Данте Алигьери - Божественная комедия Страница 67

Песнь двадцать восьмая

В великой жажде обойти дозоромГосподень лес,[960] тенистый и живой,Где новый день смягчался перед взором,

Я медленно от кручи круговойПошел нагорьем, и земля дышалаСо всех сторон цветами и травой.

Ласкающее веянье, нималоНе изменяясь, мне мое челоКак будто нежным ветром обдавало

И трепетную сень вершин гнелоВ ту сторону, куда гора святаяБросает тень, как только рассвело, —

Но все же не настолько их сгибая,Чтобы умолкли птички, оробевИ все свои искусства прерывая:

Они, ликуя посреди дерев,Встречали песнью веянье востокаВ листве, гудевшей их стихам припев,

Тот самый, что в ветвях растет широко,Над взморьем Кьясси наполняя бор,[961]Когда Эол[962] освободит Сирокко.

Я между тем так далеко простерМой путь сквозь древний лес, что понемногуСо всех сторон замкнулся кругозор.

И вдруг поток[963] мне преградил дорогу,Который мелким трепетом волныКлонил налево травы по отлогу.

Чистейшие из вод земной страныНаполнены как будто мутью сорнойПред этою, сквозной до глубины,

Хотя она струится черной-чернойПод вековечной тенью, для лучейИ солнечных, и лунных необорной.

Остановясь, я перешел ручейГлазами, чтобы видеть, как растеньяРазнообразны в свежести своей.

И вот передо мной, как те явленья,Когда нежданно в нас устраненаЛюбая дума силой удивленья,

Явилась женщина,[964] и шла одна,И пела, отбирая цвет от цвета,Которых там пестрела пелена.

«О женщина, чья красота согретаЛучом любви, коль внешний вид не ложь,Но сердца достоверная примета, —

Быть может, ты поближе подойдешь, —Сказал я ей, — и станешь над стремниной,Чтоб я расслышать мог, что ты поешь?

Ты кажешься мне юной Прозерпиной,Когда расстаться близился чередЦерере — с ней, ей — с вешнею долиной».[965]

Как чтобы в пляске сделать поворот,Она, скользя сомкнутыми стопамиИ мелким шагом двигаясь вперед,

Меж алыми и желтыми цветамиК моей оборотилась сторонеС девически склоненными глазами;

И мой призыв был утолен вполне,Когда она так близко подступила,Что смысл напева долетал ко мне.

Придя туда, где побережье былоУже омыто дивною рекой,Открытый взор она мне подарила.

Едва ли мог струиться блеск такойИз-под ресниц Венеры, уязвленнойНегаданно сыновнею рукой.[966]

Среди травы, волнами орошенной,Она, смеясь, готовила венок,Без семени на высоте рожденный.

На три шага нас разделял поток;Но Геллеспонт, где Ксеркс познал невзгоду,Людской гордыне навсегда урок,[967]

Леандру был милее в непогоду,Когда он плыл из Абидоса в Сест,[968]Чем мне — вот этот, не разъявший воду.

«Вы внове здесь; мой смех средь этих мест,[969]Где людям был приют от всех несчастий, —Так начала она, взглянув окрест, —

Мог удивить вас и смутить отчасти;Но ум ваш озарится светом дня,Вникая в псалмопенье «Delectasti».[970]

Ты, впереди,[971] который звал меня,Спроси, что хочешь; я на все готоваПодать ответ, все точно изъясня».

«Вода и шум лесной, — сказал я снова, —Колеблют то, что моему умуВнушило слышанное прежде слово».[972]

На что она: «Сомненью твоемуЯ их причину до конца раскроюИ сжавшую тебя рассею тьму.

Творец всех благ, довольный лишь собою,Ввел человека добрым, для добра,Сюда, в преддверье к вечному покою.

Виной людей пресеклась та пора,И превратились в боль и в плач по старомБезгрешный смех и сладкая игра.

Чтоб смуты, порождаемые паром,Который от воды и от землиИдет, по мере силы, вслед за жаром,

Тревожить человека не могли,Гора вздыбилась так, что их не знаетНад уровнем ворот, где вы вошли.

Но так как с первой твердью круг свершаетВесь воздух, если воздуху вразрезКакой-либо заслон не возникает,

То здесь, в чистейшей высоте небес,Его круговорот деревья клонитИ наполняет шумом частый лес.[973]

Растение, которое он тронет,Ему вверяет долю сил своих,И он, кружа, ее вдали уронит;

Так в дальних землях, если свойства ихИль их небес пригодны, возникая,Восходит много отпрысков живых.

И там бы не дивились, это зная,Тому, что иногда ростки растут,Без видимого семени вставая.

И знай про этот дивный лес, что тутЗемля богата всяческою силойИ есть плоды, которых там не рвут.

И этот вот поток рожден не жилой,В которой охладелый пар скопленИ вдаль течет, то буйный, то унылый;

Его источник прочен и силенИ черплет от господних изволенийВсе, что он льет, открытый с двух сторон.

Струясь сюда — он память согрешенийСнимает у людей; струясь туда —Дарует память всех благих свершений.

Здесь — Лета; там — Эвноя; но всегдаИ здесь, и там сперва отведать надо,Чтоб оказалась действенной вода.

В ее вкушенье — высшая услада.[974]Хоть, может быть, ты жажду утолилУслышанным, но я была бы рада,

Чтоб ты в подарок вывод получил;Тебе он не обещан, но едва лиОт этого он станет меньше мил.

Те, что в стихах когда-то воспевалиБылых людей и золотой их век,Быть может, здесь в парнасских снах[975] витали:

Здесь был невинен первый человек,Здесь вечный май, в плодах, как поздним летом,И нектар — это воды здешних рек».

Я обратил лицо к моим поэтамИ здесь улыбку их упомяну,Мелькнувшую при утвержденье этом;

Потом взглянул на дивную жену.

Песнь двадцать девятая