Евгений Евтушенко - Братская ГЭС Страница 7

БЕТОН СОЦИАЛИЗМА

«Бабья кровь от века рабья…» —говорил снохач Зыбнов,желтым ногтем выкорябываямясо из зубов.И в избе хозяйской сохла,как полынный стебелек,без отца и мамы Сонька,чуть повыше, чем сапог.Забивалась она в уголи слыхала ржавый смех:«Ну, теперь ваш Ленин умер, —и Коммуне тоже смерть!»Зыбко плавали лампады.Крысы шастали в сенях,и казацкие лампасыкровенели на штанах.И ждала расправы скорой,где-то сунута в муку,та нагайка, свист которойпомнят Питер и Баку.Год за годом шли. Сменялисьлед, вода, вода и лед.Соньке стукнуло семнадцатьпод гуденье непогод.Засугробили метелиприуральские края,но в крови батрацкой пелипугачевские кровя.И, платком лицо закутав,вся в снегу, белым-бела,Сонька вышла в ночь за хутори пошла она, пошла.В той степи, насквозь продутой,что без края и конца,атаман казацкий Дутоврасстрелял ее отца.И к горе, горе Магнитной,хоть идти невмоготу,Сонька шла с одной молитвой:разыскать могилу ту.Но у самой у МагниткиСонька встала, замерла:ни могилы, ни могилки,а народу без числа.Прут машины озверенно,тачек стук и звяк лопат,и замерзлые знаменакрасным льдом своим гремят.И хотя земля чугунна,тыщи Сонек землю бьют,тыщи Сонек про Коммунупесню звонкую поют.А на всех, кто роет, строит,чистым отсветом леглочье-то доброе, простое,неиконное лицо.И с прищуром зорким-зорким,что-то думая свое,он глядел, Ильич, на Соньку,ждал чего-то от нее.И взяла она лопату,еще теплую от рук,обернулась угловатои увидела подруг.И щербатая Тамаркаей сказала прямо в лоб:«Выше голову, товарка,ты же — красный землекоп!»Сонька ткнула грунт несмело,но за свой батрацкий срокчто-ничто — копать умела:черенок есть черенок.И на Сонькину лопатузасмотрелся, покорен,первый здешний экскаваториностранец «Марион».И с лопаты дни летели,будто взрытая земля,в духотищу и в метели,осыпаясь и звеня.Комсомольская шамовкаиз селедочных голов,но — «В Коммуне остановка!»и — копай без лишних слов!Ватник латан-перелатани лоснится, как супонь,но не лапан-перелапан —ты попробуй Соньку тронь!Не смущало в той эпохеСоньку, гордую собой,то, что драные опоркина ногах ее зимой.И носила летом гордодве галоши прехудыхфирмы «Красный треугольник»,их бечевкой прихватив.Лишь во сне ее укромномплыли где-то там, вдали,сапоги, сверкая хромом,будто чудо-корабли.Комсомола член и МОПРа…Почему же у неепод глазами часто мокро?Немарксистское нытье!..Петька, чертовый бетонщикв разбуденовке своей,ты с товарищем потоньше…Удели вниманье ей!Ну, а Петька смотрит шало:«Мне бетон бы только дать!Снова скурвилась мешалка —подкулачница, видать…»…С окон сыплется замазкана коттеджах инспецов.Под горой Магнитной пляска,да такая, что Аляскагде-то вскинула от хряскак небу мордочки песцов.Пляшут парни на бетоне,пляшут пять чубов хмельных.Пляшут парни наподобьевиноделов чумовых.Пляшут звездные, лихиеразбуденовки парней —пляску детства индустрии,пляску юности своей.Ничего, что эта пляскатяжела, тяжела,ничего, что тряско, вязко —лишь Коммуна бы жила!Ноги стонут, ноги тонут,но гремит, бросая в дрожь,над трясиною бетонаперекопское: «Даешь!»А при бусах и сережках,позабыв про Перекоп,ходит в хромовых сапожкахСонька — красный землекоп.Сонька год почти копиласвои кровные рубли —и, неясно где, купилаэти чудо-корабли.Только зря ты, Сонька, ходишь,замышляя воровство.Зря украсть у пляски хочешь,Сонька, Петьку своего.Ну-ка, Сонька, не фасонь-ка!Не боись! Иди сюда!На твоих ресницах, Сонька,буржуазная вода.Петька твой ногами пашет,пляшет носом и вихром,он рукою тебе машет —позабудь про этот хром!И, веселая, живая,так чертовски молода,светит, Соньку зазывая,с разбуденовки звезда.Еще малость плачет Сонька,но звездою тянет он,и уже мыском тихонькоСонька трогает бетон.Соньку чуть вперед шатнуло,Сонькин дух, как видно, слаб.Сапоги едва шагнули,и бетон их сразу — цап!Сонька руку выгибает,а в глазах — круги, круги…Пляшет Сонька… Погибают,погибают сапоги!И летит, чистейше брызнув,с щек горящих — не беда! —на бетон социализмабуржуазная вода.Сапоги вконец разбиты.Долго ждать еще обнов…Что ты зыркаешь небрито,сиз от зависти, Зыбнов?Что гундосишь ты, плешивый,взгляд кося через плечо:«Попляшите, попляшите, —вы допляшетесь еще!»?Уходи, нам свет не засти,оставайся при своем.Мы допляшемся до счастья —пусть все ноги в кровь собьем!Сонька пляшет в исступленье,будто знает наперед:не умрет вовеки Ленини Коммуна не умрет.

КОММУНАРЫ НЕ БУДУТ РАБАМИ

Просыпавшийся миршелестел, свиристел,когда утром росистой тропоюнас к обрывубандиты вели на расстрелпод Херсоном,в Поволжье, в Триполье.Но мы пели и пели,голов не клоня,на груди разрывая рубахи:«Никогда,никогда,никогда,никогдакоммунары не будут рабами!»Нас безжалостный голодглодал и душил,нас шаталитифозные ветры,но не падали мы —из костей да из жил,да еще —из отчаянной веры.А вокруг нищета,босота,нагота,но мы строили,уголь рубали.На поклон мы не шли…Никогда,никогдакоммунары не будут рабами!Поднималась Шатура,Магнитка,Кузбасс,и буржуи затылки чесали…Так за что же доносы писали на нас,в лагеряи в тюрьмы бросали?!Но в тебе, Колыма,и в тебе, Воркута,мы хрипели,смиряя рыданья:«Даже здесь —никогда,никогда,никогдакоммунары не будут рабами!»И во имя Россиии дальних Гренадпротив танков с крупповской маркойшли в тельняшкахс последнею связкой гранат,затянувшись последней цигаркой.Пусть над многими нет ни звезды,ни креста, —но полынью,бурьяном,хлебамиповторяют они:«Никогда,никогдакоммунары не будут рабами!»

Так ревела над вечностьюБратская ГЭС,с воемволны бросая на приступ,и, задумавшись,в небе светавшем исчезпирамиды египетской призрак.

ПРИЗРАКИ В ТАЙГЕ

То не клюквой хрустятмишки-лакомки,не бобры свистят,встав на лапочки,не сычи кричат, будто при смерти, —возле Братской ГЭСбродят призраки.Что угрюм, воевода острожный?Али мало ты высек людей?Али мало с твоею-то рожейперепортил тунгусок,злодей?!Здесь, на ГЭС, увидав инородца,ты не можешь все это постичь.Твое хапалок плетке рвется,да истлела она,старый хрыч!Эй, купцы,вы чего разошлись?Что стучите костями от злости?Ну зачем вы жирели всю жизнь?Все равнов результате — кости…Господин жандарм,господин жандарм,как вам хочетсякузькину матьпоказать вольнодумцами прочим жидам,да трудненько теперь показать!Протопоп Аввакум, ты устал от желез.Холодна власяница туманов.Ты о чем размышляешь у Братской ГЭСсреди тихих,как дети,шаманов?Эй, старатель с киркой одержимой,с деревянным замшелым лотком,мы нашли самородную жилуили просто долбим на пустом?О, петербургские предтечи,в перстах подъемля те же свечи,ответьте правнукам своим —из вашей искры возгорелосьтакое пламя, как хотелосьего увидеть вам самим?«Динь-бом… Динь-бом…» —слышен звон кандальный.«Динь-бом… Динь-бом…»Путь сибирский дальний.«Динь-бом… Динь-бом…» —слышно там и тут.Нашего товарища на каторгу ведут.Вы ответьте, кандалы,так ли мы живем,с правдой или же с неправдойчерный хлеб жуем?Вы ответьте из ночи,партизаны, избачи:гибли вы за нас,таких,или —за других?!Слышу,в черном кедрачекто-то рядом дышит.Слышу руку на плече…Вздрогнул я:Радищев!«Давным-давно на месте Братской ГЭСя проплывал на утлой оморочкес оскоминой от стражи и морошки,но с верою в светильниках очес.Когда во мрак все погрузил заход,я размышлял в преддверии восходао скрытой силе нашего народа,подобной скрытой силе этих вод.Но, озирая дремлющую ширь,не мыслил я,чтоб вы преобразилитюрьмой России бывшую Сибирьв источник света будущей России.Торжественно свидетельствуют мнео вашей силе многие деянья,но пусть лелеет сила в глубинеобязанность святую состраданья.А состраданье высшее — борьба…Я мог слагать в изящном штиле песнипро серафимов, про ланиты, персии превратиться в сытого раба.Но чьи-то слезы,чьих-то кляч мослымне истерзали душу, словно пытка,когда моя усталая кибиткатряслась от Петербурга до Москвы.Желая видеть родину другой,без всякой злобы я писал с натуры,но, корчась,тело истины нагойхрустело в лапах ласковых цензуры.Понять не позволяла узость лбов,что брезжила сквозь мглистые страницы,чиста,как отсвет будущей денницы,измученная к родине любовь.И запретили…Царственно кратка,любя свободу, но без постоянства,на книге августейшая руказапечатлела твердо: «Пашквилянтство».Но чувствовал я в этой книге силуи знал:ей суждена себя спасти,прорваться, продолбиться, прорасти…Я с чистою душой поехал в ссылкуи написал, как помнится, в пути:«Я тот же, что и был,и буду весь мой век —не скот, не дерево, не раб,но человек».Исчез Радищев…Глядя ему вслед,у Братской ГЭСвсепоглощенно,тайноо многом думал я,и не случайноприпомнил я,как написал поэт:«Авроры» залп.Встают с дрекольем села…Но это началосьв минуту ту,когда Радищеврукавом камзолаотер слезу,увидев сироту…»** Е.ВинокуровИ думал я, оцепенело тих:достойны ли мы призраков таких?Какие мы?И каждый ли из нассумеет повторить в свой трудный час:«Я тот же, что и был,и буду весь мой век —не скот,не дерево,не раб,но человек…»?

ПЕРВЫЙ ЭШЕЛОН