Александр Петрушкин - Смотритель. Стихотворения 2010—2016 гг. Страница 6

[Наталья]

Покажется, что снег с землёй делимна человека и пустое место —проходишь через тень свою один,и та парит [как будто бы из теста].

Покажется – что тронуто рукойуже нашло скрижали нашей смерти —покоя нет – но, если есть покой,то он всегда в оставленном здесь месте.

Идёшь на холм иль спустишься с холма —всё кажется, пока перевозимасквозь тьму и ночь – на поезде душа,на лодке [в старике] как руки длинной.

Покажется, что снег съедает смерть,как будто тени заметает крошки,что сокрушимы Бог и человек,когда уже почти что осторожны,

и, что, спускаясь с неба, голосанащупывают в горла тьме несноснойзерно проросшее – чужое, как глаза —переходящее из местности сей в поздно.

Покажется, что снег в земле лежит,и, что земля лежит внутрь человека —чья тень оторвой сквозь меня летит,по стороне ребра глухого света,

что выгнута, как лодка, почва здесь,и снег всегда идёт наполовину,что в свете есть твоём – моя вина —и с ней не умираю я – а гибну.(14—16/09/13)

[Бог]

Нет ни меня, ни тьмыи даже света нет —а только тонкий глаз.И в щёлочки просвет

Он смотрит на меня,а я смотрю в Него,и кроме наших взглядовздесь нету никого.(10/09/13)

«Зеркало запотеет – заглянешь с другой стороны…»

Зеркало запотеет – заглянешь с другой стороны:кажется, что стоишь ты на глубине Невы,на глубине Исети или иной травы —выберут эти сети белые рыбаки.

Будешь лежать на блюде, как на ладонях их,вывих инакой буквы, оставив как часть кожурычашки своей, расплескавшей воздух по берегам,осколок безводной чащи – только увидишь: там

зеркало запотело – а рукавом ототри —лице своё не видишь, снаружи и изнутривсё в казаков играют стрелочки и штрихи,рыбно на рынке, людно на глубине реки.(24/09/13)

Дмитрию Машарыгину

Вот неба свет – какой-то не такойты, друг мой, возвращаешься домой.Сентябрь тебя читает через дождь,через тире и точки, точно дочь —тобой забытая в метро – всё ждёт Аидаи понимает: ничего не виднои не бывает дна у всех времён —хотя и всадник блед уже прочтён.

С тобой ли Бог, мой друг? или засаданам зачтена за выход из детсада,и небо пьёт в песочнице с листвы,и не бывает никакой Литвы,и речь не говорит о возвращенье.Пылает столб шиповника внутриу ЧМЗовской пацанвы вечерней,у бородатой этой мошкары.

Вот неба свет – прими его такимломающимся, словно изнутриего к нам лезет Бог и видит всёпрозрачным, как шары и огородосенний, голый – будто ангел весьего покинул, а не улетел,искать лепить (хоть глиняное) горлочтоб говорить покинувшему лес,

что входы все в метро, что снег надолго,что возвращаешься ты, умирая здесь,что столб внутри – шиповника не стоит,хоть и сгорает тридцать три часаподросток в этих вышедших по троена поиски для каждого отца,что в сентябре вокруг одно лицо —вот неба свет и костяное словов тебе текут, рекут тебя сквозь свет —и плавится свинец, вливаясь в горло.(23/09/13)

«Все дольше утро и туман…»

Все дольше утро и тумандлинней быков в холодных лужах —едва покажешься ты тами вот опять кому-то нуженты здесь. С какой бы стороныне посмотрел – но видишь пегихсиниц, что у себя в грудисовьют кормушку и гнездовье,чтоб оказавшийся внутритуман лежал у изголовья.Так говорить за свой Ты-дымя обучался – глядя в чёрныхбыков, что в капельках росыросли и пухли, словно розы.Все дольше утро – тише слог —тумана нет или не виден —лежит лицом в огне пророк —как будто бы плывёт на льдине —

и наблюдает: как быкитеряют листья в эту осень,и на веревочке тоскис собою пастбище уносят.(25/09/13)

«Потянуло патокой от фабрики…»

Потянуло патокой от фабрикии бараны водят хоровод —георгины, павши на колени,молоко пьют в утренний живот.

Подмерзают груши и бокамиколокольными и медными звенят —от ночи неприбраны, как женщина —лампами в земле с водой лежат.

Ангел лижет языком (шершавым ли?)август с молоком в своих боках,смерть и воздух кулинарной фабрики,рёбра чьи прозрачные дрожат.

Груша упадёт, сентябрь рассыплется,оставляя звук на языке —георгин горит как-будто ижица,удивляясь Богу налегке.(21/09/13)

«Вот они острые яблоки…»

Вот они острые яблоки,в воздух воткнувшие нос,нюхают снег пока сладкийон и ещё не подрос.Вот они в кадре застыли,вот ещё морщат лицов свете, который отплыли,поскольку незримо число.Вот острые яблоки ловятвесь свет, но поймают едва ль —ясень на свет расширяется,снег переходит за край.Вот и лежат эти яблоки,тёмные рёбра шуршат,дева моя раздевается —так как не ведает дат.(28/09/13)

«Мне нравится, как дышит в ней земля…»

Н.

Мне нравится, как дышит в ней земляпарная, молоком переполняясь,как ей сплавляется, как новый дом, листва,в прозрачный лес как будто ударяясь.И в этой недалёкой красотееё – хорёк, готовящий зимовье,опилки чешет на дырявой головеи говорит ей: только не сегодня.Мне нравится, как ЭТО говоритмоей жене ЖИВОТНОЕ под солнцем,мне нравится и, что она молчит,переполняясь молоком сегодня,что к ней падёт [и скоро] вся листва,прозрачною землёй переполняясь,что смерть сегодня снова неправа,что речь о ней всего лишь показалась.(30/09/13)

«В срез неба заглянул – а там колодец…»

В срез неба заглянул – а там колодец,свернувшись, спит высокою водой,

и пахнет шерстью лёд – и свитер носит,и дышит за звездою неживой.

И смотрит на меня – чужой, обратный,голодный свет и лижет языком

у мальчика – старик есть и собакакусает сруб своим кривым плечом,

у языка – порезы и собака,порезы неба чует тёплым ртом,

у старика спят мальчик и собака,и он глядит в них, как в хозяев дом.(06/11/13)

«Печален облик из окна…»

Печален облик из окнапромокшего – зима ли ждёт,что выйдем мы из дома нахолодный воздух, обожжет

мою стареющую кожузима, в которой Пушкин спит —печален вид и невозможен —как ложка длинная лежит.(10/11/13)

«Что ж счастье есть в домах, где кровоток …»

Что ж счастье есть в домах, где кровоток —к себе призвал невидимый сквозняк,где едешь ты – с вагонами далёк —и белый смех, упрятанный в санях,сопровождает в тот поток тебя,в примерный (даже сказочный) сугроб,и смерть касается тебя, как живота,предчувствуя рождение твоё.

Счастливая роженица – ты, смерть,вот кокон сброшенный лежит уже в снегу,и мы с тобою, растерявши твердь,как-будто в хирургическом раюподслеповато щуримся на свет,топорщим крылья, учимся слогам,молчанию, которое в ответ слагает тот,что подобает нам.(11/11/13)

Θεογονία

Здесь жабой валится октябрьв зеркальный пух своих смертейв свой перепуганный финал,летящий третьим меж зверей.Здесь между слабых изолентперемещает он в свой слух —меня и тех двух-трех парнейкоторых тоже не найдут.

Куда ушли они с петель? —прекрасен висельника вид,покуда жалобны – как дверь —синицы тёмных аонид.Кого ты выдумал, октябрь,пока ты смотришь на меняи замышляешь мне язык,и чертишь крестик по полям?

Октябрь, прикинувшись толпой,обходит голос, словно ВОХР,он сторожит с винтовкой смерть,шевелит лужей, как губой.Я в тонком жабьем клюве сплю,в зеркальном пухе на свету,и тень играет с детворой —как бы соломинкой во рту

дитя твой ходит во дворе,и цвиркает кузнечик вдоль —и будет детство, будто в райОктябрь впадает исподволь,неся в руке своей цикад,как будто, если обопрусьна воздух, падаю в свой ад,где с отражением столкнусь.(18/11/13)

[Тыдымский Ной]

Венчая Пана с местной мошкарой,помашет пруд воздушною рукой,перебирая анальгины нервно.Чем запалился [?] перед нами он,стоящий перемазанным мукой,с канальей дождевой и прочей скверной

компанией из женских тополей,лакающих [как псы] своих ветвейокрошку пуховую в отраженье,где лошадь, проходящая сквозь твердь,разносит бубенцы [как будто смертьсвоё уже признала пораженье]

и лепит из снежков своих копыттех, кто до рождества в воде укрыт —пока не взрезана в крещение пилоюона – и чертит круг над полыньёй,и человека ищет [под коройсвоею] пруд немеющей рукою.

И лошадь разминает позвонкидыша над тёмным видом – далекиизвилины воды [задышанной и тесной],и тихий плотник или местный Нойидёт по воздуху со всей своей семьейпод мошкарою снега занебесной,

несёт свой род, как сосны, издали.И отрывает лошадь лепестки своихголяшек, чтоб семье ответить,приветствуя освобожденье води только бубенцы всё наперёдмолчат и знают, и звенят беспечно.(22/11/13)

«Я научил ад говорить, собой…»