Юрий Кузнецов - Стихотворения Страница 7

Макбет

Куда вы, леди? – страсть моя,Бредущая впотьмахС душой высокой, как змеяУ коршуна в когтях.

Упорной страсти замкнут кругШотландскими холмами.Объяты тени ваших рукОгнями и громами.

С них каплет кровь – кольцо в крови!И поздними слезамиЯ плачу и молю любвиНад этими руками.

За то, что вам в огне пылатьНа том и этом свете,Позвольте мне поцеловатьВам эти руки, леди.

Возвращение

Шел отец, шел отец невредимЧерез минное поле.Превратился в клубящийся дым —Ни могилы, ни боли.

Мама, мама, война не вернет…Не гляди на дорогу.Столб крутящейся пыли идетЧерез поле к порогу.

Словно машет из пыли рука,Светят очи живые.Шевелятся открытки на дне сундука —Фронтовые.

Всякий раз, когда мать его ждет, —Через поле и пашнюСтолб клубящейся пыли бредет,Одинокий и страшный.

Отец космонавта

Вы не стойте над ним,               вы не стойте над ним, ради Бога!Вы оставьте его с недопитым стаканом своим.Он допьет и уйдет, топнет оземь: – Ты кто?              – Я дорога,Тут монголы промчались —               никто не вернулся живым.

– О, не надо, – он скажет, – не надо               о старой печали!Что ты знаешь о сыне, скажи мне о сыне родном.Не его ли шаги на тебе эту пыль разметали?– Он пошел поперек, ничего я не знаю о нем.

На родном пепелище, где угли еще не остыли,Образ вдовьей печали               возникнет как тень перед ним.– Я ходил на дорогу, – он скажет, —               а в доме гостили…– Ни французы, ни немцы —               никто не вернулся живым.

– О, не надо, – он скажет, – не надо.               Есть плата дороже.Что ты знаешь о сыне, скажи мне о сыне родном.Ты делила с ним стол и ночей сокровенное ложе…– Он пошел поперек, ничего я не знаю о нем.

Где же сына искать, ты ответь ему, Спасская               башня!О медлительный звон!               О торжественно-дивный язык!На великой Руси были, были сыны бесшабашней,Были, были отцы безутешней, чем этот старик.

Этот скорбный старик               не к стене ли Кремля обратился,Где начертано имя пропавшего сына огнем:– Ты скажи, неужели он в этих стенах               заблудился?– Он пошел поперек, ничего я не знаю о нем.

Где же сына искать, где искать, ты ответь                ему, небо!Провались, но ответь, но ответь ему, свод               голубой, —И звезда, под которой мы страждем любови               и хлеба,Да, звезда, под которой проходит               и смерть и любовь!

– О, не надо, – он скажет, —               не надо о смерти постылой!Что ты знаешь о сыне, скажи мне о сыне родном.Ты светила ему, ты ему с колыбели светила…– Он прошел сквозь меня, ничего я не знаю                о нем.

Баллада об ушедшем

Среди стен бесконечной страныЗаблудились четыре стены.А среди четырех заблудилсяТот, который ушедшим родился.

Он лежал и глядел на обои,Вспоминая лицо дорогое.И потеки минувших дождейНа стене превратились в людей.

Человек в человеке толпится,За стеною стена шевелится.– Дорогое лицо, отпусти!Дай познать роковые пути.

Невозможные стены и далиНе такой головой пробивали… —Так сказал и во тьме растворилсяТот, который ушедшим родился.

Он пошел по глухим пропастям,Только стены бегут по пятам,Только ветер свистит сумасшедший:– Не споткнись о песчинку, ушедший!

* * *

Надоело качаться листкуНад бегущей водою.Полетел и развеял тоску…Что же будет со мною?

То еще золотой промелькнет,То еще золотая.И спросил я: – Куда вас несет?– До последнего края.

* * *

Ночь уходит. Равнина пустаОт заветной звезды до куста.

Рассекает пустыни и высиСеребристая трещина мысли.

В зернах камня, в слоистой слюдеЯ иду, как пешком по воде.

А наружного дерева сводТо зеленым, то белым плывет.

Как в луче распыленного света,В человеке роится планета.

И ему в бесконечной судьбеПуть открыт в никуда и к себе.

Гимнастерка

Солдат оставил тишинеЖену и малого ребенкаИ отличился на войне…Как известила похоронка.

Зачем напрасные словаИ утешение пустое?Она вдова, она вдова…Отдайте женщине земное!

И командиры на войнеТакие письма получали:«Хоть что-нибудь верните мне…»И гимнастерку ей прислали.

Она вдыхала дым живой,К угрюмым складкам прижималась,Она опять была женой.Как часто это повторялось!

Годами снился этот дым,Она дышала этим дымом —И ядовитым, и родным,Уже почти неуловимым.

…Хозяйка новая вошла.Пока старуха вспоминала,Углы от пыли обмелаИ – гимнастерку постирала.

Четыреста

Четыре года моросил,Слезил окно свинец.И сын у матери спросил:– Скажи, где мой отец?

– Пойди на запад и восток,Увидишь, дуб стоит.Спроси осиновый листок,Что на дубу дрожит.

И сын на запад и востокПослушно пошагал.Спросил осиновый листок,Что на дубу дрожал.

Но тот осиновый листокСильней затрепетал.– Твой путь далек, твой путь далек, —Чуть слышно прошептал.

– Иди, куда глаза глядят,Куда несет порыв.– Мои глаза давно летятНа Керченский пролив.

И подхватил его порывДо керченских огней.Упала тень через пролив,И он пошел по ней.

Но прежде, чем на синевуОпасную шагнуть,Спросил народную молву:– Скажи, далек ли путь?

– Ты слишком юн, а я стара,Господь тебя спаси.В Крыму стоит Сапун-гора,Ты у нее спроси.

Весна ночной миндаль зажгла,Суля душе звезду,Девице – страсть и зеркала,А юноше – судьбу.

Полна долина под горойСлезами и костьми.Полна долина под горойЦветами и детьми.

Сбирают в чашечках свинецРои гремучих пчел.И крикнул сын: – Где мой отец?Я зреть его пришел.

Гора промолвила в ответ,От старости кряхтя:– На полчаса и тридцать летТы опоздал, дитя.

Махни направо рукавом,Коли таишь печаль.Махни налево рукавом,Коли себя не жаль.

По праву сторону махнулОн белым рукавом.Из вышины огонь дохнулИ грянул белый гром.

По леву сторону махнулОн черным рукавом.Из глубины огонь дохнулИ грянул черный гром.

И опоясалась гораНогтями – семь цепей.Дохнуло хриплое «ура»,Как огнь из-под ногтей.

За первой цепью смерть идет,И за второю – смерть,За третьей цепью смерть идет,И за четвертой – смерть.

За пятой цепью смерть идет,И за шестою – смерть,А за седьмой – отец идет,Сожжен огнем на треть.

Гора бугрится через лик,Глаза слезит свинец.Из-под ногтей дымится крик:– Я здесь, я здесь, отец!

Гора промолвила в ответ,От старости свистя:– За полчаса и тридцать летТы был не здесь, дитя.

Через военное кольцоПовозка слез прошла,Но потеряла колесоУ крымского села.

Во мгле четыреста солдатЛежат – лицо в лицо.И где-то тридцать лет подрядБлуждает колесо.

В одной зажатые горстиЛежат – ничто и все.Объяла вечность их пути,Как спицы колесо.

Не дуб ли н€а поле сронилЛисток свой золотой,Сын буйну голову склонилНад памятной плитой.

На эту общую плитуСошел беззвездный день,На эту общую плитуСыновья пала тень.

И сын простер косую длань,Подобную лучу.И сын сказал отцу: – Восстань!Я зреть тебя хочу…

Остановились на летуХребты и облака.И с шумом сдвинула плитуОтцовская рука.

Но сын не слышал ничего,Стоял как в сумрак день.Отец нащупал тень его —Отяжелела тень.

В земле раздался гул и стукСудеб, которых нет.За тень схватились сотни рукИ выползли на свет.

А тот, кто был без рук и ног,Зубами впился в тень.Повеял вечный холодокНа синий божий день.

Шатало сына взад-вперед,Он тень свою волок.– Далек ли путь? – пытал народ.Он отвечал: – Далек.

Он вел четыреста солдатДо милого крыльца.

Он вел четыреста солдатИ среди них отца.

– Ты с чем пришел? – спросила мать.А он ей говорит:– Иди хозяина встречать,Он под окном стоит.

И встала верная женаУ тени на краю.– Кто там? – промолвила она. —Темно. Не узнаю…

– Кто там? – твердит доныне мать,А сын ей говорит:– Иди хозяина встречать,Он под окном стоит…

– Россия-мать, Россия-мать, —Доныне сын твердит, —Иди хозяина встречать,Он под окном стоит.

Завещание