Гальфрид Монмутский - История бриттов. Жизнь Мерлина. Страница 6

Последнее замечание о трансформации мотива при переходе от матриархата к патриархату стоит отметить, так как это можно проследить и на эволюции мотива соперничества дяди и племянника в артуровской традиции. Но ни эта эволюция (о которой мы еще скажем); ни появление самого этого мотива у Гальфрида не может быть объяснено генетически, т. е. как переосмысление старой мифологемы и ее применение к новому сюжету. Для автора "Истории бриттов" куда существеннее было переосмысление соперничества (нет, не любовного, конечно) реальных политических деятелей его времени, также связанных между собой сложными родственными отношениями, — Роберта Глостерского, незаконного сына законного короля Генриха, и Стефана Блуаского, чьи права на престол были довольно сомнительны: Стефан был лишь сыном Адели, сестры короля Генриха. Одно время он считался наследником престола (после трагической гибели законного сына короля), но затем преемницей Генриха I была объявлена его дочь Матильда, сначала жена императора Генриха V, а впоследствии анжуйского графа Жоффруа Плантагенета. Так что вопрос о престолонаследии был в это время очень остр и запутан. Отметим также, что после скоропостижной смерти Генриха I Стефан Блуаский буквально захватил английский трон (в этом ему помогли Роберт, епископ Сальсберийский, [213] и Генрих, епископ Винчестерский), и был момент, когда он чуть было его не лишился. Поэтому претензии Модреда в книге Гальфрида могли отразить и эту столь актуальную и напряженную политическую ситуацию. Гальфрид Монмутский лишь наложил на этот политический конфликт мотив сексуального соперничества племянника и дяди в духе универсальней архетипической мифологемы.

В связи с образом Модреда и его роковым для судеб страны конфликтом с Артуром укажем на существенную трансформацию этого персонажа, вносящую дополнительный трагический штрих в содержание этого эпизода. Родословная Артура, как она изложена у Гальфрида, такова (используем, с некоторыми изменениями, схему из работы Ричарда Кавендиша 48):

="Родословная короля Артура"

Как видим, у Гальфрида Артур наделяется двумя племянниками, противопоставление которых очевидно: верный сподвижник короля Вальваний (Гавейн последующей традиции) здесь противостоит предателю Модреду. Последний захватывает власть и женится на королеве. Эти действия Модреда неизменны на протяжении всей артуровской традиции. Но в ходе ее развития конфликт дяди и племянника осложняется, переосмысливается в духе перехода от матриархата к патриархату (о чем мы говорили выше). Коварному вероломству и предательству Модреда находится новое, более психологически сильное и ситуационно острое обоснование. Генеалогия Артура выглядит теперь так (используем также схему Р. Кавендиша 49):

"Генеалогия короля Артура"

[214]

На этот раз племянник оказывается одновременно сыном Артура от кровосмесительной связи короля с его сводной сестрой Моргаузой, женой Лота Оркнейского. Тем самым любовное соперничество племянника и дяди совмещено (а не заменено) с аналогичным соперничеством отца с сыном. Мотив инцеста (сожительство с женой дяди) значительно усилен: Мордред (Модред) посягает теперь на жену отца, являясь одновременно плодом сожительства брата с сестрой. Такая трансформация родственных отношений героев бесспорно усложняет и обостряет ситуацию, но еще дальше уводит образ Модреда от его далекого и весьма гипотетического прототипа-ирландского божества Мидира. Усложнение ситуации произошло в ходе эволюции артуровской традиции, конечно, не из-за перехода от матриархата к патриархату и не как воспоминание о таком переходе, а в результате авторского углубления и усложнения сюжетных схем.

Итак, у реки Камблан сходятся для последней решительной битвы отряды предателя Модреда (а он заключил военный союз с исконными врагами бриттов-саксами, а также скоттами и пиктами) и воинство Артура. Много славных мужей погибло в этом сражении. Был убит вероломный Модред, но погиб также и Артур. Но, как пишет Гальфрид, король лишь временно покинул наш бренный мир, он скрылся на острове Авалоне, этом своеобразном земном рае, "Яблочном Острове" валлийской мифологии, блаженном острове, где отдыхают и залечивают раны герои. Мотив этого Чудесного острова интересует нас в данном случае не как отражение каких-то универсальных архетипических мифологем и не в связи с зависимостью легенды об этом острове от своеобразной "пропаганды", проводившейся Гластонберийским аббатством 50, а как отражение специфики политического и художественного мышления Гальфрида. С политической точки зрения рассказ об Авалоне- это воплощение мечты о конечном торжестве кельтов, об их реванше по отношению к англосаксам. В этой связи отметим следующее: Гальфрид писал сравнительно недавно после норманнского вторжения в Британию. Эту экспедицию Вильгельм Завоеватель готовил старательно и долго, и не только в военно-стратегическом плане. У него были предварительные контакты с представителями валлийской знати, он охотно включал в свои отряды потомков тех кельтов, которые вынуждены были переселиться в Бретань и отчасти в Нормандию, постоянно теснимые англосаксами. Так что события 1066 г. в какой-то мере возвращение кельтов на их историческую родину. Сторонники Вильгельма могли изображать и толковать эти события и так. Как бы начинала сбываться мечта о том, что король Артур очнется наконец от своего долгого сна и возглавит свой угнетенный, но не сломленный, не покоренный народ. С чисто художественной точки зрения рассказ Гальфрида об острове Авалоне-это поэтическая разработка универсального мифа о царстве мертвых, параллель острову Гесперид древних греков или, скажем, острову Фей (Caer Siddi) древних валлийцев. [215]

После гибели Артура в стране начинаются нескончаемые усобицы. В них, как полагает Гальфрид, — причина крушения государства бриттов и победы германцев. Здесь писатель как бы обуздывает свою фантазию и возвращается на историческую почву. Широко используя сочинения Беды Достопочтенного и некоторых других своих предшественников, он бегло повествует о дальнейшей судьбе бриттов, об их последних королях. И тут он выдумывает последнюю свою "басню". Он рассказывает, как англосаксы все глубже проникают на территорию бриттов, начинают возделывать их земли, строят города, возводят укрепленные замки. Но почему они побеждают? Не из-за слабости или трусости бриттов, а из-за раздиравших их раздоров и распрь и в еще большей степени из-за обрушившихся на страну голода и чумных эпидемий. К тому же разве можно считать бриттов разгромленными и уничтоженными? Ведь они сохранили за собой Уэльс, они переселились в Арморику и цивилизовали эту богатейшую благодатную страну. Важно отметить, что Гальфрид придает большое значение Малой Британии- континентальной Бретани, где сохраняются культурные и политические традиции бриттов (показательно, что легендарный прекрасный лес Броселианд помещается им в Арморике).

На рассказе о наследниках Артура Гальфрид довольно внезапно обрывает свою книгу, несколько иронически предлагая другим историкам ее продолжить. Не приходится удивляться, почему автор "Истории бриттов" прервал рассказ на событиях конца VII в.: дальше, по сути дела, должна была бы начинаться история уже англосаксонского королевства, а обращаться к ней Гальфрид не хотел. Да и задача его была иная: он проследил историю кельтского населения Британии от возникновения там государства до его гибели (хотя сами бритты не погибли) и тем самым довел свое повествование до конца.

В своей книге и особенно в связи с повествованием об Артуре Гальфрид пересказывает или придумывает немало поэтичнейших легенд. Так, он создает образ юноши-прорицателя Мерлина, имеющего мало общего с легендарным бардом VI в. Мирддином, которому традиция приписывает несколько стихотворений. Рассказывает Гальфрид и легенду о Кольце Великанов, чудесным образом перенесенном из Ирландии в Британию (и ныне существующая мегалитическая постройка Стоунхендж), и легенду о Горе Святого Михаила, где обитал ужасный дракон, которого сразил отважный король. В этом эпизоде писатель использует распространенные в фольклоре мотивы единоборства с чудовищем, присовокупляет придуманные им самим детали, и здесь образ Артура приобретает черты мифологического героя. Писатель в подобных эпизодах все дальше уходит от подлинной истории, да и не стремится быть историчным. Вот почему ученые хронисты его времени, даже такие талантливые и самобытные, как Гиральд Камбрейский, но лишенные необузданной поэтической фантазии автора "Истории бриттов", отзывались с явным неодобрением о его книге.

Пересказывая или сочиняя легенды, Гальфрид умеет передать свойственный им первозданный аромат народных мифологических баснословии с их интересом к загадочному и чудесному. И одновременно писатель создает более реалистические, точнее говоря, более исторически достоверные рассказы [216] о военных предприятиях Артура (тут подробно изображены обстоятельства его похода против императора Луция). И рядом с подобными батальными сценами мы находим у него эпизоды, явно навеянные укрепляющимися как раз в это время в феодальной среде куртуазными идеалами и обычаями (таково, например, изображение в гл. 157 "Истории" коронования Артура в Городе Легионов-яркой и торжественной придворной церемонии). Гальфрид умел варьировать свой стиль. Как уже говорилось, он то бесстрастно подробен или, напротив, лаконичен, то смело погружается в фантастику. Ученые отмечают также, что ему не было чуждо и ироническое пародирование некоторых характерных примет чужого стиля, в частности таких его современников, как Вильям Мальмсберийский, Генрих Хантингдонский или Карадок Лланкарванский 51. Гальфрид был прежде всего поэтом. Вот от чего немного наивными выглядят обвинения его в недостоверности, в том, что он был лишь "сочинителем исторических сказок" 52. Он и был создателем увлекательных баснословий. Это особенно очевидно в его стихотворной "Жизни Мерлина", прелестной маленькой поэме, соединяющей своеобразную народную фантастику, мотивы, заимствованные из архаических слоев кельтской мифологии, с элементами куртуазного осмысления взаимоотношений между людьми. Но этим соединением разнородных стилевых пластов отмечена и "История" Гальфрида.