Автор неизвестен - Европейская поэзия XVII века Страница 58

СТЕФАУН ОУЛАФФСОН

Вот названья для вина:«водка», «пиво», «брага»,«море чаши», «сладость дна»,«мед», «сивуха», «влага»,«пир», «пирушка», «выпивон»,«винолитье», «кружек звон»,или просто — благо.

Как нальют тебе ерша,чуть хлебнешь на пробу —к небу воспарит душа,язык пристанет к нёбу;грех не грех для тех, кто пьет,тот и в море брод найдет,кто ублажил утробу.

Горя нет в помине здесь,бровь никто не хмурит.Умник здесь, забывши спесь,мозги сивухой дурит.Зато дурак, пивца испив,становится красноречив —поет и балагурит.

Бедняка мытарит власть,но здесь над ним невластна:он мед забвенья глушит всласть —и все ему прекрасно!Но утром, глядь, он трезв опять,опять готов долги считать,—значит, и пил напрасно.

Коль ты спьяну по злобестал свинье подобен,сам не зная о себе,сколь ты пьян и злобен,худо, братец, — божий гневты узнаешь, протрезвев.Бог и карать способен.

Разум в нас вложил господь,силу дал и здравье,оттого-то нашу плотьпортить мы не вправе.Худо поступает тот,кто, как сивый мерин, пьет,—то неблагонравье.

Не таков сегодня нашпир честной и славный:льются водопады чаш,с равным сидит равный.Есть что пить и есть что есть —воздадим же богу честь,подымем тост заздравный!

Ворон, чернокрылый вестник,хоть все веси облетай ты,в лесе побывай и в поле,на равнинах, на вершинах,толстоклюв, на тучных пашняхдобывай себе червей,набивай себе утробу —все равно не будешь сыт.

ИСПАНИЯ

ЛУИС ДЕ ГОНГОРА

Ты, что целишься так метко,Озорной слепец-стрелок,Ты, меня продавший в рабство,Древний маленький божок,Мстишь за мать свою, богиню,Что должна была свой тронУступить моей любимой?Пощади! Услышь мой стон:«Не терзай меня, не мучай,Купидон!»

Преданно тебе служил я,А какой был в этом толк?Ветреный военачальник,Покидаю я твой полк.Хоть давно завербовалсяЯ под сень твоих знамен,—До сих пор ничем за службуНе был я вознагражден.«Не терзай меня, не мучай,Купидон!»

Войско горемык влюбленныхВерит в разум твой и мощь,Но беда солдату, еслиУ него незрячий вождь.Где у полководца стойкость,Если с крылышками он?И как с голого получишьСвой солдатский рацион?«Не терзай меня, не мучай,Купидон!»

Труженик любовной нивы,Жил я только для нее,Десять лучших лет ей отдал,Все имение свое.Я пахал морские волны,Засевал песчаный склон —Урожай стыда и скорбиЯ собрать был обречен.«Не терзай меня, не мучай,Купидон!»

Башню в пустоте возвел яИз неисполнимых снов —Кончилось, как с Вавилоном,—Страшной путаницей слов:Стала желчь там зваться «медом»,«Стрекозою» — скорпион,Зло преобразилось в «благо»,Беззаконие — в «закон»…«Не терзай меня, пе мучай,Купидон!»

Где башня Кордовы гордой,по пояс в реке и в небе,купает в Гвадалквивирекороны гранитной гребень,там правит в стремнине синейчелном Алкион влюбленный,пуская в пучину неводи ввысь испуская стоны.А нимфа с надменным взглядомтерзаньям страдальца рада.

И в жадном пожаре страстисгорают жалкие стоны,а тонкие сети с плескомв бездонном затоне тонут.Как весла взрезают воду,так душу стенанья режут,и частые вздохи чащетончайших рыбачьих мрежей.А нимфа с надменным взглядомтерзаньям страдальца рада.

Так близко глядят с утесаглаза ее злым укором,но так далека свобода,плененная этим взором.Весло Алкиона рубитволны голубые грани,и сам он лучистой мукойлазурных очей изранен.А нимфа с надменным взглядомтерзаньям страдальца рада.

И он, из сил выбиваясь,торопится к ней, как будтовзметнулись над сердцем крыльяи парус над лодкой утлой.А нимфа ничуть не дальше,а нимфа ничуть не ближе…В пяти шагах недоступна,она его песню слышит:«Разверзнись, прими, пучина,меня и мою кручину.

Взвиваясь на крыльях ветра,взгляните, стенанья, сверху,как вами пронзает смертныйнебес голубую сферу.Ступайте, милые сети,на дно голубого плеса,где вас в тишине отыщутстрадальца скупые слезы.Разверзнись, прими, пучина,меня и мою кручину.

И тем отомсти жестокой,к которой взывал я тщетно,хотя и служил всем сердцемей верно и беззаветно.У вас узелков так много,мои любимые сети,и все же отныне большепричин у меня для смерти.Разверзнись, прими, пучина,меня и мою кручину».

Хохотуньи, попрыгуньииз квартала моего,бойтесь Времени — юницамтолько горе от него.Как бы вас не усыпилапышной молодости лесть!Из цветов увядших Времяноровит гирлянды плесть.

Пасха девушкам мила,да прошла!

Годы легкие несутся,простирают к нам крыла, —словно гарпии, уносятнаши яства со стола.Не на это ли пеняетароматный чудоцвет,растерявший на закатето, что дал ему рассвет?

Пасха девушкам мила,да прошла!

Вам заутреней казалсявешней жизни перезвон,а уже вечерним звономдушу вам печалит он,—обесцветил ваши щечки,отнял блеск и легкий шаг,срок пришел, и ветхость вашавас лишает юных благ.

Пасха девушкам мила,да прошла!

Та, чьи очи голубели,а коса златой была,нынче злится, желтолица,не глядится в зеркала,потому что лоб атласныйи младая кожа щек,как епископская ряса —в складках вдоль и поперек.

Пасха девушкам мила,да прошла!

А другая, у которойлишь один остался зуб(да и этому могилойстал намедни жидкий суп),так воскликнула, рыдая:«Мой единственный зубок!Ты ли белизной жемчужнойженихов ко мне не влек!»

Пасха девушкам мила,да прошла!

И поэтому, глупышки,прежде, чем придет пораразменять златые косына кудель из серебра,—любят вас — и вы любите,навострите зоркий глаз:иль не видите, что рядомкое-кто проворней вас?

Пасха девушкам мила,да прошла!

Из коней из мавританских,Что, утративши владельцев,Средь кровавых лун искалиНезатоптаниую зелень,Выбрал дворянин испанскийСкакуна, — своих собратьевЗаглушал он громким ржаньем,Затмевал могучей статью.И того коня испанецНагрузил двойною ношей:Сел с ним вместе им плененныйМавр, начальник конной сотни.Всадники четыре шпорыСкакуну в бока вонзили,И ретивый конь понессяПтицею четверокрылой.Мавру скрыть не удавалось,Что тоской он злой измучен:Ноет грудь от жарких вздохов,Слепнет взор от слез горючих.И, оглядываясь часто,В изумленье был испанец:Тот, кто столь бесстрашно бился,Ныне жалостно так плачет.И тогда спросил у мавраОн с участием учтивым:Может быть, для этой скорбиЕсть особые причины?Тронутый его участьем,Не отнекивался пленник,И такими он словамиВопрошавшему ответил:«Доблестный военачальник!Столь же добр ты, сколь отважен;И мечом и добротою —Покорил меня ты дважды.Я рожден, — в тот год, в которомБерберийцы вас разбили,—От воинственного туркаИ от знатной берберийки.Вождь флотилии корсарской,Мой отец погиб в сраженье;С матерью, с ее роднымиРос я и мужал в Тлемсене.И жила в соседстве с нами —Мне, видать, для муки смертнойДевушка, чьи предки былиЗнатные мелионезцы.Отличалась и красою,И жестокостью своеюДочь песчаной той долины,Где всегда плодятся змеи.Так была она прекрасна,Так уста ее алели,Что цветущий луг весноюБыл гвоздиками беднее.Стоило в лицо ей глянуть —Мнилось мне, что вижу солнце,Волосы же обрамляли,Как лучи, лик светоносный.Так росли мы с нею вместе,И Амур нас в детстве раннемУязвил стрелой, — однакоНас по-разному он ранил.Золотой стрелой во мне онВерность породил и нежность,В ней, свинцового стрелою, —Гордость и пренебреженье.Все призвал я красноречье,Весь свой разум к соучастью,Чтоб разжалобить жестокость,С красотой прийти к согласью.Но едва лишь я заметил,Что смягчился нрав змеиный,Как, тобою полоненный,Должен кинуть край родимый.Горьких слез моих причинуЗнаешь ты теперь, испанец;Можно ли не плакать, ставшиЖертвой стольких испытаний?»Был испанец тронут этойЗлой печалью, мукой смертной,Шаг он скакуна умерил,—Так бы мавра скорбь умерить.