Александр Розенбаум - Затяжной прыжок (Стихи и песни) Страница 6

Ай-яй, скачи, скачи,

Ковылями жеребята нагуляют силу.

Ай-яй, скачи, скачи,

Без седла и недоуздка,

Ай-яй, скачи, скачи,

Я не мерин, а моя гнедая - не кобыла.

Ай-яй, скачи, скачи.

В табуне моем добры кони И лошадки хороши, жарки. Под копытами земля стонет... Истоптали ее всю. Жалко! Пена розовая с губ - в морды, Взбунтиовалось что-то там, в легких. А табунщитки - народ гордый, И аркан у них такой легкий.

Ай-яй, скачи, скачи.

То не пуля кровь мою наружу отворила.

Ай-яй, скачи, скачи,

Я тавро зубами выгрыз.

Ай-яй, скачи, скачи,

Наконец-то моя шкура от клейма остыла.

Ай-яй, скачи, скачи.

- 36

/ Воля мыла на боках стоит! И храпит табун, собой загнан. Нам, коням, негоже спать в стойле, Нам свободы подавай запах! Не успели подковать люди... Без подков оно куда проще. Перемелется - мука будет... ...Да муки нам не возить больше!

Ай-яй, скачи, скачи,

Ковылями жеребята нагуляют силу.

Ай-яй, скачи, скачи,

Без седла и недоуздка,

Ай-яй, скачи, скачи,

Я не мерин, а моя гнедая - не кобыла.

Ай-яй, скачи, скачи.

* * *

Есаул

Под ольхой задремал есаул молоденький, Приклонил голову к доброму седлу. Не буди казака, ваше благородие, Он во сне видит дом, мамку да ветлу.

Он во сне видит Дон, да лампасы дедовы, Да братьев-баловней, оседлавших тын, Да сестрицу свою, девку дюже вредную, От которой мальцом убегал в кусты.

А на окне наличники,

Гуляй да пой, станичники,

Черны глаза в окошке том,

Гуляй да пой, казачий Дон.

Не буди, атаман, есаула верного, Он от смерти тебя спас в лихом бою. Да еще сотню раз сбережет, наверное, Не буди, атаман, ты судьбу свою.

Полыхнули кусты иван-чаем розовым, Да со скошенных трав тянется туман. Задремал под ольхой есаул на роздыхе, Не буди, своего друга, атаман.

* * *

- 37

Жеребенок

Заболело сердце у меня Среди поля чистого, Расседлаю своего коня Буйного да быстрого. Золотую гриву расчешу Ласковыми гребнями, Воздухом одним с тобой дышу, Друг ты мой серебряный.

Облака над речкою клубят. Помню, в день гороховый Из-под кобылицы тебя взял Жеребенком крохотным. Норовил за палец укусить, Все козлил да взбрыкивал. понял я тогда: друзьями быть Нам с тобою выпало.

И с тех пор стало тесно мне

в доме моем

И в веселую ночь,

и задумчивым днем,

И с тех пор стали мне

так нужны облака,

Стали зорче глаза,

стала тверже рука.

Не по дням ты рос, а по часам, Ворожен цыганкою. Стала молоком тебе роса, Стала степь полянкою. Помню, как набегаешься всласть Да гулять замаешься, Скачешь как чумной на коновязь Да в пыли валяешься.

Ну а дед мой седой

усмехался в усы,

Все кричал: "Вот шальной!

весь в отца, сукин сын!

Тот был тоже мастак

уходить от погонь,

От ушей до хвоста

весь горел, только тронь!"

Никого к себе не подпускал Даже с белым сахаром. Мамку раз до смерти напугал, Охала да ахала: "Ой, смотри, сыночек, пропадешь, С кручи дурнем сброшенный!" Только знал я, что не подведешь Ты меня, хороший мой!

- 38

Так что, милый, скачи

да людей позови,

Что-то обруч стальной

сильно сердце сдавил!

Ну, а будет напрасным

далекий твой путь,

Ты себя сбереги

да меня не забудь!

* * *

Расплатился за все: За любовь, за досказанность слов, Расплатился за ласку небесную. И за то, что мне вновь повезло, Расплатился я новыми песнями.

Я допел и ушел, За спиною сомкнулись кусты, И шиповником руки ободраны, И растаял аккордом простым Голос мой над озерными водами.

А луна залила Мягким светом дорожку в саду. Ты по ней пробеги тенью быстрою. Знай, что я где-то здесь, что я жду То ли крика: "Постой!", то ли выстрела.

* * *

По снегу

По снегу, летящему с неба, Глубокому белому снегу, В котором лежит моя грусть, К тебе, задыхаясь от бега, На горе свое тороплюсь.

Под утро земля засыпает И снегом себя засыпает, Чтоб стало кому-то тепло. Лишь я, от тоски убегая, Молю, чтоб меня занесло.

И каналы тянут руки серые ко мне.

И в ладонях их уже не тает белый снег.

Сыграйте мне, нежные скрипки. Светает. Написан постскриптум И залит обрез сургучом. Пора, грянет выстрел, и, вскрикнув, Я в снег упаду не плечо.

- 39

Хочешь, эту песню не слушай.

Дверью хлопну - легче не станет.

Только не бередь мою душу,

Только не тревожь мои раны.

Снова с неба падают звезды,

Снова загадать не чспею.

Жить мне вроде бы и не поздно...

Только просто так не сумею.

* * *

Баллада 1812 года

Когда усталость с ног сбивает ветром И мне не ощутить погони, Когда и сталь дуэльных пистолетов Уже не холодит ладоней, Тогда придет пора ночей бессонных Под Девы вдохновенной знаком, И дым костров на стенах бастионов Вновь позовет меня в атаку.

Когда огнем ощерятся куртины, Взовьется стяг победы нашей, Пойду, И жадный взор гардемарина Меня поддержит в рукопашной. Что смерть? Не более чем жизни шутка, Обман надежд иных и только. Когда душе и холодно и жутко, Другой не понимаешь боли.

И я среь пуль пойду неспешным шагом, Потом быстрее и быстрее... Рвану мундир там, где пробили шпагой, И упаду на батарею. Так пусть под барабанный бой играет Труба пронзительно. До визга... Что смерть... Когда над крепостью светает... Пред тем, что стоят наши жизни?..

* * *

Декабристский сон

Я проснулся вчера не в квартире пустой, Сладкий сон оказался недлинным. Зимний ветер свистел за сырою стеной Алексеевского равелина.

- 40

Гулким эхом шаги караульных в ночи Заунывную песню мне пели, И дрожал огонек одинокой свечи На распахнутых крыльях шинелей.

И уткнувшись в прославленный невский гранит Лбом горячим, закашлялся криком: "Сколько наших крестов по России стоит, Ну, а сколько могил позабытых?!"

Барабанная дробь, и солдаты мои На плацу зазвенели штыками. Захлебнувшись в петле, оборвался мотив... И осталась лишь вечная память...

Метелью белой, сапогами по морде нам.

Что же ты сделала со всеми нами, Родина?

Может, не видишь? Да не слепая ты вроде бы,

Родина, Родина, Родина, Родина...

* * *

Лесосплав

Переломаны буреломами. Край бурановый под охраною.

Костерок ослаб. Не сберечь его. В яме волчьей вой. Кто упал - лежит. Песню снег сложил

Нам про лесосплав.

Утро сизое. Бревна склизлые. В ледяной воде не до лебедя.

Табачок сырой. И дымит запал, с телогреек пар В небо тянется. Кто останется

Тот не встанет в строй.

Холода штыков да баланды ковш, Журавлиный крик да телеги скрип

По стеклу гвоздем. Сном ржаной сухарь, в перекура хмарь Повело на ель в мягкую постель,

Там свое возьмет...

Лягу в прошлое - в куст с морошкою, Лягу в давнее - в гриб раздавленный,

В подосиновик. Вспомню бывшее - листик слипшийся, Вспомню старое - утро жаркое,

Небо синее.

- 41

Переломаны буреломами. Край бурановый под охраною.

Костерок пропал. Ходуном щека, лязг трелевщика, Навались, браток. Расколись про то,

Как сюда попал.

Разлилась река, да в пустой стакан, Недовольная... Не до воли нам

До барака бы... Как дьяк истину - сапоги стянуть И в сухое влезть, и приснится лес

Одинаковый...

Одинаковый...

Одинаковый...

Одинаковый...

Одинаковый...

* * *

Вальс 37-го года

На дорогу, что вдали от Неглинки, Пролилась ко мне музыка синим дождем... Ради бога, не снимайте пластинки, Этот вальс танцевали мы в тридцать седьмом.

На три счета вьюга кружит ночами, На три счета передернут затвор... Забываю... Это было не с нами... На три счета звездой догорает костер.

Вальс старинный обнимает за плечи Помнят все огрубелые руки мои: Помнят теплый можжевеловый вечер, Как звучала в нем музыка нашей любви...

Вальс разлуки по стране носит письма... К сожаленью, в них обратного адреса нет. И летают по земле наши мысли, И летает по всем лагерям вальс надежд...

На дорогу, что вдали от Неглинки, Пролилась ко мне музыка синим дождем... Ради бога, не снимайте пластинки, Этот вальс танцевали мы в тридцать седьмом.

* * *

- 42

Не оплачены горя счета, И слепоглухонемым проще быть. Невозможно больше читать, Уберите их всех с площади!

Уберите во имя детей! Уберите во имя совести! Ведь кровь и стыд на каждом листе Этой жуткой, кошмарной повести!

Кровь сочится сквозь переплет Толстой книги нашей истории. Каждый "туз" в колоде краплен, А "шестерки", значит, тем более.

За главою глотаю главу: Посадили, убили, выслали... Люди, в Гори тоже люди живут, И даже в Гори лежать ему смысла нет!

И нужно сделать кладбище зла, Пантеон лгунов и убийц. И пустить туда черных птиц, Чтобы ночь им черней была!

* * *

Колыбельная на нарах

Спичка вспыхнула в ночи. Не кричи. Помолчи. То, что вспомнил, схорони.

И усни. Отдохни. Погоди еще чуть-чуть,

Как-нибудь позабудь, Утро вечера, ей-ей,

Мудреней.

Пальцы мелко задрожат,

Вдруг окликнет сержант, Зуботычина - пустяк,

Я народу не враг. Мешковина да кайло