Николай Векшин - Трансцендентная сингулярность души (сборник) Страница 6

– «Ловко», – восхитился Иван.

– «Твои чекисты тоже ловкие: словили-таки меня!»

– «Я мог бы тебя выпустить. Но ты должен дать слово, что не будешь бороться против Советской власти».

Виктор ничего не ответил.

– «Послушай. Тебе не надоело воевать? Зачем лишняя кровь? Может, пора пересмотреть свои взгляды…»

Виктор бросил недокуренную папиросу и растёр её носком сапога.

– «Ванька, кончай свою агитацию. Ты же меня знаешь. Я такой же упёртый, как ты. Отказаться от борьбы не могу. Большевистская власть незаконная. Россия под ней погибнет в разрухе».

– «А когда твой Колчак разогнал тут Учредительное собрание, это было законно?! Россия погибла бы от заморских оккупантов. Что молчишь? Мы, большевики, свернули шею и Антанте, и её прихвостням – таким как ты! Значит, и с разрухой справимся, дай только срок».

– «С разрухой, может, справитесь. Сила у вас есть. А вот мозгов у твоих разлюбезных рабочих и крестьян маловато. Кишка у них тонка светлое будущее построить. А если всё же построят, то каждый будет норовить отхапать себе самый лакомый кусок, ибо такова натура быдлячей породы».

– «А твоя барская порода при царе хапала всё себе. И дохапалась. Я вот только не пойму, откуда в тебе это высокомерие, презрение к рабочим и крестьянам. Твой отец в 1905 году за политическую пропаганду среди них и участие в восстании попал в ссылку. А ты переметнулся. Надо не корить народ за отсталость и не воевать против него, а помогать ему, подсоблять во всех начинаниях, образовывать его знаниями и строить совместную справедливую жизнь…»

– «Вот сам и прислуживай ему, идиот! И ещё не известно, чем он тебе за это отплатит…»

Всё ясно. Точки расставлены. Иван давал другу шанс, но враг не захотел примирения. Совесть чекиста была почти чиста. Он вызвал конвоира и приказал увести задержанного, а на бумаге в верхнем левом углу решительно наложил резолюцию: «Расстрелять».

Спасительная бутылка пива

Приснилось мне в ночь с четверга на пятницу, что я в тревоге проснулся, а вокруг дивана в темноте какие-то зловещие тени движутся.

Понял я, что это нечисть. То ли бесы, то ли призраки, то ли домовые, Чёрт их разберёт! Кружатся они вокруг меня, силу полнолуния набирают.

Жутко мне стало, мурашки по спине забегали. Думаю: что делать? Как изгнать нечистую силу? Может, перекрестить? Я ведь крещеный (родители младенцев крестят, не спрашивая). Ну и что, что я вырос атеистом. Всё равно можно попробовать…

Нет, стоп, ничего не получится: я ведь не поп. Себя, себя надо крестом осенить! Только вот не знаю, как рука должна идти: слева направо или справа налево? Сверху вниз – это точно, а вот вопрос – в какую сторону? Кстати, перстом или щепотью? Бабка моя (царство ей небесное!) была из староверов, она щепоть фигой называла.

Я неумело попытался перекреститься. Нечисть, увы, не исчезла. Да нет, сколько не крестись, это не поможет, если в Бога не веришь. А если попробовать поверить?

– Господи! Помоги, если ты есть! – воскликнул я мысленно во сне.

И тут предо мной из ниоткуда возник диск света. Я сразу осознал, что это и есть Бог. Диск был как бы далеко, но в то же время довольно близко. Диаметром он казался не более метра. По его краям были видны интерференционные радужные кольца. Его яркий свет не ослеплял, но пронизывал черноту пространства и указывал путь.

Я почувствовал, что диск притягивает. При этом я не чувствовал веса тела. Была вроде бы только душа, которая начала движение. Тут я сообразил, что если сольюсь с диском, то уже не вернусь. А ведь у меня осталась куча важных дел. Перво-наперво, надо завершить в лаборатории научное исследование «Антистарина»…

– Боже! Погоди меня забирать!

Ответа не последовало. Диск продолжал сближение.

– Эй! Господь! Подожди! У меня ж сколько песен ещё не написано и не спето!

Диск, однако, становился всё ближе и ближе.

– Бог! Ты что: не слышишь?! Я пока не хочу покидать белый свет!

Диск был уже совсем рядом. В душе моей не было страха. Было только острое сожаление, что не всё успел сделать в своей жизни, что хотел.

– Я воскликнул: Боже милостивый! Иегова! Яхве! Ярило! Или как там тебя! Разве не должен человек за жизнь хотя бы один раз по-настоящему кого-нибудь полюбить? У меня достойной любимой женщины за всю жизнь не случилось. Дай мне шанс хотя бы в этом!

И тут безмолвно раздался в ответ такой вердикт: ВСЕ ВСЕГДА ВСЁ НЕ УСПЕВАЮТ.

Я печально осознал, что мои аргументы не приняты.

И тут я почему-то вспомнил, что вечером не допил бутылку пива. И так мне жалко стало, что пиво пропадёт и что я уже никогда не смогу ощутить в горле свежий глоток холодного янтарного напитка, так мне стало обидно, так я искренне огорчился, что – проснулся.

Я встал с дивана, прошлёпал босиком по темной комнате к холодильнику, вытащил бутылку и, ощущая бесподобный кайф, допил до дна. Будем жить!

Бесовщина Достоевского

Недавно по телеканалу «Культура» литературный критик Наталья Иванова сравнила Достоевского с Богом. Не знаю, кто назначил эту экзальтированную Наталью на должность литературного критика (уж не сам ли Господь?), но, позвольте спросить, какой же это критик, который хвалит? Критик должен подмечать недостатки, а не петь дифирамбы. Да и вообще сравнение писателя с Богом кощунственно и безнравственно, даже с моей атеистической точки зрения.

Когда-то в школе мне пришлось прочитать «Преступление и наказание». Не могу сказать, что я был в восторге. Тягомотно, скучно, занудно, мрачновато, многословно. Когда потом кое-как осилил «Идиота», то почувствовал идиотом себя. На сотнях страниц жутко мелодраматического текста герои болтали, вздыхали, краснели, лили слёзы, наносили друг другу визиты и оскорбления, а под конец – никакой развязки: всё та же болтовня и т. п.

И я зарёкся читать Достоевского. Ну, не мой это писатель. Пусть он для кого-то великий, гениальный и т. д., а для меня его тексты – словоблудная жвачка.

Но недавно мне пришлось-таки прочесть сразу два его произведения. А приключилось это вот каким образом. На литературном кружке я имел неосторожность обмолвиться, что у Достоевского мне не нравится напряженка с чувством юмора и мелкотравчатость тем. «Ничего подобного!», – хором воскликнули несколько активных членов кружка и посоветовали мне прочесть «Село Степанчиково», где якобы искромётный юмор, и «Бесы», где якобы масштабнейшая тема.

Ладно, думаю. Может, я не прав. И прочитал. Кое-как. Скулы воротило от зевоты. Но я честно дочитал оба «шедевра» до конца. Хотя, признаюсь, кое-где пропускал целые абзацы. И, как мне кажется, ничего не потерял.

«Село» была написано Достоевским в зрелые годы, сразу после возвращения из ссылки. Настроение у него в то время было не столь мрачное, как обычно. Вот он и разрешил себе немного повеселиться.

Фабула «Села» сводится к тому, что легкомысленный (не в смысле легкомысленного поведения с дамами, а в смысле легкомысленности поступков и мыслей) молодой человек из Петербурга приезжает в гости к горячо любимому (благо, что далеко живущему!) дядюшке в деревенскую глушь. Дядюшка – бывший гусар, а ныне помещик – демонстрирует хлебосольство, щедрость души, тонкость чувств и т. д. и т. п. При этом абсолютно не склонен к абстрактному мышлению, анализу и логике. Выпучивает глаза, заливисто хохочет, спорит горячо, влюбляется всем сердцем и прочее и прочее. В общем, колоритнейший персонаж. Но, вот беда, этим благороднейшим человеком помыкает некий пожилой приживалка – Фома Фомич, хитрый, наглый и изворотливый. Помыкает он не только дядюшкой, но и всей его многочисленной роднёй и друзьями, дружно кучкующимися возле обильного обеденного стола. И все эти застольные герои то пылко обнимаются, то пикируются колкостями, то смачно целуются, то насмерть ссорятся, то со слезами умиления мирятся, то хлопают дверьми, то нежданно возвращаются, то ревут и расстаются навек, то вновь радостно встречаются… Причём, все поводы для их разнообразных жизненных проявлений ничтожно смехотворны. В конце – русский хэппи-энд: все всех прощают, все всех обнимают; дядюшка женится на молоденькой красотке, а не на старой богатой карге, к которой спервоначалу все его подталкивали.

Могу признать, что в сравнении с другими произведениями Достоевского «Село» написано довольно бойко и не чрезмерно занудно. Некоторый комизм (не юмор, юмор – непозволительная для классика роскошь) создаётся автором с помощью ироничного подтрунивания над несуразностями в поведении героев, над выспренностью их речей и мыслей. Вместе с тем, слог Достоевского, как обычно, затейливо витиеват, описания чрезмерно многословны, а сюжет переполнен лирическими отступлениями. Ну, это понятно: автору ведь платят гонорар постранично. Не будем его за это осуждать, дорогие читатели. Каждый гений зарабатывает на хлеб насущный, как может.

Однако при чтении «Села» меня мучил странный дежавю: как будто что-то подобное где-то я уже когда-то читал. И только под конец я осознал: так ведь это ж гоголевский стиль! Фёдор Михайлович почти буквально скопировал манеру и приёмы Николая Васильевича! Не знаю, сделал ли он это осознанно или в некоем беспамятстве (бес попутал!), но факт остаётся фактом: «Село» по стилю представляет собой подражание гоголевским «Мертвым душам» и «Ревизору». Подражание неплохое, местами даже удачное, но всё же лишенное яркой самобытности и особой оригинальности.