Юрий Колкер - Юрий Колкер. Ветилуя. Стихи, написанные в Англии (1989-1999). Страница 6

РОГ, ЧАША, СПИРАЛЬ   

Явись, Пракситель! Раковине — жемчуг

И перламутр, а розе — аромат

И цвет верни, — и мы с природой квиты…

Но отчего так ноет и щемит?

И где оно: горячее дыханье

Неведомого… лепесток, блаженно

Отогнутый, и гул морской волны?

    Я помню майский день, немного хмурый.

Поодаль южное лежало море.

Курортный город с розовой мечетью

В полуденной дремоте нависал

Над голым пляжем. Белое вино

Стаканами из бочки продавали.

Кричали чайки, пес бежал бочком.

Мы шли вдвоем у линии прибоя,

И спутница, внезапно наклонясь,

Рукою загорелой подняла

Кембрийское витое изваянье,

Моллюска галактическое лоно,

Спиралью свернутое…

С отбитым краем и в густой пыли,

Оно еще и цвет былой хранило,

И чувственным дышало. — Это чаша, —

Она промолвила, — и рог сатира,

И розы лепесток, и минарет —

Всё разом!.. — И глаза ее сверкнули.

    Тогда ей было двадцать с небольшим.

    Зато и уязвим, зато и хрупок

Молитвенный сосуд и нежный храм.

Он раскрывается навстречу ласке,

В нем солнце собрано, в нем дремлет время

Жемчужное. Любви и зова предков

Вместилище, он ритму подчинен,

И будущим загадочным насыщен.

8 января 1999

*   *   *

    Те двое никогда не разлучались

И были счастливы, твердит молва.

Под свастикой, в сороковые годы

Они свой век в Париже доживали…

    Разлука долгая с любимым человеком —

Другая степень счастья. Эпос в ней,

Собою полнясь, в зеркальце глядится

Лирическое — и высокий храм

Над бедной повседневностью возводит.

Ты трудишься для будущего. Радость,

Как спящая красавица, забылась

Столетним сном, она себя не помнит

И пребывает в грезе мировой.

    Всё это в толк сейчас возьму — и сяду,

И напишу банальное письмо.

— Уж месяцы, — я напишу, — родная,

В разлуке мы. Я очень одинок.

Скучаю. Старюсь. Пью амонтильядо.

Затворничаю, сторонюсь людей,

Скуплюсь, копейки жалкие считаю,

Немногим артистическим друзьям

Внушая ужас, если не гадливость

(о женщинах и вовсе промолчу).

Не часто, но гуляю. Англичане

Умеют парки разбивать. В них белки

Почти ручные. Всадницы в аллеях

Гарцуют весело, воздушный змей

Под облаками пляшет — и не мальчик,

А зрелый муж рукою знатока

Его полетом важно управляет,

Другой несёт к пруду модель фрегата

С оснасткой правильной, — меж тем как я

Под мягкий шум велосипедных шин

Бреду, припоминая нашу встречу

Воображаемую — ту, что станет

Вершиной жизни… —

Что творит разлука!

Очищена от немощи мечта —

И вечное в минутном проступает.

Духи, помада или дым табачный

Не искажают облика души.

Свободная от времени, от пыли,

От слабостей и горестей людских,

Она парит, и скудная реальность

Неловким словом счастья не спугнет, —

И не увидит пошлый соглядатай

Мою богиню с носовым платком.

    Пигмалион — разлуке долгой имя.

    Случайное художник даровитый

Отсеивает, важное — лелеет,

Вынашивает, пестует — и счастьем

Считает. Такова же и она.

Решусь, пожалуй, молвить и другое:

Елена и Людмила хорошеют

В чужих стенах, в плену. Парис и Черномор,

Как рифма, замыкают совершенство.

Без них и жизнь невнятна, и сюжет.

февраль 1999

*   *   *

Жизнь мельчает — и, знаешь ли, это

Хорошо… Устаёшь искушать

Колдовство хартфордширского лета,

Незаслуженным счастьем дышать.

Меж дубов, тополей, ежевики,

Черепичных темнеющих крыш

Происходят душевные сдвиги

Ты не в первый момент различишь.

Смысла жизни искал ты, трудился,

Купола к небесам возводил,

Что ж теперь не у дел очутился,

Словно кто-то тебя пристыдил?

И советчица, та, что копила

Дни твои, — даже та не слышна.

Оттого ль и убрали стропила,

Что теперь уж за дверью она?

Но зато — ни соблазнов кромешных,

Ни обид… Осеняют твой кров

Черный дрозд и скворец-пересмешник,

Обитатели здешних краев.

1997

*   *   *

Умрём — и английскою станем землёй,

Смешаемся с прахом Шекспира,

Навеки уйдём в окультуренный слой

Прекраснейшей родины мира.

Флит-стрит благодарной слезой напою.

В насмешку предавшей отчизне

Мы счастливо прожили в этом краю

Остаток погубленной жизни.

Обиды забудем и злобу простим

Малютам ее туповатым, —

Да всходит на острове злаком простым

Кириллицей вскормленный атом.

7 октября 1995

*   *   *

Н. Б.

Или влюблён, иль беден — одно из двух.

То и другое мимо — стихам конец.

Жалок самодовольный. Мельчает слух.

Золото жухнет. Тает его венец.

Тем и другим дарит счастливца судьба.

Редкостная удача, одна в сто лет.

Этот кричит: наука! другой: борьба!

Третий с рулеткой дружен. А ты — поэт.

20 марта 1999

ОДНОКЛАССНИКУ

И. З.

К тебе, о князь наук, к тебе, Зевес Зельвенский,

Из милой Англии глубинки деревенской

На финских чартерных тащусь перекладных,

Французским коньяком подхлестывая их.

Мне долгий разговор мечтается о многом:

О том, чем стали мы под неусыпным оком

Судьбы, в ее садах, не баловавших нас,

Где дремлет твой Лаплас, пасется мой Пегас.

Мы полных тридцать лет не виделись с тобою.

Изрядная скрижаль испещрена резьбою,

Но хоть и пышными легендами полна,

А сыщутся на ней и наши имена.

Припомним школу мы — ту, 52-ю,

Враждебную стране, где нынче квартирую,

Советским кумачом да строгим Ильичом,

Где всё же чувствовалось: это — ни при чем.

Важнее вставочки, повапленные парты,

Онегин, аш-два-о и контурные карты,

Большой проспект, река, веселый майский день,

Косичка с бантиком, фуражка набекрень...

И ты, я думаю, признаешь: мы — оттуда.

У счастья нашего шальная амплитуда,

Поскольку девять муз водились в том краю

И нам нашептывали истину свою —

И в классных комнатах она перебродила.

Как хочешь: что-то ведь особенное было

В деревьях и камнях тех дней! благая весть?

Иль Золушка в слезах язычествует здесь?

Я родиной моей не назову Россию.

Язык мне отчий дом. Вошла в его стихию

Европа с кляксами младенческих чернил.

За Пушкиным Гюго меня воспламенил.

Не враками и ты увлекся, но пространством

Алгебраическим, живым картезианством

Значений пристальных, аттической игрой,

Где дух главенствует, а торжествует — строй.

И славно, что молва о нас оповестила

Околицу небес. Мы, вольные светила,

Кометами меж звезд блуждаем и планет,

Но в этой жизни нам еще не скучно, нет!

1 июня 1998

ПЕРЕЛОЖЕНИЯ С АНГЛИЙСКОГО

ЛЮБОВЬ

(ИЗ ДЖОРДЖА ГЕРБЕРТА, 1593–1633)

Любовь объятья мне раскрыла — в страхе

Отпрянул я: лежал на сердце грех.

Ужель душе, коснеющей во прахе,

Вкусить Любви возвышенных утех?

Но та, что руку мне дала, спросила

С участием: — Что грудь тебе стеснило? —

— Не мне, — воскликнул я, — твои лобзанья!

Неблагодарный пес, убогий тать,

Дерзну ли очи на тебя поднять,

Алкать посмею ль твоего внимания? —

Но та, кем полнилась душа моя,

Промолвила: — Кто судит, как не я? —

— Ты в помраченьи! Совесть, о Создатель,

Гнетёт меня. Позволь забиться в щель! —

Но та в ответ: — Не я ли твой предстатель?

Твою беду пресуществить не мне ль?

Сядь и отведай моего вина. —

И я послушался — и пил до дна.

(1994)

ФИЛОСОФИЯ ЛЮБВИ

(ИЗ П. Б. ШЕЛЛИ, 1792-1822)

Струе источника любезны воды рек,

А рекам — океан безбрежный;

Ветра небесные сплетаются навек

В порыве ласки нежной.

Ничто в отдельности не хочет пребывать.

Всему положено судьбою

Родниться, смешиваться, брать и отдавать, —

Зачем не нам с тобою?

Не втуне ведь Монблан целует небеса,

И две волны, обнявшись, мчатся.