Борис Гребенщиков - Роман, который так и не окончен Страница 7

-- Ты думаешь, что говоришь, несчастный трюхальник? Лечи меня тотчас же, а иначе не миновать тебе компенсации на моем личном компенсаторе!

Любой бы задрожал при мысли о такой страшной казни, но не таков был смелый 333. Он спокойно отвечал:

-- О властитель, тебе ведомо, что я лечу недуги лишь с первого по четыреста восемьдесят восьмой, а твой недуг носит номер, который лишь на позитронной машине подсчитать можно. Поэтому я не могу тебе помочь.

Тогда любезный револьвер, видя, что угрозы не помогут, вкрадчиво спросил:

-- Что же мне делать, о великий лекарь?

Вспомнил тут лекарь 333 клятву гиппократа, обязывающую помогать всякому хворому да недужному, смягчился и сказал:

-- Может тебе помочь лишь оклемальница с тремя алмазными звездами. Достань ее и с'ешь. Да только не попади зубами на алмаз, не то сломаешь зубы, и придет тебе конец.

Обрадовался жестокий револьвер этому рецепту и приказал своему верному слуге Черногору сковать лекаря магнитным полем и бросить в подземелье, где вот уже две тысячи лет томился благородный диффузор 2а9. История его была проста. Услышал он от заезжего торговца воздухом, что любезный револьвер чинит своим подданным всякие несправедливости, и пошел на него войной. Револьвер же был весьма коварен и подкупил слугу диффузора с тем, чтобы он принес своему господину после трапезы обычную беломорину, только набитую не как обычно, азиатской дурью, а редкостным в тех краях табаком. Подлый слуга так и сделал, после чего благородный диффузор впал в забытье, очнувшись только в подземелье любезного револьвера.

Исполнил Черногор приказание - сковал лекаря на славу и пустился на поиски оклемальницы. А любезный револьвер снова лег в свою полудинамическую кровать и стал громко стонать и жалиться на свою участь.

А Черногор тем временем шел и шел вперед, размышляя, где ему найти оклемальницу. Шел он, шел, и пришел в Сайгон. Недолго думая, взял он себе маленькую тройную и стал ее пить-попивать, все еще размышляя. Тем временем подскочил к нему пятиногий уродец, известный всем честным людям под именем обширявца, и начал предлагать Черногору что-нибудь купить у него, начиная с поношенного крейсера среднего водоизмещения и кончая томиком Мандельштама. Тогда Черногора осенило. Он сунул обширявцу фальшивую сату и прошептал:

-- Чувак, где бы мне найти оклемальницу с тремя алмазными звездами?

Пятиног быстро достал свою трехтомную записную книжку и меньше чем через полчаса дал Черногору телефон мистера Ы, который был горазд на такого рода дела. Действительно, встретившись с тем через час на восьмом километре галереи, Черногор в обмен на цистерну суперрайфла получил оклемальницу и радостно пустился в обратный путь.

Вернемся к маленькому кваку. Придя домой после сейшна в деревяшке имени промокашки, он захотел было потешить душу оклемальницей. Протянув руку под кровать, он не обнаружил ее там и сильно пал духом. Раскинув мозгами по своей квартире, он быстро понял, что его кинули. Тогда он прибег к крайнему, но сильнодействующему средству - вызвал из баночки с красной этикеткой могучего духа, своего старого знакомого. Дух присел на носовой платок и, подумав минутку, сообщил маленькому кваку о коварном плане любезного револьвера.

-- Йамалаут! - закричал маленький квак. Недолго думая, он схватил мотор и двинулся в погоню за Черногором.

А тот не терял времени даром. Когда маленький квак только-только еще расплачивался с повелителем мотора, Черногор уже протягивал любезному револьверу пакет с оклемальницей.

-- У-ху-ху! - прокричал любезный револьвер, открыв пасть, усеянную фирменными зубами.

Маленький квак быстро вскарабкался на окно спальни и, увидев это, понял, что действовать надо решительно. Он выхватил из кармана вокс, расставил колонки на широком подоконнике и запел:

-- Ин-а-ггаду да-виду...

-- Караул! - прохрипел тут любезный револьвер. Земляне!

Он посинел, сунул в рот оклемальницу, да от спешки промахнулся и ударился зубами об алмазную звезду, да не об одну, а обо все три разом. Сломались его зубы. Провыл любезный револьвер четырехэтажное ругательство на забытом ныне квазимате и кончился.

А маленький квак освободил лекаря 333 и благородного диффузора 2а9 из подземелья, а Черногора убедил в нецелесообразности аморальной и дурной жизни, после чего взял его к себе в компаньоны. Продали они замок любезного револьвера, купили на вырученные деньги стереомашину и целую телегу неигранных дисков и стали жить-поживать.

Тут и сказке конец, а кто под нее обсадился - тот молодец.

глава седьмая

Последний раз промахав руками что-то нечленораздельно-дружеское, Иваан и Кло скрылись за отливающими сталью деревьями. Тогда Уинки понял, что пришла пора поразмышлять над услышанным. Завидев неподалеку пенек, явно обещающий желающему присесть путнику все блаженства покоя, он устремил к нему свои шаги. Но только было он сел, как услышал торжествующий голос:

- Брат Уинкль! Царственный пень приветствует тебя!

С этими словами пень увеличился в несколько раз и степенно качнул сучками. Уинки, как мог, постарался скрыть смущение и сделать вид, что хотел всего-навсего поздороваться, хотя он прекрасно знал, что здороваться задней частью тела могут только самые невежественные племена архипелага раскрашенной свиньи. Но пень то ли по близорукости, то ли просто из вежливости не отреагировал на непростительную погрешность Уинка, и, обменявшись благодарственными мантрами, они радушно расстались. Отойдя от царственного собрата, Уинки, не желая больше никого встречать, принял облик тени и уселся под раскидистым ярким цветком. Достав из своей неистощимой сумы сигарету, он закурил и призадумался. "Так что же они говорили? От четырехмерной мельницы по висящей тропинке дойти до дерева старухи брюкель, пройти каньон дураков и по горбатой просеке дойти до сухого ручья, по нему до моста, еще два шага по мосту, и попадешь в библиотеку". Вот и все. Уинки считал, что пояснения Иваана были конкретны и понятны. Непонятным было другое: на кой черт он, Уинкль, собирается в библиотеку, откуда Иваан и Кло чудом вернулись живыми. Но Уинки не хотел бы этого знать. Достаточно того, что есть такое место, где есть много интересного. Господи, что только не говорил Кло о тех минутах, которые они там провели! Уинки может туда попасть, и потом, он просто не любил, когда ни в чем не повинным людям причиняли зло, и всегда сам пытался разобраться, кто прав, а кто виноват. И полный детской веры в свое могущество, он посмотрел, прищурившись на небо. До вечера еще далеко. Любезно поклонившись погруженному в медитацию царственному пню, он зашагал по высокой траве в сторону леса. До четырехмерной мельницы он добрался без всяких осложнений, если не считать короткой беседы с одним вкопанным по пояс в землю добродушным старичком, который доказывал кому-то, что он - единственный прямой родственник маяка стрюкенбаха, и подозвал Уинки, чтобы тот засвидетельствовал этот факт. Уинки сослался на незнание генеалогического древа местных геодезических знаков, но факт родства подтвердил, ибо безоговорочно поверил в родовитость и искренность старца. Продолжив путь, он через пять минут очутился перед тяжелыми воротами с внушительной надписью:

Четырех мерная имени Шанку за Грасса це мельница.

Размалывание ежечасно.

Больные мозги просьба не доставлять.

Он отворил маленькую красную дверцу. Огромное и теплое нутро здания было занято какими-то толстенными канатами, которые равномерно вращались во все стороны, производя при этом оглушающее скрипение. Чугунные ступицы поднимались и опускались, что-то надрывно гудело. Время от времени из отверстия в темном промасленном ящике высовывалась тускло блестящая шестипалая лапа и начинала ожесточенно скрести землю. Уинки, хлопнув, закрыл за собой дверцу. Медленно возле уха просвистел маятник на цепочке. Чей-то озабоченный голос пробормотал:

-- Ну и ну! Недоста-а-ачка получается!...

Уинки обернулся, но никого, кроме испачканной мелом стены, не увидел. Стена, впрочем, тоже имела озабоченный вид. Сделав робкий шаг в сторону, он почувствовал, что поднимается наверх. Затем последовал ощутимый толчок, и после непродолжительного падения он очнулся на ярко освещенной куче песка. "Ох, не размололи бы меня здесь", - сказал он себе. На песке ему, видимо, ничего не угрожало, и, решив осмотреться, Уинки приподнялся. Только было он это сделал, как сзади раздался прехорошенький девичий голосок, произносящий, однако, не то, что мужчины обычно предполагают услышать из женских уст. Тирада была достойна самого пьяного из всех пьяных сапожников, когда-либо пользовавшихся нецензурными словами... Остолбенев, Уинки дослушал до конца этот памятник устной речи, а когда он обернулся, чтобы узреть автора, то остолбенел еще больше, ибо автора не было - голос доносился из совершеннейшей пустоты.