Виктор Поляков - Стихотворения Страница 6

Аскеты

Миряне,Те молятся, чтоб жить; а эти —Живут мольбой. Высокая оградаИх отрешила от людей тяжелых,От суеты мирской. П0ред Вечной СилойОни горят в безветрии. Их встречиЛегки, как сон. Они блаженно дышат,Упоены торжественным глаголом,Ослеплены сиянием престолов.

«Как тяжело трудиться, преклоняться…»

Как тяжело трудиться, преклоняться,И знать, что труд — великая бесцельность!Не в наказанье ль нас к труду приговорили?И вот, как раб, согнувшись над сохою,Урок, мне заданный, свершаю. СветлыйНастанет день и радостно раздастсяОсвободителя призывный глас; но еслиЯ не успел вспахать родное поле,Я не уйду, сохи своей не брошу,Я откажусь от вечного блаженства,В законченность бесцельности влюбленный,Ценитель творчества земного.

«На выступе скалы, над морем синим…»

На выступе скалы, над морем синим,Лежу я беззаботноНа жестком ложеСухих цветов и трав, спаленных солнцем.Люблю их пряный запах:В нем жизни суть, благоуханье зноя.Порой внизу, далеко,Плеснет волна о берег полусонно,Порой проснется ветер,Обдаст меня соленою прохладой,И стихнет вновь, — и крепчеЛаскает зной испытанное тело.

«С прибрежных скал глядели мы упорно…»

С прибрежных скал глядели мы упорноВ клокочущую бездну:Из глубины вставали исполиныИ злобно умирали,Разбивши грудь об острые утесы;Дрожали мы как дети,А в вышине, презрительно откинувПокров свой лицемерный,Немая твердь, зловещая, сияла.

МАТЕРИ («Седой Хаос, кончаясь…»)

Седой Хаос, кончаясь,Им завещал бессмысленную силуИ родником бессмертьяИх стала плоть. Об этой древней тайнеМать не расскажет детям:Сын не поймет, а дочь сама узнаетОт птицы перелетной,От родников священной, темной рощиИ от всего, что дышит.

«Голодный сумрак ночи…»

Голодный сумрак ночиДрожал в долине,Легко проснулось утроИ промелькнуло,И древний, тяжкий полденьЦарить в долине.Смотри: застыли листьяОлив зеленыхИ пьют тягучий, сладкий,Свет золотистый.Не медом ли янтарнымПолна долина?

«О, что за суета в великих недрах…»

О, что за суета в великих недрахПрироды полнокровной!Мир полнится и, что срослось корнямиВ глубокой мгле безвестной,Сплетается цветущими ветвямиВ сияньи дня земного.

На могиле Гейне («Спи спокойно, Генрих милый…»)

Спи спокойно, Генрих милый:Знают тайну жизни трупы.Если встанешь из могилы,Помни, Генрих: немцы глупы.

Перед солнцем благородным,И прекрасен, и печален,Спит в сиянии бесплодномМир языческих развалин.

Март в аллеях ВалламброзыИ алеет, и белеет,И лениво лета грезыBella, Napoli лелеет.

Из Пиндемонте («Вот открылись недра чудных…»)

Вот открылись недра чудныхДревних гор Шехеразады,А из них червец и яхонт,Изумруды и алмазыОслепительным потокомС громом хлынули, как дивный,Преогромный водопад.

И Дон Педро бросил перстниВ волны яркие потока:Не нужны мне эти брызги,Эти брызги водопада.

Видит Педро: древо жизниВознеслось в красе великой…Кто расскажет, где таятсяКорни древа становые?По лицу земли цветущейБоковые — расходилисьТочно горные хребты.Где вершина? Ветви древаВесь простор, где прежде ветрыБудто отроки резвились,Весь простор зеленой, крепкой,Душной сетью запушила.На ветвях качались звездыТочно гнезда пестрых птиц.

Педро в грусти несказаннойСнял венок с кудрей душистых,Словно с другом расставаясь,Уронил его на землю.

Третий сон: столпотвореньеВидит Педро; не из камня,А из тел живых грозитсяИ растет со смехом башняИ тускнеет воздух синий,Тьмою мерзостных дыханийКак чумою заражен.

И кинжал свой взял Дон Педро,И кинжал поцеловал.

«За печальной колесницей…»

За печальной колесницей,За попами и венками,Черный змей ползет огромный;Голова — у колесницы,Телом — улицу наполнил,В переулке тесном хвост…То не дети и не внукиДеда старого хоронят, —Черный змей, весной проснувшись,Кожу зимнюю хоронит.

«Не смотри, что я так весел…»

Не смотри, что я так весел, —Чуть умолкну — слышу шорох:То не мышь под половицейИ скребет, и суетится, —Полоненная, в подвалахСмерть и злится, и трудится.Шесть дверей она прогрызлаИ грызет уже седьмую.

«Чудака пытало горе…»

Чудака пытало горе,Обратило свет в застенок:«Ты мне, горю, поклонися,Не тверди ты: свет прекрасен!..Я сильнее, я мудрее,Захочу — и тьмой нечистойОт очей твоих навекиСкрою солнышко и звезды».Улыбнулся тут страдалец:«Не в твоей то, горе, власти;Не погаснет свет, доколеОт него я не отрекся».

«Я уведу тебя под сень дерев печальных…»

Я уведу тебя под сень дерев печальных,Цветущих над прудом: там с тихой высоты,Слова немой любви, усталые цветыБеззвучно падают на лоно вод зеркальных.

«Не искушай меня: давно…»

Не искушай меня: давноТаю нерадостную повесть.Любил ли я? — Не все ль равно?..Страдал ли я? — То знает совесть…

«Усни, усни!.. В истоме сонной…»

Усни, усни!.. В истоме соннойЗвенит фонтан. Кругом темноИ льется сумрак благовонныйВ полураскрытое окно…

«Счастье. Счастье. День мой лучезарен…»

Счастье. Счастье. День мой лучезарен.За себя я миру благодарен.

«Замолкли стоны дерзкой бури…»

Замолкли стоны дерзкой бури,И скован мир, — и жаль волны,Что как титан рвалась к лазуриИз ненавистно глубины.

«Мы все безумцы, все рабы…»

Мы все безумцы, все рабыНе нами созданных видений,Свободы нет, а даже гений —Вольноотпущенник судьбы!..

К толпе («Зачем я не волна в безбрежности морей…»)

Зачем я не волна в безбрежности морей,Зачем я не птенец орлицы?..Я не люблю тебя, как сын блудницыНе любит матери своей.

«Кому лишь горе снится…»

Кому лишь горе снится,Тот с жизнью примирен,Но с жизнью не миритсяМой непокорный сон.

«О нет, не ласточкой летит он в темный храм…»

Ласточка в храм залетела

О нет, не ласточкой летит он в темный храмИ не на крыльях лебединых:Слух преклонив к торжественным стихам,Я чую взмах огромных крыл орлиных.

«Сады! О радостном былом…»

Сады! О радостном быломОни таинственная повесть.Они, ликующий Содом,Твоя страдающая совесть.

«Сыны праматери земли…»