Вера Полозкова - Фотосинтез Страница 6

Что купаться; я видел все - Сингапур, Бейрут,

От исландских фьордов до сомалийских руд,

Но умру, если у меня тебя отберут».

Бернард пишет: «Доход, финансы и аудит,

Джип с водителем, из колонок поет Эдит,

Скидка тридцать процентов в любимом баре,

Но наливают всегда в кредит,

А ты смотришь – и словно Бог мне в глаза глядит».

Бернард пишет «Мне сорок восемь, как прочим светским плешивым львам,

Я вспоминаю, кто я, по визе, паспорту и правам,

Ядерный могильник, водой затопленный котлован,

Подчиненных, как кегли, считаю по головам –

Но вот если слова – это тоже деньги,

То ты мне не по словам».

«Моя девочка, ты красивая, как банши.

Ты пришла мне сказать: умрешь, но пока дыши,

Только не пиши мне, Эстер, пожалуйста, не пиши.

Никакой души ведь не хватит,

Усталой моей души».

31 января 2008 года. 

Алоэ

Когда-нибудь я действительно заберусь на

Солнечный пик, лопатки сведу до хруста,

И все эти строки медленно сменят русло

И потекут не через меня.

Это большая умственная нагрузка.

Мне тотчас перестанет быть так темно и грустно.

И я сяду на пике, пить из горла ламбруско,

Чуть браслетами двухкопеечными звеня.

Как-нибудь проснуться уже, беспечным, пустым и чистым,

Однозначным и вечным, как ландыш или нарцисс там;

Не самим себе бесом – самим себе экзорцистом

В окружении остроумцев и воротил,

А вот чтобы тебе поверили, раз увидев,

Стать, дурного себя за редкий кустарник выдав,

Просто частью многообразья видов.

Аккуратно извлечь из глупой башки тротил,

И не спрашивать консультации у светил,

А чтоб кто-нибудь взял, укутал и приютил.

И одни в кулачок рыдают у аналоя,

У других если песня, значит, про «все былое»,

А ты просто алоэ.

Мыслящее алоэ,

С маленькими зубчиками везде.

И вот та ходит с рожей, будто в дому покойник,

А вот этот ночует в сотнях случайных коек,

А у тебя только кадка и подоконник,

И над каждым домиком

По звезде.

24 января 2008 года.

Вот был город как город

 Вот был город как город, а стал затопленный батискаф,

Словно все тебя бросили, так и не разыскав,

Пожила, а теперь висишь как пустой рукав

У калеки-мальчика в переходе.

Да никто к тебе не приедет, себе не лги.

У него поезд в Бруклин, а у тебя долги,

И пальцы дрожат застегивать сапоги

Хоть и неясно, с чего бы вроде.

Дело не в нем, это вечный твой дефицит тепла,

Стоит обнять, как пошла-поехала-поплыла,

Только он же скала, у него поважней дела,

Чем с тобой тетешкаться, лупоглазой;

То была ведь огнеупорная, как графит,

А теперь врубили внутри огромный такой софит,

И нутро просвечивает нелепо, и кровь кипит,

Словно Кто-то вот-вот ворвется и возопит:

«Эй, ты что тут разлегся, Лазарь?..»

Полно, деточка, не ломай о него ногтей.

Поживи для себя, поправься, разбогатей,

А потом найди себе там кого-нибудь без затей,

Чтоб варить ему щи и рожать от него детей,

А как все это вспомнишь – сплевывать и креститься.

Мол, был месяц, когда вломило под тыщу вольт,

Такой мальчик был серафический, чайльд-гарольд,

Так и гладишь карманы с целью нащупать кольт,

Чтоб когда он приедет,

было чем

угоститься.

22 января 2008 года.

Это как проснуться в пустой палате

Это как проснуться в пустой палате,

повыдирать из себя все трубки, иголки, датчики,

Выбежать во двор, в чьих-нибудь бахилах на босу ногу;

Что они сделают, эти чертовы неудачники,

С обреченным тобой, подыхающим понемногу;

И стоять, и дышать, и думать – вот, я живой еще,

Утро пахнет морозом, и пар изо рта, и мне бы

Хоть бы день; а уже тишина начинает сигналить воюще,

Уже сердце растет, как сказочное чудовище,

Небо едет вниз по дуге, и ты падаешь возле неба.

Твою душу легонько сталкивают корабликом

Вдоль по вечной реке, и весь мир обретает краски

И рельеф; а ты сам навсегда лежишь почерневшим яблоком,

Поздним августом, на ступенечке

У терраски.

* * *

Построенье сюжета странно,

Цель трагически неясна:

У нас не совпадают столицы, страны,

Интересы, режимы сна.

You will have no sympathy for my grieving*,

You will have no pity of any sort –

Позвонить мне стоит пятнадцать гривен,

А ко мне приехать – так все пятьсот;

Если пить, то сейчас, если думать, то крайне редко,

Избегая счастливых, мамы и темноты.

Для чего мне все эти люди, детка,

Если ни один все равно не ты.

Если кто-то подлый внутри, ни выгнать, ни истребить,

Затаился и бдит, как маленькая лазутчица.

Ай спасибо сердцу, оно умеет вот так любить –

Да когда ж наконец

разучится.

15-16 января 2008 года.

Пока ты из щенка - в молодого волка

Пока ты из щенка – в молодого волка, от меня никакого толка.

Ты приходишь с большим уловом, а я с каким-нибудь круглым словом,

Ты богатым, а я смотрю вслед чужим регатам,

Что за берега там, под юным месяцем под рогатым.

Я уже могу без тебя как угодно долго,

Где угодно в мире, с кем угодно новым,

Даже не ощущая все это суррогатом.

Но под утро приснится, что ты приехал, мне не сказали,

И целуешь в запястье, и вниз до локтя, легко и больно

И огромно, как обрушение бастиона.

Я, понятно, проснусь с ошпаренными глазами,

От того, что сердце колотится баскетбольно,

Будто в прорезиненное покрытие стадиона.

Вот зачем я ношу браслеты во все запястье.

И не сплю часами, и все говорю часами.

Если существует на свете счастье, то это счастье

Пахнет твоими мокрыми волосами.

Если что-то важно на свете, то только твой голос важен,

И все, что не он – тупой комариный зуд:

Кому сколько дали, кого куда повезут,

Кто на казенных харчах жиреет, а кто разут, -

Без тебя изо всех моих светоносных скважин

Прет густая усталость – черная, как мазут.

***

Взрослые – это нелюбознательные когда.

Переработанная руда.

Это не я глупа-молода-горда,

Это вы

не даете себе труда.

Назидательность легкая, ну, презрительная ленца.

Это не я напыщенная овца,

Это вас ломает дочитывать

до конца.

Потому что я реагент, вызываю жжение.

Напряжение,

Легкое кожное раздражение;

Я свидетельство вашего поражения,

вашей нарастающей пустоты.

Если она говорит – а кому-то плачется,

Легче сразу крикнуть, что плагиатчица,

Чем представить, что просто живей,

чем ты.

Я-то что, я себе взрослею да перелиниваю.

Заполняю пустую головку глиняную,

И все гну свою линию,

гну свою линию,

металлическую дугу.

Я же вовсе не про хотеться да обжиматься,

Абсолютно не про кокетство, не про жеманство,

Не про самоедство, не про шаманство –

Даже видеть этого не могу.

Я занимаюсь рифмованным джиу-джитсу.

Я ношу мужские парфюмы, мужские майки, мужские джинсы,

И похоже, что никому со мной не ужиться,

Мне и так-то много себя самой.

Потому что врагам простые ребята скальды

На любом расстоянии от кости отделяют скальпы,

Так что ты себя там не распускал бы,

Чтобы мне тут сниться, хороший мой.

24 декабря 2007 года.

Старый Хью жил недалеко от того утеса

Старый Хью жил недалеко от того утеса, на

Котором маяк – как звездочка на плече.

И лицо его было словно ветрами тёсано.

И морщины на нем – как трещины в кирпиче.

«Позовите Хью! – говорил народ, - Пусть сыграет соло на

Гармошке губной и песен споет своих».

Когда Хью играл – то во рту становилось солоно,

Будто океан накрыл тебя – и притих.

На галлон было в Хью пирата, полпинты еще – индейца,

Он был мудр и нетороплив, словно крокодил.

Хью совсем не боялся смерти, а все твердили: «И не надейся.

От нее даже самый смелый не уходил».

У старого Хью был пес, его звали Джим.

Его знал каждый дворник; кормила каждая продавщица.

Хью говорил ему: «Если смерть к нам и постучится –

Мы через окно от нее сбежим».