Фидель Кастро - В горячих сердцах сохраняя (сборник. Рассказы и стихотворения) Страница 7

Тяжелые бои продолжались 1 и 2 июня. 3 июня над нашими войсками в Баяте нависла угроза окружения. Пришлось отдать приказ об отступлении. Закрепившись на новом рубеже между Ваяте и Бомби, нам удалось задержать батистовцев, заставить их свернуть в направлении Лимонар—дель—Мопте—Рус, где они и застряли окончательно.

В бою за Лиму — нашем первом оборонительном бою — особенно отличились отряды под командованием майора Эфихепио Амейхейраса и сам командир. Некоторые из его подвижных групп проникли в тыл врага и нанесли ему чувствительные удары.

Не менее активно действовали наши подразделения и на других участках фронта. Так, 29 мая группа под командованием капитанов Луссона и Ориенте Фернандеса, из колонны майора Анибала, заняла шахту Окухаль, где завладела оружием, патронами и большим количеством динамита. Противник оставил здесь несколько джипов, горючее, аппараты автогенной сварки и прочее оборудование, которое нам очень пригодилось.

В эти же дни наши войска совершили нападение на Плапта—Гуасо, откуда Гуантанамо снабжался водой, и на гарнизон батистовцев сентраля «Исабель» вблизи Гуантанамо. Этот гарнизон насчитывал около ста пятидесяти человек. Упорные бои развернулись в Сьерра—де—ла—Эмбрита, северо—восточнее города Гуантанамо. В ходе этих боев противник был окончательно остановлен, а его попытка обойти отряды майора Эфихенио Амейхейраса с фланга провалилась.

К середине июня у нас иссякли боеприпасы. Был израсходован и динамит: он ушел на изготовление мин и гранат, которые отправлялись в районы боев. Чтобы пополнить запасы боеприпасов, мы стали после каждой бомбардировки тщательно обследовать местность. Это вошло у нас в привычку. Изредка удавалось найти неразорвавшиеся бомбы. Тогда мы извлекали из них тротил и начиняли им гранаты и противотанковые мины.

Из—за отсутствия боеприпасов нам иногда приходилось отказываться от проведения операций. Если бы батистовцы об этом знали, они наверняка попытались бы ускорить свое продвижение и тем самым не дать нам возможности собирать боеприпасы на поле боя. В то время мы вели в основном оборонительные бои, и постепенно незначительные резервы боеприпасов, которые имелись к моменту окончания забастовки, оказались израсходованными. То немногое, что удавалось захватить у противника, тут же шло в дело. Часто мы вступали в бой лишь потому, что нам очень хотелось защитить деревни, хотя с военной точки зрения правильнее было отступить. Но нам было тяжело это делать, ибо мы знали, что батистовцы, разграбив оставленные нами беззащитные деревни, превратят их потом в пепелища.

Самым большим злом в то время были вражеские бомбардировщики. Враг обрушивал всю свою злобу на мирных жителей. Он стремился запугать их, отомстить за помощь, которую они оказывали Повстанческой армии.

Сколько было разрушено домов, сколько убито людей, в том числе стариков, детей, женщин! Особенно тяжело было видеть, как во время налетов авиации беззащитные, насмерть перепуганные детишки разбегались кто куда. Их с трудом отыскивали после окончания налета. Целые семьи неделями жили в пещерах, едва осмеливаясь в перерывах между бомбежками выйти из укрытия, чтобы набрать воды.

Моральный эффект этих варварских действий не заставил себя долго ждать. Многие крестьяне, не разбиравшиеся в целях нашей борьбы, жившие в ужасной нищете, страдавшие от жестокой эксплуатации, увидели, что с приходом Повстанческой армии к их повседневным бедам прибавлялась еще одна, самая страшная, — варварские воздушные бомбардировки. И неудивительно, что некоторые стали рассуждать так: «Раньше мы жили плохо, а с приходом повстанцев стало еще хуже».

В конце мая из разведотдела Повстанческой армии мне доставили интересную фотографию и важный документ. Кому—то удалось сделать снимок на американской военно—морской базе в Гуантанамо. На нем были изображены два батистовских самолета, а рядом с ними — полный оружия американский грузовик. Опознавательные знаки на самолетах и буквы «USA» на лежащих рядом кассетах не оставляли никакого сомнения в том, что Батиста получает помощь от американцев с их военно—морской базы в Гуантанамо.

Документ, изъятый из журнала нарядов на вооружение со склада в Гуантанамо, был датирован 8 мая 1958 года. В документе говорилось об очередной партии оружия, переданного американским правительством правительству Батисты. Мы сразу поняли, что эти материалы станут в наших руках своеобразной атомной бомбой, и решили сохранить их для использования в подходящий момент.

После каждой варварской бомбардировки, видя трупы ни в чем не повинных мирных жителей и сожженные дотла деревни, я думал о том, как положить конец этим зверствам, и приходил к выводу, что для этого есть единственный способ: вытащить на свет «нашу атомную резервную бомбу», обнародовать фотографию и документы.

В донесении от 2 июня, посланном Деборе (Вильме Эспин) и Даниэлю в Сантьяго—де—Куба, после обычного доклада о боевых операциях последних дней я писал: «Солдаты противника идут в бой, как правило, наглотавшись наркотиков и вина. Это не армия, а гнусная банда разбойников, воров и преступников. Они насилуют, убивают и грабят. Они сбрасывают с самолетов напалмовые бомбы, получаемые от янки в Гуантанамо. При этом янки передают оружие не сами, а приказывают это делать своим марионеткам вроде Трухильо и Сомосы.[11] Они боятся разоблачить себя в глазах общественного мнения. Чудовищные преступления врага надо разоблачать перед всем миром…»

В середине июня я приехал на командный пункт майора Амейхейраса, чтобы обсудить сложившуюся в его зоне обстановку. Не успели мы собраться на одном заброшенном ранчо, как в небе появились самолеты и началась зверская бомбардировка. Решив укрыться, мы побежали на ближайшую кофейную плантацию, где, как нам было известно, имелось убежище. Подбегаем к убежищу, а оно битком набито людьми. Все местные жители. Подсаживаемся к ним. Заводим разговор — не получается. Люди смотрят на нас хмуро, недружелюбно. Один старик, пристально глядя на меня, с какой—то обреченностью в голосе спрашивает:

— Когда же это кончится?

— Скоро кончится, — отвечаю я, пытаясь его успокоить.

— Ну да, когда нас прикончат, — мрачно бросает старик.

Скажу откровенно, мне было очень неловко оттого, что больше я ничего не мог ему сказать. Вокруг рвались бомбы, слышались пулеметные очереди, и вражеские солдаты были совсем близко. Я вышел из убежища, сел у входа, в тени кофейного куста, и стал дожидаться конца налета. Но мне не сиделось, тяжелые мысли не давали покоя: как избавить народ от беды? Наверное, тогда и возникла у меня идея захватить американских граждан, находящихся в Гуантанамо, и тем самым вызвать международный скандал. В наших руках были доказательства сотрудничества США с Батистой, о которых я уже упоминал. Кроме того, мы располагали и многими другими документами.

В этот период штаб Второго фронта был подвижным. В его распоряжении имелись три джипа, и он часто менял расположение.

Вместе с капитанами Аугусто Мартинесом и Хорхе Сергерой я направился в Наранхо—Агрио, к югу от Сагуа—де—Танамо, где располагался штаб колонны майора Анибала. 22 июня 1958 года после совещания с офицерами штаба и командирами частей, на котором были рассмотрены документы, имевшиеся в нашем распоряжении, и выяснена обстановка, я изложил свой план. После этого мы детально обсудили возможные варианты операции. Мы отдавали себе отчет, что идем на трудное и опасное дело. Кроме всего прочего, оно осложнялось тем, что я намеревался принять решение без согласования с главным командованием в Сьерра—Маэстре. Опыт показывал, что на пересылку документов через Сантьяго—де—Куба требуется не менее двадцати дней, так как прямой связи с Фиделем у нас тогда еще не было. Служба связи только налаживалась. По нашему мнению, складывалось безвыходное положение. Нам казалось, что основные силы авиации и армии противник бросил на нас, чтобы вначале разгромить Второй фронт, а затем уже всей мощью навалиться на силы Фиделя в Сьерра—Маэстре. Но, как выяснилось потом, основной удар противник направил на Сьерра—Маэстру.

Требовалось хорошо взвесить и то, как правительство США отнесется к этой операции. Выступят ли США открыто? Ведь, несмотря на то что у власти на Кубе официально еще стояло правительство Батисты, у США не было другого выхода, как пойти на переговоры с нами об освобождении тех американцев, которых мы предполагали захватить. Мы считали, что открытое выступление США против нас под каким угодно предлогом мировое общественное мнение, в том числе и на Североамериканском континенте, не одобрит.

В нашей секретной инструкции по этому поводу дословно говорилось следующее: «После операции к нашему штабу и командирам могут обратиться представители консульства и посольства США, а также аккредитованные на Кубе иностранные журналисты. Следует принимать их и обращаться с ними, соблюдая все нормы вежливости, но держать под наблюдением и не сообщать никаких данных о нашей революционной армии. Узнав причины приезда таких лиц, штабы и командиры должны немедленно сообщать об этом командованию фронта и ожидать дальнейших указаний».[12]