Николай Гумилев - Том 1. Стихотворения Страница 63

1918

«Они спустились до реки…»

Они спустились до рекиСмотреть на зарево заката,Но серебрились их вискиИ сердце не было крылато.

Промчался длинный ряд годов,Годов унынья и печали,Когда ни алых вечеров,Ни звезд они не замечали.

Вот все измены прощеныИ позабыты все упреки.О, только б слушать плеск волны,Природы мудрые уроки!

Как этот ясный водоем,Навек отринуть самовластьеИ быть вдвоем, всегда вдвоем,Уже не верующим в счастье.

А в роще, ладя самострел,Ребенок, брат любимый мая,На них насмешливо глядел,Их светлых слез не понимая.

<1918?>

Два сна

(Китайская поэма)

Весь двор усыпан был песком,Цветами редкостными вышитЗа ним сиял высокий домСвоей эмалевою крышей.

А за стеной из тростника,Работы тщательной и тонкой,Шумела Желтая рекаИ пели лодочники звонко.

Лай-Це ступила на песок,Обвороженная сияньем,В лицо ей веял ветерокНеведомым благоуханьем,

Как будто первый раз на светОна взглянула, веял ветер,Хотя уж целых десять летОна жила на этом свете.

И благонравное дитяСтупало тихо, как во храме,Совсем неслышно шелестяКроваво-красными шелками.

Когда, как будто донесенИз-под земли, раздался рокот,Старинный бронзовый драконВорчал на каменных воротах:

«Я пять столетий здесь стою,А простою еще и десять,Судьбу тревожную моюКак следует мне надо взвесить.

Одни и те же на крыльцеКитаечки и китайчонки,Я помню бабушку Лай-Це,Когда она была девчонкой.

Одной приснится страшный сон,Другая влюбится в поэта,А я, семейный их дракон,Я должен отвечать за это?»

Его огромные усыТорчали, тучу разрезая,Две тоненькие стрекозыНа них сидели, отдыхая.

Он смолк, заслыша тихий зов,Лай-Це умильные моленья:«Из персиковых лепестковПусть нынче мне дадут варенья!

Пусть в куче розовых камнейЯ камень с дырочкой отрою,И пусть придет ко мне Тен-ВейИграть до вечера со мною!»

При посторонних не любилПроизносить дракон ни слова,А в это время подходилК ним мальчуган большеголовый.

С Лай-Це играл он, их дворцыСтояли средь одной долины,И были дружны их отцы,Ученейшие мандарины.

Дракон немедленно забыт,Лай-Це помчалась за Тен-Веем,Туда, где озеро блестит,Павлины ходят по аллеям,

А в павильонах из стекла,Кругом обсаженных цветами,Собачек жирных для столаОткармливают пирожками.

«Скорей, скорей, — кричал Тен-Вей, —За садом в подземельи хмуромПосажен связанный злодей,За дерзость прозванный Манчжуром.

Китай хотел он разорить,Но оказался между пленных,Я должен с ним поговоритьО приключениях военных».

Пред ними старый водоем,А из него, как два алмаза,Сияют сумрачным огнемДва кровью налитые глаза.

В широкой рыжей бородеШнурками пряди перевиты,По пояс погружен в воде,Сидел разбойник знаменитый.

Он крикнул: «Горе, горе всем!Не посадить меня им на кол,А эту девочку я съем,Чтобы отец ее поплакал!»

Тен-Вей, стоявший впереди,Высоко поднял меч картонный:«А если так, то выходиКо мне, грабитель потаенный!

Борись со мною грудь на грудь,Увидишь, как тебя я кину!»И хочет дверь он отомкнуть,Задвижку хочет отодвинуть.

На отвратительном лицеМанчжура радость засияла,Оцепенелая Лай-ЦеМолчит — лишь миг, и все пропало.

И вдруг испуганный Тен-ВейСхватился за уши руками…Кто дернул их? Его ушейНе драть так сильно даже маме.

А две большие полосыДрожали в зелени газона,То тень отбросили усыНазад летящего дракона.

А дома в этот миг за столСадятся оба мандаринаИ между них старик, посолИз отдаленного Тонкина.

Из ста семидесяти блюдОбед закончен, и беседуИзящную друзья ведут,Как дополнение к обеду.

Слуга приводит к ним детей,Лай-Це с поклоном исчезаетНо успокоенный Тен-ВейСтихи старинные читает.

И гости по доске столаИх такт отстукивают самиБлестящими, как зеркала,Полуаршинными ногтями.

Луна уже покинула утесы,Прозрачным море золотом полно,И пьют друзья на лодке остроносой,Не торопясь, горячее вино.

Смотря, как тучи легкие проходятСквозь лунный столб, что в море отражен,Одни из них мечтательно находят,Что это поезд богдыханских жен;

Другие верят — это к рощам раяУходят тени набожных людей;А третьи с ними спорят, утверждая,Что это караваны лебедей.

Тен-Вей окончил, и посолУж рот раскрыл, готов к вопросу,Когда ударился о столЦветок, в его вплетенный косу.

С недоуменьем на лицеОн обернулся: приседая,Смеется перед ним Лай-Це,Легка, как серна молодая.

«Я не могу читать стихов,Но вас порадовать хотелаИ самый яркий из цветовВплела вам в косу, как умела».

Отец молчит, смущен и золНа шалость дочки темнокудрой,Но улыбается посолУлыбкой ясною и мудрой.

«Здесь, в мире горестей и бед,В наш век и войн и революций,Милей забав ребячьих — нет,Нет глубже — так учил Конфуций».

Не светит солнце, но и дождьНе падает; так тихо-тихо,Что слышно из окрестных рощ,Как учит маленьких ежиха.

Лай-Це играет на песке,Но ей недостает чего-то,Она в тревоге и тоскеПоглядывает на ворота.

«Скажите, господин дракон,Вы не знакомы с крокодилом?Меня сегодня ночью онКатал в краю чужом, но милом».

Дракон ворчит: «Шалунья ты,Вот глупое тебе и снится.Видала б ты во сне цветы,Как благонравная девица…»

Лай-Це, наморщив круглый лоб,Идет домой, стоит средь залаИ кормит рыбу-телескопВ аквариуме из кристалла.

Ее отец среди столаКольцом с печатью на мизинцеСкрепляет важные делаЕму доверенных провинций.

«Скажите, господин отец,Есть в Индию от нас дорогиИ кто живет в ней, наконец, —Простые смертные иль боги?»

Он поднял узкие глаза,Взглянул на дочь в недоуменьеИ наставительно сказал,Сдержать стараясь нетерпенье:

«Там боги есть и мудрецы,Глядящие во мрак столетий,Есть и счастливые отцы,Которым не мешают дети».

Вздохнула бедная Лай-Це,Идет, сама себя жалея,А шум и хохот на крыльцеИ хлопанье ладош Тен-Вея.

Чеканный щит из-за плечаЕго виднеется, сверкая,И два за поясом меча,Чтоб походил на самурая.

Кричит: «Лай-Це, поздравь меня,Учиться больше я не стану,Пусть оседлают мне коня,И я поеду к богдыхану».

Лай-Це не страшно — вот опушка,Квадраты рисовых полей,Вот тростниковая избушкаС заснувшим аистом на ней.

И прислонился у порогаЧернобородый человек;Он смотрит пристально и строгоВ тревожный мрак лесных просек.

Пока он смотрит — тихи звери,Им на людей нельзя напасть.Лай-Це могучей верой веритВ его таинственную власть.

Чу! Голос нежный и негромкий,То девочка поет в кустах;Лай-Це глядит — у незнакомкиТакая ж ветка в волосах,

И тот же стан, и плечи те же,Что у нее, что у Лай-Це,И рот чуть-чуть большой, но свежийНа смугло-розовом лице.

Она скользит среди растений,Лай-Це за ней, они бегут,И вот их принимают тениВ свой зачарованный приют.

<1918>