Дмитрий Быков - Блаженство (сборник) Страница 6

3. Октябрь 

Подобен клетчатой торпедеВареный рыночный початок,И мальчик на велосипедеУже не ездит без перчаток.Ночной туман, дыханье с паром,Поля пусты, леса пестры,И листопад глядит распадом,Разладом веток и листвы.

Октябрь, тревожное томленье,Конец тепла, остаток бедный,Включившееся отопленье,Холодный руль велосипедный,

Привычный мир зыбуч и шатокИ сам себя не узнает:Круженье листьев, курток, шапок,Разрыв, распад, разбег, разлет.

Октябрь, разрыв причин и следствий,Непрочность в том и зыбкость в этом,Пугающие, словно в детстве,Когда не сходится с ответом,Все кувырком, и ум не сладит,Отступит там, споткнется тут…Разбеги пар, крушенья свадеб,И листья жгут, и снега ждут.

Сухими листьями лопочет,Нагими прутьями лепечет,И ничего уже не хочет,И сам себе противоречит —Мир перепуган и тревожен,Разбит, раздерган вкривь и вкось —И все-таки не безнадежен,Поскольку мы еще не врозь.

4 

Никите Елисееву 

Теплый вечер холодного дня.Ветер, оттепель, пенье сирены.Не дразни меня, хватит с меня,Мы видали твои перемены!Не смущай меня, оттепель.Не обольщай поворотами к лету.Я родился в холодной стране.Мало чести – оставь мне хоть эту.

Только трус не любил никогдаЭтой пасмурной, брезжущей хмури, Голых веток и голого льда,Голой правды о собственной шкуре.Я сбегу в этот холод. ЗанеОт соблазнов, грозящих устоям,Мы укроемся в русской зиме:Здесь мы стоим того, чего стоим.

Вот пространство, где всякий живой,Словно в пику пустому простору,Обрастает тройной кожурой,Обращается в малую спору.Ненавижу осеннюю дрожьНа границе надежды и стужи:Не буди меня больше. Не трожь.Сделай так, чтобы не было хуже.

Там, где вой на дворе в январе,Лед по улицам, шапки по крышам,Там мы выживем, в тесной норе,И тепла себе сами надышим.Как берлогу, поземку, пургуНе любить нашей северной музе?Дети любят играть на снегу,Ибо детство со смертью в союзе.

Здравствуй, Родина! В дали твоейЛучше сгинуть как можно бесследней.Приюти меня здесь. ОбогрейСтужей гибельной, правдой последней.Ненавистник когдатошний твой,Сын отверженный, враг благодарный, —Только этому верю: роднойТьме египетской, ночи полярной.

«Снова таянье, маянье, шорох…»

Снова таянье, маянье, шорох,Лень и слабость начала весны:Словно право в пустых разговорахНечувствительно день провести.

Хладноблещущий мрамор имперский,Оплывая, линяя, гния,Превратится в тупой, богомерзкий,Но живительный пир бытия.

На свинцовые эти белила,На холодные эти мехаПоднимается равная сила(Для которой я тоже блоха).

В этом есть сладострастие мести —Наблюдать за исходами драк,И подпрыгивать с визгом на месте,И подзуживать: так его, так!

На Фонтанке, на Волге и Каме,Где чернеют в снегу полыньи,Воздается чужими рукамиЗа промерзшие кости мои.

Право, нам ли не ведать, какаяРазольется вселенская грязь,Как зачавкает дерн, размокая,Снежно-талою влагой давясь?

Это пир пауков многоногих,Бенефис комаров и червей.Справедливость – словцо для убогих.Равновесие – это верней.

Это оттепель, ростепель, сводня,Сор и хлам на речной быстрине,Это страшная сила Господня,Что на нашей пока стороне.

«Он так ее мучит, как будто растит жену…»

Он так ее мучит, как будто растит жену.Он ладит ее под себя: под свои пороки,Привычки, страхи, веснушчатость, рыжину.Муштрует, мытарит, холит, дает уроки.

И вот она приручается – тем верней,Что мы не можем спокойно смотреть и ропщем;Она же видит во всем заботу о ней.Точнее, об их грядущем – понятно, общем.

Он так ее мучит, жучит, костит, честит,Он так ее мучит – прицельно, умно, пристрастно, —Он так ее мучит, как будто жену растит.Но он не из тех, кто женится: это ясно.

Выходит, все это даром: «Анкор, анкор,Ко мне, ко мне!» – переливчатый вопль тарзаний,Скандалы, слезы, истерики, весь декор,Приходы, уходы и прочий мильон терзаний.

Так учат кутить обреченных на нищету.Так учат наследного принца сидеть на троне —И знают, что завтра трон разнесут в щепу,Сперва разобравшись с особами царской крови.

Добро бы на нем не клином сошелся светИ все пригодилось с другим, на него похожим, —Но в том-то вся и беда, что похожих нет,И он ее мучит, а мы ничего не можем.

Но что, если вся дрессура идет к тому,Чтоб после позора, рева, срыва, разрываОна взбунтовалась – и стала равна ему,А значит, непобедима, неуязвима?

И все для того, чтоб, отринув соблазн родства,Давясь слезами, пройдя километры лезвий,Она до него доросла – и переросла,И перешагнула, и дальше пошла железной?

А он останется – сброшенная броня,Пустой сосуд, перевернутая страница.Не так ли и Бог испытывает меня,Чтоб сделать себе подобным – и устраниться,

Да все не выходит?

Черная речка

Теперь, когда, скорее всего,Господь уже не пошлетРыжеволосое существо,Заглядывающее в рот

Мне, читающему стихи,Которые напишу,И отпускающее грехи,Прежде чем согрешу,

Хотя я буду верен как пес,Лопни мои глаза;Курносое столь, сколь я горбонос,И гибкое, как лоза;

Когда уже ясно, что век живи,В любую дудку свисти —Запас невостребованной любвиБудет во мне расти,

Сначала нежить, а после жечь,Пока не выбродит весьВ перекись нежности – нежить, желчь,Похоть, кислую спесь;

Теперь, когда я не жду щедрот,И будь я стократ речист —Если мне кто и заглянет в рот,То разве только дантист;

Когда затея исправить свет,Начавши с одной шестой,И даже идея оставить следКажется мне пустой,

Когда я со сцены, ценя уют,Переместился в зал,А все, чего мне здесь не дают, —Я бы и сам не взял,

Когда прибита былая прыть,Как пыль плетями дождя, —Вопрос заключается в том, чтоб жить,Из этого исходя.

Из колодцев ушла вода,И помутнел кристалл,И счастье кончилось, когдаЯ ждать его перестал.

Я сделал несколько добрых дел,Не стоивших мне труда,И преждевременно догорел,Как и моя звезда.

Теперь меня легко укротить,Вычислить, втиснуть в ряд,И если мне дадут докоптитьНебо – я буду рад.

Мне остается, забыв мольбы,Гнев, отчаянье, страсть,В Черное море общей судьбыЧерною речкой впасть.

«И вот американские стихи…»

И вот американские стихи.

Друг издает студенческий журнал —Совместный: предпоследняя надеждаНе прогореть. Печатает поэзыИ размышления о мире в мире.Студентка (фотографии не видел,Но представляю: волосы до плечНемытые, щербатая улыбка,Приятное открытое лицо,Бахромчатые джинсы – и босая)Прислала некий текст. Перевожу.

Естественно, верлибр: перечисленьяВсего, на чем задерживался взглядВосторженный: что вижу, то пою.Безмерная, щенячья радость жизни,Захлеб номинативный: пляж, пескомПрисыпанные доски, мотороллерЛюбимого, банановый напиток —С подробнейшею сноской, что такоеБанановый напиток; благодаренЗа то, что хлеб иль, скажем, сигарета —Пока без примечаний.                               В разны годы

Я это слышал! «Я бреду однаПо берегу и слышу крики чаек.А утром солнце будит сонный дом,Заглядывая в радужные окна.Сойду во двор – цветы блестят росою.Тогда я понимаю: мир во мне!»

Где хочешь оборви – иль продолжайДо бесконечности: какая безднаВещей еще не названа! СалатИз крабов; сами крабы под водой,Еще не знающие о салате;Соломенная шляпа, полосатыйКупальник и раздвинутый шезлонг…Помилуйте! Я тоже так умею!

И – как кипит завистливая желчь! —Все это на компьютере; с бумагойОпять же ноу проблемс, и в печатьПодписано не глядя (верный способПоехать в гости к автору)! Меж темМои друзья сидят по коммуналкамИ пишут гениальные стихиВ конторских книгах! А потом стучатУгрюмо на раздолбанных машинках,И пьют кефир, и курят «Беломор»,И этим самым получают правоПисать об ужасе существованьяИ о трагизме экзистенциальном!

Да что они там знают, эти дети,Сосущие банановый напиток!Когда бы грек увидел наши игры!

Да, жалок тот, в ком совесть нечиста,Кто говорит цитатами, боясьРазговориться о себе самом,Привыкши прятать свой дрожащий ужасЗа черною иронией, которойНе будешь сыт! Что знают эти там,Где продается в каждом магазинеЗагадочный для русского предмет:Футляр для установки для подачиКакао непосредственно в постельС переключателем температуры!

Но может быть… О страшная догадка!Быть может, только там они и знаютО жизни? Не о сломанном бачке,Не о метро – последнем, что ещеНапоминает автору о шпротах, —О нет: о бытии как таковом!Как рассудить? Быть может, там видней,Что, Боже мой, трагедия не в давке,Не в недостатке хлеба и жилья,Но в том, что каждый миг невозвратим,Что жизнь кратка, что тайная преградаНам не дает излиться до конца?А все, что пишем мы на эти темы,Безвыходно пропахло колбасой —Столь чаемой, что чуть не матерьяльной?!

А нам нельзя верлибром – потому,Что эмпиричны наши эмпиреи.Неразбериху, хаос, кутерьмуМы втискиваем в ямбы и хореи.Последнее, что нам еще даноИллюзией законченности четкой, —Размер и рифма. Забрано окноСтрофою – кристаллической решеткой.Зарифмовать и распихать бардакПо клеткам ученических тетрадок —Единственное средство кое-какВ порядок привести миропорядокИ прозревать восход (или исход)В бездонной тьме языческой, в которойЧетверостишье держит небосводПоследней нерасшатанной опорой.

«Намечтал же себе Пастернак…»