше в эфирном горнилеСинеют тучи над купами рощ, —И вдруг, как благость, к земле опустилиЛюбовь, и радугу, и дождь.

1916

«Под вечер выдь в луга поемные…»*

Под вечер выдь в луга поемные,На скошенную ляг траву…Какие нежные и томныеПриходят мысли наяву!Струятся небеса сиянием,Эфир мерцает легким сном,Как перед сладостным свиданием,Когда уж видишь отчий дом.Все трепетней, все благодарнееВстречает сердце мир простой,И лай собак за сыроварнею,И мост, и луг, и водопой.Я вижу все: и садик с вишнями,И скатертью накрытый стол,А облако стезями вышнимиПлывет, как радостный посол.Архангельские оперенияЛазурную узорят твердь.В таком пленительном горенииЛегка и незаметна смерть.Покинет птица клетку узкую,Растает тело… все забудь:И милую природу русскую,И милый тягостный твой путь.Что мне приснится, что вспомянетсяВ последнем блеске бытия?На что душа моя оглянется,Идя в нездешние края?На что-нибудь совсем домашнее,Что и не вспомнишь вот теперь:Прогулку по саду вчерашнюю,Открытую на солнце дверь.Ведь мысли сделались летучими,И правишь ими уж не ты, —Угнаться ль волею за тучами,Что смотрят с синей высоты?Но смерть-стрелок напрасно целится,Я странной обречен судьбе.Что неделимо, то не делится:Я все живу… живу в тебе!

Июнь 1916