Михаил Кузмин - Стихотворения Страница 64

1917

Белая ночь*

Загоризонтное светилоИ звуков звучное отсутствиеЗеркальной зеленью пронзилоОстекленелое предчувствие.И дремлет медленная воля —Секунды навсегда отстукала, —Небесно-палевое поле —Подземного приемник купола.Глядит, невидящее око,В стоячем и прозрачном мреяньи.И только за небом, высоко,Дрожит эфирной жизни веянье.

1917

Персидский вечер*

Смотрю на зимние горы я:Как простые столы, они просты.Разостлались ало-золотоперыеПо небу заревые хвосты.Взлетыш стада фазаньего,Хорасанских, шахских охот!Бог дает — примем же дань Его,Как принимаем и день забот.Не плачь о тленном величии,Ширь глаза на шелковый блеск.Все трещотки и трубы птичьиПерецокает соловьиный треск!

1917

Ходовецкий*

Наверно, нежный ХодовецкийГравировал мои мечты:И этот сад полунемецкий,И сельский дом, немного детский,И барбарисные кусты.

Пролился дождь; воздушны мысли.Из окон рокот ровных гамм.Душа стремится (вдаль ли? ввысь ли?),А капли на листах повисли,И по карнизу птичий гам.

Гроза стихает за холмами,Ей отвечает в роще рог,И дядя с круглыми очкамиУж наклоняет над цветамиВ цветах невиданных шлафрок.

И радуга, и мост, и всадник, —Все видится мне без конца:Как блещет мокрый палисадник,Как ловит на лугу лошадникОтбившегося жеребца.

Кто приезжает? кто отбудет?Но мальчик вышел на крыльцо.Об ужине он позабудет,А теплый ветер долго будетЛаскать открытое лицо.

1916

III. Дни и лица*

Пушкин*

Он жив! у всех душа нетленна,Но он особенно живет!Благоговейно и блаженноВкушаем вечной жизни мед.Пленительны и полнозвучны,Текут родимые слова…Как наши выдумки докучны,И новизна как не нова!Но в совершенства хладный каменьЕго черты нельзя замкнуть:Бежит, горя, летучий пламень,Взволнованно вздымая грудь.Он — жрец, и он веселый малый,Пророк и страстный человек,Но в смене чувства небывалойК одной черте направлен бег.Москва и лик Петра победный,Деревня, Моцарт и Жуан,И мрачный Герман, Всадник МедныйИ наше солнце, наш туман!Романтик, классик, старый, новый?Он — Пушкин, и бессмертен он!К чему же школьные оковыТому, кто сам себе закон?Из стран, откуда нет возврата,Через года он бросил мост,И если в нем признаем брата,Он не обидится: он — простИ он живой. Живая шуткаЖивит арапские уста,И смех, и звон, и прибауткаВлекут в бывалые места.Так полон голос милой жизни,Такою прелестью живим,Что слышим мы в печальной тризнеДыханье светлых именин.

1921

Гете*

Я не брошу метафоре:«Ты — выдумка дикаря-патагонца», —Когда на памяти, в придворном шлафореПо Веймару разгуливало солнце.Лучи свои спрятало в лысинуИ негромко назвалось Geheimrath'ом[90],Но ведь из сердца не выкинуть,Что он был лучезарным и великим братом.Кому же и быть тайным советником,Как не старому Вольфгангу Гете?Спрятавшись за орешником,На него почтительно указывают дети.Конечно, слабость: старческий розариум,Под семидесятилетним плащом Лизетта,Но все настоящее в немецкой жизни —лишь комментариум,Может быть, к одной только строке поэта.

1916

Лермонтову*

С одной мечтой в упрямом взоре,На Божьем свете не жилец,Ты сам — и Демон, и Печорин,И беглый, горестный чернец.

Ты с малых лет стоял у двери,Твердя: «Нет, нет, я ухожу», —Стремясь и к первобытной вере,И к романтичному ножу.

К земле и людям равнодушен,Привязан к выбранной судьбе,Одной тоске своей послушен,Ты миру чужд, и мир — тебе.

Ты страсть мечтал необычайной,Но, ах, как прост о ней рассказ!Пленился ты Кавказа тайной, —Могилой стал тебе Кавказ.

И Божьи радости мелькнули,Как сон, как снежная мятель…Ты выбираешь — что? две пулиДа пошловатую дуэль.

Поклонник демонского жара,Ты детский вызов слал Творцу.Россия, милая Тамара,Не верь печальному певцу.

В лазури бледной он узнает,Что был лишь начат долгий путь.Ведь часто и дитя кусаетКормящую его же грудь.

1916

Сапунову*

Храня так весело, так вольноЗакон святого ремесла,Ты плыл бездумно, плыл безбольно,Куда судьба тебя несла.

Не знал, другая цель нужна ли,Как ярче сделать завиток,Но за тебя другие знали,Как скромный жребий твой высок.

Всегда веселое гореньеИ строгость праздного мазка,То в пестроте уединенья,То в грусти шумной кабака.

Всегда готов, под мышки ящик,Дворец раскрасить иль подвал,Пока иной, без слов, заказчикОт нас тебя не отозвал.

Наверно, знал ты, не гадая,Какой отмечен ты судьбой,Что нестерпимо голубаяКулиса красилась тобой.

Сказал: «Я не умею плавать», —И вот отплыл, плохой пловец,Туда, где уж сплетала славаТебе лазоревый венец.

1914

Т. П. Карсавиной*

Полнеба в улице далекойБолото зорь заволокло,Лишь конькобежец одинокийЧертит озерное стекло.Капризны беглые зигзаги:Еще полет, один, другой…Как острием алмазной шпаги,Прорезан вензель дорогой.В холодном зареве не так лиИ Вы ведете свой узор,Когда в блистательном спектаклеУ Ваших ног — малейший взор?Вы — Коломбина, Саломея,Вы каждый раз уже не та,Но, все яснее пламенея,Златится слово «красота».

1914

«Шведские перчатки»*

Юр. Юркуну

Картины, лица — бегло-кратки,Влюбленный вздох, не страстный крик,Лишь запах замшевой перчаткиДа на футбольной на площадкеПолудитя, полустарик.

Как запах городских акацийНапомнит странно дальний луг,Так между пыльных декорацийМелькнет нам дядя Бонифаций,Как неизменный, детский друг.

Пусть веет пудрой по уборным(О дядя мудрый, не покинь!),Но с послушаньем непокорнымТы улыбнешься самым вздорнымИз кукольнейших героинь.

И надо всем, как ветер Вильны,Лукавства вешнего полет.Протрелит смех не слишком сильно,И на реснице вдруг умильноСлеза веселая блеснет.

1914

IV. Святой Георгий*

Святой Георгий

(кантата)

А. М. Кожебаткину

ПенойПерсеев коньу плоских приморийбелеет, взмылясь…Георгий!

Слепя, взлетаетоблаком снежным,окрылив Гермесов петази медяные ноги —Георгий!

Гаргарийских гор эхоАдонийски вторитсеребра ударам,чешуи победитель,Георгий!

Мыться ли вышла царева дочь?мыть ли белье, портомоя странная?В небе янтарном вздыбилась ночь.Загородь с моря плывет туманная.

Как же окованной мыть порты?Цепи тягчат твое тело нежное…В гулком безлюдьи морской чернотыплачет царевна, что чайка снежная.

— Прощай, отец родимый,прощай, родная мать!По зелени любимоймне не дано гулять!

И облака на небене буду я следить:мне выпал горький жребий —за город смерть вкусить.

Девичьего укоране слышать никогда.Вкушу, вторая Кора,гранатова плода.

Рожденью Прозерпинывесною дан возврат,а я, не знав кончины,схожу в печальный ад!

Боги, во сне ли?Мерзкийвыползок бездны на плоской мели,мирнейсвернувшейся рыбыблестит в полумраке чешуйчатой глыбойзмей —Сонная слюнамедленным ядомсинеет меж редких зубов.Мягким, сетчатым задомподымая бескостный хребет,ползет,словно оставаясь на месте,к обреченной невесте.Руки прикрыть не могут стыд,стоит,не в силах охать…По гаду похоть,не спеша, как обруч,проталкивается от головы к хвосту.Золотой разметался волос,испуганный голоспо-девьи звенит в темноту:— Ты думаешь: я — Пасифая,любовница чудищ?Я — простаядевушка, не знавшая мужьего ложа,почти без имени,даже не Андромеда!Ну что же!Жри меня —жалкая в том победа! —Смерть разжалобить трудно,царевна, даже Орфею,а слова непонятны и чуднызмею,как саранче паруса,Напрасно твоя косазолотом мреет,розою щеки млеют,и забыла гвоздика свои лепесткина выгибе девьих уст, —гибель,костный хруст,пакостной мякоти чавканье(ненавистный, думаешь, брак?),сопенье, хрип и храп,пенной вонь слюны,зубов щелк,и гибель, гибель, гибельволочет тебе враг!Вислое брюхо сосцатоподнялось…

— Ослепите, ослепите,боги, меня!Обратно возьмитеужасный разум!Где вы? где вы?где ты, Персей?Спите?Не слышите бедной девы?!Нагая, одна,скована…Разите разом,топором,как овна.Скорей,Зевс,гром!!!Пепели, пепели!Как Семела,пускай пылаю,но не так,подло,беззащитно,одиноко,как скот,дохну!!! —

Мягко на грудь вскочила жаба,лягушечьи-нежная гада лапа…Пасти вихрь свистныйблизкой спицейколет ухо…Молчит, нос отвернувдальше от брюха.— В вечернем небе широкая птицареет, — верно, орел. —Между ног бесстыдно и склизкопополз к спине хвост…

— О-о-о!!!Богов нет!Богинь нет!(Камнем эхо — «нет!»).Кто-нибудь, кто-нибудь!Небо, море,хлыньте, прикройте!Горе!Не дайте зверю!Гад, гад, гад!Проснитесь!Слушай, орел, —свидетель единственный, —я верю (гибель — залогом),верю:спустится витязьтаинственный,он же меня спасет.Молюсь тебе, неведомый,зову тебя, незнаемый,спаси меня, трисолнечный,моря белого белый конник!!!Аллилуйя, аллилуйя,помилуй мя. —

Глаза завела,замерлапредсмертно и горько.Жилы — что струны.Вдругостановился ползучий холод— откраснела за мысом зорька —Смерть?Снова алеет твердь…(Сердце, как молот,кузнечным мехом:тук!)разгорается светсверху, не с горизонта,сильней, скоро брызнетсмехом.Свету навстречу встает другая пена понта…Жизни…отлетавшей жизни вестник? —Герой моленый?Змей, деву оставив, пыхает на небо…Смотрят оба,как из мокрого гроба.Серебряной тучейтрубчатый хвостзакрывает янтарное небо(золотые павлины!),наверху раскинулись задние ноги,внизу копья длинная искра…быстро,кометой,пущенной с небесной горы,алмазной лавиной…шесть ног,грива,хвост, шлем,отрочий лик,одежды складкис шумом голубино-сладкимпрядают, прядают!..Четыре копыта прямо врылись в песок.Всадник встал в стременах, юн и высок.

На месте пустом,на небесное глядя тело(веря, не верит,не веря, верит),пророчески руки раскинув крестом,онемела.

Ржанье — бою труба!Золотой облакзакрывает глаза,иногда разверзаясь молнией, —уши наполненысвистом, хрипом,сопеньем диким,ржаньем, бряцаньем,лязгом.

Тро́мбово, тро́мбовотарабанит копытом конь —Тра-ра́ —комкает, комкаетузорной узды узел…Тра-ра́!

Стреллет —глазвзгляд.Радугой реет радостный рай.Трубит ангел в рожок тра-рай!И вот,словно вдребезги разбиливсе цепочки, подвески, звезды,стеклянные, золотые, медные,на рясном кадиле, —последний треск, —треснула бездна,лопнуло небо,и ящеротвалился, шатаясь,и набок лег спокойно,как мирно почивший пращур.

— Не светлый ли облак тебя принес?— Меня прислал Господь Христос.

Послал Христос, тебя любя.— Неужели Христос прекрасней тебя?

— Всего на свете прекрасней Христос,И Божий цвет — душистее роз.

— Там я — твоя Гайя, где ты — мой Гай,В твой сокровенный пойду я рай!

— Там ты — моя Гайя, где я — твой Гай,В мой сокровенный вниди рай!

— Глаза твои, милый, — солнца мечи,Святой науке меня учи!

— Верной вере откройся, ухо,Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!

— Верной вере открыто ухоВо имя Отца, и Сына, и Святого Духа!

— Чистые души — Господу дань.Царевна сладчайшая, невестой встань!

— Бедная дева верой слаба,Вечно буду тебе раба!

Светлое трисолнечного света зерцало,Ты, в котором благодать промерцала,Белый Георгий!

Чудищ морских вечный победитель,Пленников бедных освободитель,Белый Георгий!

Сладчайший Георгий,Победительнейший Георгий,Краснейший Георгий,

Слава тебе!Троице Святой слава,Богородице Непорочной слава,Святому Георгию славаИ царевне присновспоминаемой слава!

1917