Максим Шевченко - Сквозь мутное время. Русский взгляд на необходимость сопротивления духу века сего (сборник) Страница 7

Думаю, Пушкин был бы препровожден в КПЗ. Там бы ему как следует вломили, потому что он требовал бы, чтобы ему дали позвонить государю императору, с которым он был лично знаком.

Потом, может быть, разобрались бы. Приехали бы в больницу, где Пушкин лежал бы с проломленной головой, принесли бы цветы и сказали бы: «Мы не знали, что вы, оказывается, не черный, а наш, русский!»

А мы-то реально знаем, что Пушкин – всечеловек. Мы дышим его стихами. Пушкин и создал русское. Он создал то, что мы собой представляем – по языку, по способу мышления.

Его «Руслан и Людмила», «Повести Белкина», «История села Горюхина»… Его «Маленькие трагедии», его «Евгений Онегин»… Его поэтическое вдохновение и является нашей коллективной душой, во многом ее описывает.

Когда думаю о Пушкине, мне всегда становится легко. Я люблю бывать в Пушкинских Горах, в Михайловском. Гулять там – между Михайловским, Тригорским. Это потрясающие места!

Недавно я ездил в Болдино. Там Пушкин написал свои величайшие стихи. Он написал там «Маленькие трагедии».

Это такие святые места, просто удивительно! Ты гуляешь, все так живо. Пушкин был органически связан с живой жизнью, так вот, она сохранилась.

Там такая водится легенда. Когда в 30-х годах прошлого века снимался фильм про Пушкина, был жив якобы человек, который ребенком застал Пушкина.

Ну, якобы этот дед столетний сидел на крыльце. И подъезжает к усадьбе актер, загримированный под Пушкина.

Дед его увидел и вдруг с криком: «Барин вернулся!» – побежал к этому актеру, облобызал его и чуть ли не умер, счастливый.

Пушкина любили все. Когда пылали вокруг помещичьи усадьбы, болдинские крестьяне собрались на сход и постановили: не сжигать! И защитили пушкинский дом.

Это абсолютно аутентичный дом. В нем даже стоит пушкинский диван, на котором он валялся, грыз перья, когда писал «Евгения Онегина» и свои величайшие в истории русской литературы стихи.

Что говорить о значении Пушкина! Есть люди, которые лучше меня, точнее меня и сильнее сказали о том, чем является Пушкин для нас.

Пушкин живой. Не знаю, как другие, а вот Пушкин точно – живее многих живых.

Мне хочется, чтобы мы думали о Пушкине. В нем есть какая-то тайна, тайна русского, которую почувствовал в нем Достоевский.

Тайна России – она в Пушкине заключена. Он является настоящей метафорой того, чем должна, чем может быть Россия, объединяющая разных людей в идее свободы, в идее справедливости.

В конце концов, его строчки, мне кажется, могли бы быть конституцией и гимном той России, которую я люблю и которую я вижу:

И долго буду тем любезен я народу,Что чувства добрые я лирой пробуждал,Что в мой жестокий век восславил я свободуИ милость к падшим призывал.

Не знаю другой такой заповеди, которая нам оставлена, как русским, на этой земле.

Зачем нам послан «ледяной дождь»?

В США, и в России, и в Европе сейчас все одно и то же. В Нью-Йорке люди тоже бурлят в аэропортах, штурмуют таможенные посты.

Так что это не только эксклюзивное качество российских граждан – сходить с ума в аэропортах, где они заперты по два-три дня. Любой человек в этой ситуации начинает нервничать.

Дело в том, что вся система нашего мира с его коммуникациями и зависимостью от технических, от электронных средств сделала, с одной стороны, наш мир очень плотным на вид, но, с другой стороны, очень хрупким.

Ну, представьте себе: XIX век, буран, вот вас на какой-нибудь станции застала метель. В «Станционном смотрителе» Пушкин описал это все.

У вас, может, тоска, а может, вы случайно замуж выйдете в метель. А сегодня в метель люди сидят в каких-то аэропортах и не знают, куда податься.

Раньше в метель, в ураган и в ледяной дождь у человека было гораздо больше свободы. Человек гораздо меньше связывал себя с внешними обстоятельствами, технологическими и социальными.

Сказал Христос: «Ничего не хотите иметь, не владейте ничем, и будете свободным». А когда вы хотите иметь и то, и се, и пятое, и десятое, то от этого все и происходит.

Птицы небесные не сеют, не жнут. Отец небесный дает им столько, сколько и вам не дает по вашим молитвам.

Сегодня метель, люди сердобольные подкармливают птиц. Но я бы только не птицам небесным подсыпал, а попросил бы москвичей прийти на вокзалы.

Недавно уезжал с Ленинградского вокзала в Питер, а там опять появились несчастные бомжи. Стоят толпы при входе в метро, метро «Комсомольская».

У меня вот к товарищу Собянину вопрос, или к господину Собянину, как угодно: сколько еще в Москве можно будет видеть на вокзалах несчастных людей, у которых нет ночлежек, которые вынуждены греться у выходов из метро и встречать на морозе эту новогоднюю ночь?

Не знаю, может, их в кутузку всех заберут, свезут скопом, как зверей, и там они проведут несколько дней, чтобы не мозолить глаза светлому начальству и радующимся москвичам.

Но я вас прошу, дорогие москвичи, проявить солидарность именно с этими людьми. Мы должны что-то делать с ликвидацией фактически официального беспризорничества и бездомности в нашей стране и в Москве. Это позор нашей столицы.

К вопросу о том, что видят гости столицы с юга, например, когда приезжают в Москву на Казанский, или на Павелецкий, или на какой-нибудь другой вокзал.

Они видят бомжей и абсолютно брошенных на произвол судьбы людей, чего, кстати, на Кавказе быть просто не может.

Там нет стариков, которые в ужасе слонялись бы по улицам кавказских городов или по улицам аулов, и им никто никогда бы не помог. Этого не может быть в нормальном сообществе.

Вот в этом наша болезнь.

Жестокость здесь порождает легкомыслие и жестокость и в определении, скажем так, суммы наказания, которое людям дают.

Наряду с бомжами есть у нас и средний класс. У меня к этому среднему классу вообще особое отношение. Средний класс – это те, кто полагает, что за свои заплаченные бабки они должны получить все и по полной программе.

Термин «средний класс» подразумевает, что есть некий низший класс – угнетенные пролетарии – и есть некий высший класс – аристократы.

А вот я себя не ощущаю никаким средним классом. Я не ощущаю, что наличие у меня определенной суммы в кошельке делает меня гражданином и человеком.

Совсем другие вещи делают таковым меня и тех людей, с которыми я поддерживаю отношения. Я представитель внеклассового общества, я стою параллельно по отношению к этому ко всему.

Средний класс – это те, кто уверен, что в жизни можно все обменять на некий эквивалент денег. Ну, вот им сегодня и показывают, что, во-первых, ребята, самый лучший ваш сервис, оказывается, не VIP, а во-вторых, Господа Бога не подкупишь.

Если Он хочет наслать ледяной дождь на Москву, а на Содом и Гоморру – огненный дождь, то так и будет, как бы вы ни рыпались.

Остается только одно – покайтесь. Что в новогодние дни всегда хорошо.

Почему так смертельна эта русская женщина?

Образ русской женщины в русской культуре и в русской литературе во многом исходил из понимания роли женщины в России, в Российском государстве и в российском обществе.

Женщины играли в России не просто большую роль, они играли в ней огромную роль.

Золотой век Российской империи связан с именем женщины, с именем Екатерины Великой (Екатерины II), которая умела обращаться с мужчинами и которая умела посылать мужчин, обязанных ей любовью, или верностью, или дружбой, или чем-то еще, на завоевание мира. И это завоевание было успешным.

Считаю, что образ Екатерины каким-то образом странно, неотчетливо довлел и над XIX веком, когда, собственно говоря, развилось в русской литературе видение женщины – женщины как героини.

Не думаю, что какой-либо культурный человек того времени мог отрешиться от своего лицейского, гимназического или университетского опыта, огромной составляющей частью которого было, конечно, изучение самого успешного времени русской эпохи, времени Екатерины.

Александра I, победителя Наполеона, называли ее внуком. Каким-то образом все связывалось с ней.

Конечно, образ императрицы довлел, я думаю, в понимании и видении Толстым, например, Анны Карениной, как это ни странно, Наташи Ростовой.

Для писателей, представителей образованного сословия, которые в юности изучали историю, это имело большое значение.

Конечно, это существенным образом определяло и образы женщин. Поэтому женщины в русской литературе всегда сильные.

Даже если женщина находится в трагической ситуации, подобно Соне Мармеладовой, она все равно не жертва, она героиня, которая преодолевает обстоятельства.

Вот в этом типе героической женщины я вижу архетип Екатерины, который довлел над женскими образами в литературе.

Даже Лиза Бахарева из романа Лескова «Некуда», прекрасная такая народоволка, за образ которой Лескова затравили всякие левые товарищи его и собеседники, она тоже, несмотря на то что гибнет, задавленная туберкулезом, все равно героическая женщина.