Борис Пастернак - Лирика 30-х годов Страница 7

Таким образом, проблематика и формы массовой советской песни 30-х годов становятся гораздо многообразнее и богаче, чем в 20-е годы.

Существенно обогащается и поэтика песни.

Опыт развития поэзии 30-х годов оказался очень важным в решении больших и сложных общенародных задач, которые выпали на её долю в годы Великой Отечественной войны.

П. С. Выходцев.

Михаил Исаковский

Догорай, моя лучина…

В эту ночь молодые   отменили любовь и свидания,Старики и старухи   отказались от сна наотрез.Бесконечно тянулись   часы напряженного ожиданияПод тяжелою крышей    холодных осенних небес.Приглашенья на праздник   вчера до последнего розданы,Приготовлено все   от машин и до самых горячих речей…Ты включаешь рубильник,   осыпая колхозников звездамиВ пятьдесят,   в полтораста   и больше свечей.Ты своею рукою —   зажигаешь прекрасного века начало,Здесь, у нас,    поднимаешь ты эти сплошные огни,Где осенняя полночь   слишком долго и глухо молчала,Где пешком, не спеша,   проходили усталые дни;Где вся жизнь отмечалась   особой суровою метой,Где удел человека —   валяться в грязи и пыли.Здесь родилися люди   под какой-то злосчастной планетой,И счастливой планеты   нигде отыскать не могли.Революция нас   непреклонной борьбе научила,По широким дорогам   вперед за собой повела.До конца,   до предела   догорела сегодня лучина,И тоскливая русская песня   с лучиной сгорела дотла.Мы еще повоюем!   и, понятно, не спутаем хода, —Нам отчетливо   ясные дали видны:Под счастливой звездою,   пришедшей с электрозавода,Мы с тобою    вторично на свет рождены.Наши звезды плывут,   непогожую ночь сокрушая,Разгоняя осеннюю черную тьму.Наша жизнь поднялась,   словно песня большая-большая, —Та,   которую хочется слушать      и хочется петь самому.

Первое письмо

Ваня, Ваня! За что на меня ты в обиде?Почему мне ни писем, ни карточек нет?Я совсем стосковалась и в письменном видеПосылаю тебе нерушимый привет.

Ты уехал, и мне ничего неизвестно,Хоть и лето прошло и зима…Впрочем, нынче я стала такою ликбезной,Что могу написать и сама.

Ты бы мог на успехи мои подивиться,Я теперь — не слепая и глупая тварь:Понимаешь, на самой последней страницеЯ читаю научную книгу — букварь.

Я читаю и радуюсь каждому звуку,И самой удивительно — как удалось,Что такую большую мудреную штукуВсю как есть изучила насквозь.

Изучила и знаю… Ванюша, ты слышишь?И такой на душе занимается свет,Что его и в подробном письме не опишешь,Что ему и названия нет.

Будто я хорошею от каждого слова,Будто с места срывается сердце мое.Будто вся моя жизнь начинается сноваИ впервые, нежданно, я вижу ее.

Мне подруги давно говорят на учебе,Что моя голова попросторнее всех…Жалко, нет у меня ненаглядных пособий, —Я тогда не такой показала б успех!..

Над одним лишь я голову сильно ломаю,Лишь одна незадача позорит мне честь:Если все напечатано — все понимаю,А напишут пером — не умею прочесть.

И, себя укоряя за немощность эту,Я не знаю, где правильный выход найти:Ваших писем не слышно, и практики нету,И научное дело мне трудно вести.

Но хочу я, чтоб все, как и следует, было,И, конечно, сумею свое наверстать…А тебя я, Ванюша, навек полюбилаИ готова всю душу и сердце отдать.

И любой твоей весточке буду я рада,Лишь бы ты не забыл меня в дальней далú…Если карточки нет, то ее и не надо, —Хоть письмо, хоть открытку пришли.

Осень

Расправив широкие крылья,Над желтым простором полейПлывет в небесах эскадрильяСпешащих на юг журавлей.

Осенний старательный ветерЛиству по дорогам разнес.И в город вчера на рассветеОтправлен последний обоз.

Густая зеленая озимьТоржественно вышла на свет,И в честь урожая в колхозеГотовится званый обед.

Билеты колхозникам на домРазносит ватага детей.Скамейки со стульями рядомСтоят в ожиданье гостей.

Разложены ложки и вилки,И, кажется, нет им числа.Несет председатель бутылкиДля полной нагрузки стола.

И два гармониста заранеСебе нагоняют ценŷ:Один и другой на баянеПерсидскую топит княжну.

И настежь раскрыты чуланы,В которых стоят сундуки,И мягко шуршат сарафаны,И жарко пылают платки.

И всюду — на улице, в хате —На песни повышенный спрос.И дождь, безусловно, некстати,Доводит березу до слез.

Любушка

Понапрасну травушка измятаВ том саду, где зреет виноград.Понапрасну Любушке ребятаПро любовь, про чувства говорят.

Семерых она приворожила,А сама не знает — почему,Семерым головушку вскружила,А навстречу вышла одному.

То была не встреча, а прощаньеУ того ль студеного ключа.Там давала Люба обещанье,Что любовь навеки горяча.

До рассвета Люба говорила,Расставаясь, слезы не лила,Ничего на память не дарила,А лишь только сердце отдала.

Мил уехал далеко-далече,Улетел веселый соловей.Но, быть может, в этот самый вечерВспомнит он о Любушке своей.

В том краю, откуда всходят зори,Где обманчив по ночам покой,Он стоит с товарищем в дозореНад Амуром — быстрою рекой.

Он стоит и каждый кустик слышит,Каждый камень видит впереди…Ничего особого не пишет,Только пишет: «Люба, подожди».

Люба ждет назначенного срока,Выйдет в поле, песню запоет:Скоро ль милый с Дальнего ВостокаЕй обратно сердце привезет?

Всходит месяц, вечер пахнет мятой,В черных косах не видать ни зги…Ой, напрасно ходят к ней ребята,Ой, напрасно топчут сапоги!

Ой, вы, зори вешние

Ой, вы, зори вешние,Светлые края!Милого нездешнегоОтыскала я.

Он приехал пó морюИз чужих земель.Как тебя по имени? —Говорит: — Мишель.

Он пахал на трактореНа полях у нас.— Из какого края ты? —Говорит: — Эльзас.

— Почему ж на родинеНе хотел ты жить? —Говорит, что не к чемуРуки приложить.

Я навстречу миломуВыйду за курган…Ты не шей мне, матушка,Красный сарафан, —

Старые обычаиНынче не под стать, —Я хочу приданоеНе такое дать.

Своему хорошемуРуки протяну,Дам ему в приданоеЦелую страну.

Дам другую родину,Новое житье, —Все, что есть под солнышком,Все кругом — твое!

Пусть друзьям и недругамПишет в свой Эльзас —До чего богатыеДевушки у нас!

Прощание