Саша Черный - Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932 Страница 6

Хоронили Сашу Черного всем поселком — русские, дети и взрослые, и местные фермеры-французы, с которыми он был дружен. Всеми, кто близко был знаком с поэтом и кто знал его только по книгам, эта утрата была воспринята как личное горе.

…Настоящая фамилия Саши Черного — Гликберг, что означает «счастливая гора». Горестный парадокс судьбы: действительно, в конце пути была «гора», показавшаяся поэту счастливой и в земле которой он навеки успокоился. М. А. Осоргин, сам полжизни бродивший по путям и перепутьям зарубежья, сказал в прощальном слове о Саше Черном: «Счастья ему эта чужая земля дать не могла, как никому из нас не дала и не дает».

И все же фортуна, подарившая поэту «счастливую» фамилию, думается мне, не была слепа. Ибо, несмотря на все превратности судьбы, Саша Черный состоялся как поэт. И сегодня его книги возвращаются из эмигрантского небытия на родину — трудно и не так быстро, как хотелось бы, но они входят в наш духовный обиход.

СЛУХИ*

Ой, как страшно, ой, как жутко…Не лишиться бы рассудка!..Слухов — тьма, как пыли в поле…Под матрас забраться что ли?Кто их сеет, — страх иль тупость?По базару ходит глупость,То в платке, то в шляпке моднойИ горланит всенародно:«Новость! Чудо! Новость! Чудо!В Вятке поп родил верблюда,Фиолетового цвета —Не к добру, родные, это.Девять дней все спал да спал он,На десятый промычал он:„Запасайтесь, братцы, чаем,—В сентябре война с Китаем“».А в Воронеже, слыхали,В бане лешего поймали:Влили в глотку керосинуИ взорвали, словно мину…Комиссара оглушило…Восемь банщиков убило!Прокурор тотчас о лешемПапе в Рим донес депешей.Ой-ли-ой! Под ОренбургомЦеппелин плыл с Гинденбургом,Зацепил крючком за тучуИ хохочет, пес линючий…Трубочистов вверх пустили —Еле-еле отцепили!Две старухи от испугаВ воду бросили друг друга.А вчера у ПетроградаПо Неве шел слон без зада:На спине сундук из цинка,В сундуке с замком корзинка,—А в корзинке, вот ведь хитрый,Бывший царь играл на цитре…Навострил к пруссакам лыжи,Да поймали… ишь, бесстыжий!Иль таких рассказов мало?И не то еще бывало…С крыши в печь, из печки в двериТак и бегают, как звери.А вокруг, развесив уши,Все стоят и бьют баклуши,Прибавляют, раздуваютИ от страха подвывают.

ЖАЖДА*

ВОЙНА

Песня войны*

Прошло семь тысяч пестрых лет —Пускай прошло, ха-ха!Еще жирнее мой обед,Кровавая уха…        Когда-то эти дураки        Дубье пускали в ход        И, озверев, как мясники,        Калечили свой род:                Женщин в пламень,                Младенцев о камень,                Пленных на дно —                Смешно!

Теперь — наука мой мясник,—Уже средь облаковПорой взлетает хриплый крикНад брызгами мозгов.        Мильоны рук из года в год        Льют пушки и броню,        И все плотней кровавый лед        Плывет навстречу дню.                Вопли прессы,                Мессы, конгрессы,                Жены, как ночь…                Прочь!

Кто всех сильнее, тот и прав,А нужно доказать,—Расправься с дерзким, как удав,Чтоб перестал дышать!        Враг тот, кто рвет из пасти кость        Иль — у кого ты рвешь.        Я на земле — бессменный гость,        И мир — смешная ложь!                Укладывай в гроб,                Прикладами в лоб,                Штыки в живот,—                Вперед!

Сборный пункт*

На Петербургской стороне в стенах военного училищаСтоличный люд притих и ждет, как души бледные чистилища.Сгрудясь пугливо на снопах, младенцев кормят грудью женщины,—Что горе их покорных глаз пред темным грохотом военщины?..Ковчег-манеж кишит толпой. Ботфорты чавкают и хлюпают.У грязных столиков врачи нагое мясо вяло щупают.Над головами в полумгле проносят баки с дымной кашею.Оторопелый пиджачок, крестясь, прощается с папашею…Скользят галантно писаря, — бумажки треплются под мышками,В углу — невинный василек — хохочет девочка с мальчишками.У всех дверей, склонясь к штыкам, торчат гвардейцы меднолицые,И женский плач, звеня в висках, пугает близкой небылицею…А в стороне, сбив нас в ряды, — для всех чужие и безликие,На спинах мелом унтера коряво пишут цифры дикие.

На фронт*

      За раскрытым пролетом дверей      Проплывают квадраты полей,Перелески кружатся и веют одеждой зеленойИ бегут телеграфные нити грядой монотонной…Мягкий ветер в вагон луговую прохладу принес.      Отчего так сурова холодная песня колес?

      Словно серые птицы, вдоль нар      Никнут спины замолкнувших пар,—Люди смотрят туда, где сливается небо с землею,И на лицах колеблются тени угрюмою мглою.Ребятишки кричат и гурьбою бегут под откос.      Отчего так тревожна и жалобна песня колес?

      Небо кротко и ясно, как мать.      Стыдно бледные губы кусать!Надо выковать новое крепкое сердце из сталиИ забыть те глаза, что последний вагон провожали.Теплый ворот шинели шуршит у щеки и волос,—      Отчего так нежна колыбельная песня колес?

Репетиция*

Соломенное чучелоТорчит среди двора.Живот шершавый вспучило,—А сбоку детвора.

Стал лихо в позу бравую,Штык вынес, стиснул рот,Отставил ногу правую,А левую — вперед.

Несусь, как конь пришпоренный:«Ура! Ура! Ура!»Мелькает строй заморенный,Пылища и жара…

Сжал пальцы мертвой хваткою,Во рту хрустит песок,Шинель жжет ребра скаткою,Грохочет котелок.

Легко ли рысью — пешему?А рядом унтер вскачь:«Коли! Отставить! К лешему…»Нет пафоса, хоть плачь.

Фельдфебель, гусь подкованный,Басит среди двора:«Видать, что образованный…»Хохочет детвора.

На этапе*

Этапный двор кишел людьми — солдатскою толпой.Квадрат казарм раскинул ввысь окошек ряд слепой.Под сапогами ныла грязь, в углу пестрел ларек:Сквозь гроздья ржавой колбасы дул вешний ветерок.Защитный цвет тупым пятном во все концы распух,От ретирадов у стены шел нудный смрадный дух…Весь день плывет сквозь ворота солдатская река:Одни на фронт, другие в тыл, а третьи — в отпуска…А за калиной, возле бань, в загоне — клин коров:Навоз запекся на хребтах… Где луг? Где лес? Где кров?..В глазах — предчувствие и страх. Вздыхают и мычат…Солдаты сумрачно стоят, и смотрят, и молчат.

Атака*

На утренней зареШли русские в атаку…Из сада на бугреВраг хлынул лавой в драку.

Кровавый дым в глазах.Штыки ежами встали,—Но вот в пяти шагахИ те и эти стали.

Орут, грозят, хрипят,Но две стены ни с места —И вот… пошли назад,Взбивая грязь, как тесто.

Весна цвела в саду.Лазурь вверху сквозила…В пятнадцатом годуПод Ломжей это было.

Один из них*