Владимир Высоцкий - Сочинения Страница 61

М.В.

Люблю тебя сейчасНе тайно — напоказ.Не «после» и не «до» в лучах твоих сгораю.Навзрыд или смеясь,Но я люблю сейчас,А в прошлом — не хочу, а в будущем — не знаю.В прошедшем «я любил» —Печальнее могил, —Все нежное во мне бескрылит и стреножит,Хотя поэт поэтов говорил:«Я вас любил, любовь еще, быть может…»Так говорят о брошенном, отцветшем —И в этом жалость есть и снисходительность,Как к свергнутому с трона королю.Есть в этом сожаленье об ушедшемСтремленьи, где утеряна стремительность,И как бы недоверье к «я люблю».

Люблю тебя теперьБез мер и без потерь,Мой век стоит сейчас —Я вен не перережу!Во время, в продолжение, теперьЯ прошлым не дышу и будущим не брежу.Приду и вброд, и вплавьК тебе — хоть обезглавь! —С цепями на ногах и с гирями по пуду.Ты только по ошибке не заставь,Чтоб после «я люблю» добавил я, что «буду».Есть горечь в этом «буду», как ни странно,Подделанная подпись, червоточинаИ лаз для отступленья, про запас,Бесцветный яд на самом дне стакана.И словно настоящему пощечина —Сомненье в том, что «я люблю» — сейчас.

Смотрю французский сонС обилием времен,Где в будущем — не так, и в прошлом — по-другому.К позорному столбу я пригвожден,К барьеру вызван я языковому.Ах, разность в языках!Не положенье — крах.Но выход мы вдвоем поищем и обрящем.Люблю тебя и в сложных временах —И в будущем, и в прошлом настоящем!..

Ах, дороги узкие —Вкось, наперерез!Версты белорусскиеС ухабами и без.

Но как орехи грецкие,Щелкаю я их.Ох, говорят, немецкие —Гладко, напрямик.

Там, говорят, дороги — ряда по три,И нет табличек с «Ахтунг!» или «Хальт!»Ну что же — мы прокатимся, посмотрим,Понюхаем не порох, а асфальт.

Горочки пологие:Я их — щелк да щелк!Но в душе, как в логове,Затаился волк.

Ату, колеса гончие!Целюсь под обрез, —И с волком этим кончу яНа отметке «Брест».

Я там напьюсь водички из колодцаИ покажу отметки в паспортах.Потом мне пограничник улыбнется,Узнав, должно быть, — или просто так.

После всякой зауми(Вроде: «Кто таков?») —Как взвились шлагбаумыВверх до облаков!

Лишь взял товарищ в кителеСнимок для жены —И… только нас и виделиС нашей стороны!

Я попаду в Париж, в Варшаву, в Ниццу.Они — рукой подать: наискосок.Так я впервые пересек границу —И чьи-то там сомненья пересек.

Ах, дороги скользкие —Вот и ваш черед!Деревеньки польские —Стрелочки вперед.

Телеги под навесами,Булыжник — чешуя.По-польски — ни бельмеса мы:Ни жена, ни я.

Потосковав о ломте, о стакане,Затормозили где-то наугадИ я сказал по-русски: «Прошу, пани!»И получилось точно и впопад.

Ах, еда дорожнаяИз немногих блюд!Ем неосторожно яВсе, что подают.

А напоследок — сладкое,Стало быть: кончай!И на их хербатку яДую, как на чай.

А панночка пощелкала на счетах(Все, как у нас! — Зачем туристы врут?), —И я, прикинув разницу валют,Ей отсчитал — не помню, сколько злотых —И проворчал: «По божески дерут».

Где же песни-здравицы?Ну-ка подавай!Польские красавицы —Для туристов рай?

А вона на поляночке —Души нараспах, —Веселились панночкиС граблями в руках.

"Да, побывала Польша в самом пекле! —Сказал старик и лошадей распряг, —Красавицы полячки не поблекли,А сгинули в немецких лагерях".

Лемех вглубь въедаетсяВ землю, как каблук, —Пепел попадаетсяДо сих пор под плуг.

Память вдруг разрытая, —Не живой укор:Жизни недожитые —Для колосьев корм.

В моем мозгу, который вдруг сдавилоКак обручем (но так его, дави!),Варшавское восстание кровило,Захлебываясь в собственной крови.

Дрались худо, бедно ли,А наши корпусаВ пригороде медлилиЦелых два часа.

В марш-бросок, в атаку лиРвались, как один,И танкисты плакалиНа броню машин.

Военный эпизод — давно преданье,В историю ушел, порос быльем.Но не забыто это опозданье,Коль скоро мы заспорили о нем.

Почему же медлилиНаши корпуса?Почему обедалиЭти два часа?

Потому что, танками,Мокрыми от слез,Англичанам с янкамиМы утерли нос.

А может быть, разведка оплошала —Не доложила. Что теперь гадать!Но вот сейчас читаю я «Варшава» —И еду, и хочу не опоздать!

Когда я отпою и отыграю,Где кончу я, на чем — не угадать.Но лишь одно, наверное, я знаю —Мне будет не хотеться умирать.

Посажен на литую цепь почета,И звенья славы мне не по зубам…Эй! Кто стучит в дубовые воротаКостяшками по кованым скобам?!

Ответа нет, но там стоят, я знаю,Кому не так страшны цепные псы, —И вот над изгородью замечаюЗнакомый серп отточенной косы.

…Я перетру серебряный ошейникИ золотую цепь перегрызу,Перемахну забор, ворвусь в репейник,Порву бока — и выбегу в грозу!

Лес ушел, и обзор расширяется,Вот и здания появляются,Тени нам под колеса кидаютсяИ остаться в живых ухитряются.

Перекресточки — скорость сбрасывайте!Паны, здравствуйте! Пани, здравствуйте!И такие, кому не до братства, теТоже здравствуйте, тоже здравствуйте!

Я клоню свою голову шалуюПеред Варшавою, перед Варшавою.К центру — «просто» — стремлюсь, поспешаю я,Понимаю, дивлюсь, что в Варшаве я.

Вот она, многопослевоенная,Несравнимая, несравненная, —Не сравняли с землей, оглашенные,Потому она и несравненная.

И порядочек здесь караулится:Указатели — скоро улица.Пред старушкой пришлось мне ссутулиться —Выясняю, чтоб не обмишулиться,

А по-польски — познания хилые,А старушка мне: — Прямо, милые! —И по-прежнему засеменила иПовторяла все: — Прямо, милые…

Хитрованская Речь Посполитая,Польша панская, Польша битая,Не единожды кровью умытая,На Восток и на Запад сердитая,

И Варшава — мечта моя давняя, —Оскверненная, многострадальная,Перешедшая в область предания, —До свидания, до свидания…

В дорогу — живо! Или — в гроб ложись.Да! Выбор небогатый перед нами.Нас обрекли на медленную жизнь —Мы к ней для верности прикованы цепями.

А кое-кто поверил второпях —Поверил без оглядки, бестолково.Но разве это жизнь — когда в цепях?Но разве это выбор — если скован?

Коварна нам оказанная милость —Как зелье полоумных ворожих:Смерть от своих — за камнем притаилась,И сзади — тоже смерть, но от чужих.

Душа застыла, тело затекло,И мы молчим, как подставные пешки,А в лобовое грязное стеклоГлядит и скалится позор кривой усмешки.

И если бы оковы разломать —Тогда бы мы и горло перегрызлиТому, кто догадался приковатьНас узами цепей к хваленой жизни.

Неужто мы надеемся на что-то?А может быть, нам цель не по зубам?Зачем стучимся в райские воротаКостяшками по кованным скобам?

Нам предложили выход из войны,Но вот какую заложили цену:Мы к долгой жизни приговореныЧерез вину, через позор, через измену!

Но стоит ли и жизнь такой цены?!Дорога не окончена! Спокойно! —И в стороне от той, большой, войныЕще возможно умереть достойно.

И рано нас равнять с болотной слизью —Мы гнезд себе на гнили не совьем!Мы не умрем мучительною жизнью —Мы лучше верной смертью оживем!

Мы без этих машин — словно птицы без крыл.Пуще зелья нас приворожилаПара сот лошадиных силИ, должно быть, нечистая сила.

Нас обходит на трассе легко мелкота.Нам обгоны, конечно, обидны,Но мы смотрим на них свысока. СуетаУ подножия нашей кабины.

А нам, трехосным, тяжелым на подъем,И в переносном смысле и в прямомОбычно надо позарез,И вечно времени в обрез!Оно понятно — это дальний рейс.

В этих рейсах сиденье — то стол, то лежак,А напарник приходится братом.Просыпаемся на виражах —На том свете почти правым скатом.

Говорят, все конечные пункты ЗемлиНам маячат большими деньгами,Говорят, километры длиною в рублиРасстилаются следом за нами.

Не часто с душем конечный этот пункт…Моторы глушим, и — плашмя на грунт.Пусть говорят — мы за рулемЗа длинным гонимся рублем,Да! Это тоже! Только суть не в нем.

На равнинах поем, на подъемах ревем.Шоферов нам! Еще шоферов нам,Потому что, кто только за длинным рублем, —Тот сойдет на участке неровном.

Полным баком клянусь, если он не пробит,Вы, кто сядет на нашу галеру, —Приведем мы вас в божеский вид,Перетащим в шоферскую веру!

Земля нам пухом, когда на ней лежимПолдня под брюхом — что-то ворожим.Мы не шагаем по росе —Все наши оси, тонны всеВ дугу сгибают мокрое шоссе.

На колесах — наш дом, стол и кров за рулем,Это надо учитывать в сметах.Мы друг с другом расчеты ведемКрепким сном в придорожных кюветах.

Чехарда длинных дней, то лучей, то теней…А в ночные часы переходаПеред нами бежит без сигнальных огнейШоферская лихая свобода.

Сиди и грейся — болтает, как в седле!Без дальних рейсов нет жизни на Земле.Кто на себе поставил крест,Кто сел за руль, как под арест, —Тот не способен на далекий рейс.

Я скачу позади на полсловаНа нерезвом коне, без щита.Я похож не на ратника злого,А скорее — на злого шута.

Бывало, вырывался я на корпусУверенно, как сам великий князь,Клонясь вперед, — не падая, не горбясь,А именно намеренно клонясь.

Но из седла меня однажды выбили —Копьем поддели, сбоку подскакав,И надо мной, лежащим, лошадь вздыбилиИ надругались, плетью приласкав.

Рядом всадники с гиканьем дикимКопья целили в месиво тел.Ах, дурак я, что с князем великимПоравняться в осанке хотел!

Теперь на поле битвы не ищите —Я отстранен от всяких ратных дел.Кольчугу унесли — я беззащитенДля зуботычин, дротиков и стрел.

Зазубрен мой топор, и руки скручены.Я брошен в хлев вонючий на настил,Пожизненно до битвы недопущенныйЗа то, что раз бестактность допустил.

Назван я перед ратью двуликим —И топтать меня можно, и сечь.Но взойдет и над князем великимОкровавленный кованный меч!

Встаю я, отряхаюсь от навоза,Худые руки сторожу кручу,Беру коня плохого из обоза,Кромсаю ребра — и вперед скачу!

Влечу я в битву звонкую да манкую,Я не могу, чтоб это — без меня!..И поступлюсь я княжеской осанкою,И если надо — то сойду с коня.

Болтаюсь сам в себе, как камень в торбе,И силюсь разорваться на куски,Придав своей тоске значенье скорби,Но сохранив загадочность тоски.

Свет Новый не единожды открыт,А Старый — весь разбили на квадраты.К ногам упали тайны пирамид,К чертям пошли гусары и пираты.

Пришла пора всезнающих невежд,Все выстроено в стройные шеренги.За новые идеи платят деньги,И больше нет на «эврику» надежд.

Все мои скалы ветры гладко выбрили,Я опоздал ломать себя на них.Все золото мое в Клондайке выбрали,Мой черный флаг в безветрии поник.

Под илом сгнили сказочные струги,И могикан последних замели.Мои контрабандистские фелюгиСухие ребра сушат на мели.

Висят кинжалы добрые в углуТак плотно в ножнах, что не втиснусь между.Мой плот папирусный — последнюю надежду —Волна в щепы разбила об скалу.

Вон из рядов моих партнеры выбыли,У них сбылись гаданья и мечты.Все крупные очки они повыбилиИ за собою подожгли мосты.

Азартных игр теперь наперечет,Авантюристов всех мастей и рангов.По прериям пасут домашний скот,Там кони пародируют мустангов.

И состоялись все мои дуэли,Где б я почел участие за честь.Там вызвать и явиться — все успели,Все предпочли, что можно предпочесть.

Спокойно обошлись без нашей помощиВсе те, кто дело сделали мое.И по щекам отхлестанные сволочиБессовестно ушли в небытие.

Я не успел произнести: «К барьеру!»,А я за залп в Дантеса все отдам.Что мне осталось? Разве красть химеруС туманного собора Нотр-Дам?

В других веках, годах и месяцахВсе женщины мои отжить успели.Позанимали все мои постели,Где б я хотел любить — и так, и в снах.

Захвачены все мои одры смертные,Будь это снег, трава иль простыня.Заплаканные сестры милосердияВ госпиталях обмыли не меня.

Мои друзья ушли сквозь решето.Им всем досталась Лета или Прана.Естественною смертию — никто,Все противоестественно и рано.

Иные жизнь закончили свою,Не осознав вины, не скинув платья.И, выкрикнув хвалу, а не проклятья,Спокойно чашу выпили сию.

Другие знали, ведали и прочее…Но все они на взлете, в нужный годОтплавали, отпели, отпророчили.Я не успел, я прозевал свой взлет.

В заповеднике (вот в каком — забыл)Жил да был Козел — роги длинные, —Хоть с волками жил — не по-волчьи выл —Блеял песенки, да все козлиные.

И пощипывал он травку, и нагуливал бока,Не услышишь от него худого слова, —Толку было с него, правда, как с козла молока,Но вреда, однако, тоже — никакого.

Жил на выпасе, возле озерка,Не вторгаясь в чужие владения, —Но заметили скромного КозликаИ избрали в козлы отпущения!

Например, Медведь — баламут и плут —Обхамит кого-нибудь по-медвежьему, —Враз Козла найдут, приведут и бьют:По рогам ему и промеж ему…

Не противился он, серенький, насилию со злом,А сносил побои весело и гордо.Сам Медведь сказал: "Робяты, я горжусь Козлом —Героическая личность, козья морда!"

Берегли Козла как наследника, —Вышло даже в лесу запрещениеС территории заповедникаОтпускать Козла отпущения.

А Козел себе все скакал козлом,Но пошаливать он стал втихимолочку:Как-то бороду завязал узлом —Из кустов назвал Волка сволочью.

А когда очередное отпущенье получал —Все за то, что волки лишку откусили, —Он, как будто бы случайно, по-медвежьи зарычал, —Но внимания тогда не обратили.

Пока хищники меж собой дрались,В заповеднике крепло мнение,Что дороже всех медведей и лис —Дорогой Козел отпущения!

Услыхал Козел — да и стал таков:"Эй, вы, бурые, — кричит, — эй вы, пегие!Отниму у вас рацион волковИ медвежие привилегии!

Покажу вам «козью морду» настоящую в лесу,Распишу туда-сюда по трафарету, —Всех на роги намотаю и по кочкам разнесу,И ославлю по всему по белу свету!

Не один из вас будет землю жрать,Все подохнете без прощения, —Отпускать грехи кому — это мне решать:Это я — Козел отпущения!"

…В заповеднике (вот в каком забыл)Правит бал Козел не по-прежнему:Он с волками жил — и по-волчьи взвыл, —И орет теперь по-медвежьему.

x x x