Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихотворения и переводы. Роман в стихах. Из переписки. Том II Страница 7

431. Самосознанье (Оно пришло из серца: по ночам я…)

Оно пришло из серца: по ночам я чувствовал движенье где-то там; шаги вокруг – без роста приближенья, как будто кто-то тихо по кругам бродил, ища свиданья или мщенья. Как пузырьки мгновенные в пене́, сжимая вздувшись пульс под кожей в теле. Всё недоверчивей я жался в тишине к тому, что́ дышит на весах постели. Потом и днем его машинный ритм стал разрывать мелодию быванья и марши мнений.Только догорит днем утомленное от встреч и книг сознанье, и только вдоль Господнего лица зареют звезды – пчелы неземные, и с крыльев их посыпется пыльца в окно сквозь пальцы тонкие ночные, – я в комнате лежу, как тот кокон, закрытый школьником в табачную коробку, а дом живым дыханьем окружон, вонзившийся как диск в земное топко; и сеются по ветру семена, летят, скользя, в пространство эмбрионы, сорятся искры, числа, имена и прорастают, проникая в лона.—Дрожит небес подвижный перламутр, растут жемчужины в его скользящих складках.Черты земли меняются в догадках – по вечерам и краской дымных утр.Здесь, в сонных грезах космоса, сознанье нашло облипший мясом мой скелет – под мозгом слова хрип и клокотанье, в зрачках, как в лупах, то туманный свет, то четкие подвижные картины (над ними – своды волосков бровей, внизу – ступни на жостких струпьях глины), и гул, под звуком, раковин ушей.Как сползший в гроб одной ногой с постели вдруг замечает жизнь на самом деле, – я, сотворенный вновь второй Адам, открытый мир открыть пытался сам: под шелухой готового привычки искал я корни, забывая клички, чтоб имена свои вернуть вещам.От пыльного истертого порога я паутинку к звездам протянул, чтоб ощущать дрожанье их и гул – и возвратил живому имя (: «Бога»).—Следила, как ревнивая жена, за каждым шагом, каждой мыслью совесть. С улыбкой выслушав неопытную повесть о прошлом, сняла крест с меня она. Ее любимца, строгого Толстого я принял гордое, уверенное слово и слушал эхо вызова: семья!.. там, где броженье духа и семян.Но, снявши крест, не снял личину тела: по-прежнему под пеплом мыслей тлела уродец маленький, запретная мечта, напетая из старой старой песни, где муж снимает брачной ночью перстень, спасая девственность в далекие места. И под ее таким невинным тленьем вдруг пламя вспыхнуло со свистом и шипеньем.

432. Однажды вечером у нас в гостях…

Однажды вечером у нас в гостях, на слабость жалуясь, от чая встала дама и прилегла на мой диван впотьмах, как бережно ей приказала мама.Уже на днях случилось как-то так, что стали взору непонятно милы в ней каждый новый узнанный пустяк – то шаловливое, то скорбное лицо, давно на пальце лишнее кольцо и светлое – для близких имя – Милы.Когда чуть бледная, прижав рукой висок, она на свет допить вернулась кружку, – тайком к себе переступив порог, я на диван согретый ею лег лицом в душисто теплую подушку. И, прижимаясь нежно к теплоте и волоску, щекочащему тело, я в первый раз в блаженной темноте был так приближен и испуган ею.—Ряд продолжающих друг друга длинных встреч, не конченных досадно разговоров; обмолвки, стыдные для краски щек, не взоров, и в близости, вне слов, вторая реч.Однажды понял я, как жутко неизбежно то, что скрывается под этим зовом нежным похожих мыслей, безмятежных дней; сравненье жизней, наших лет – во всей пугающей несхожести раскрылось, и на минуту мысль моя смутилась…

433. Войди в мой Дом, чтоб отделили двери…

Войди в мой Дом, чтоб отделили двери от непонятного. С тобой одной вдвоем в словах и ласках, зная или веря, забыть и том, что окружает дом!Сквозь закопченные зарей и тленьем стены, закрытые весной листвой колонн, следить цветов и формы перемены и слушать птиц волнующий гомон.Когда лучи поймают паутиной и безмятежно жмешься ты ко мне, – мне кажется, с полей, размытой глиной свет приближается опять в цветущем дне.Гораздо тише, ласковей и проще целует волосы когда-то страшным ртом – показывает пастбища и рощи, и капли в сердце маленьком твоем.

434. Пылинка – я в начале бытия…

Пылинка – я в начале бытия, оторвано от божьей плоти звездной, комком кровавым полетело в бездну, крича и корчась, корчась и крича. Там, падая, моргая изумленно, онокружилось, различая сны, пока к нему из темноты бездонной Бог не приблизил звездной тишины. Как пчелы жмутся на рабочем соте, к соскам – дитя, и муж – к теплу жены, как пыль к магниту, я прилипло к плоти приближенной великой тишины. Сквозь корни, вросшие в божественные поры, в нем стала бродить тьма – господня кровь! Оно томилось, открывая взоры и закрывая утомленно вновь.Так, шевелясь и двигаясь, томится, и утомится трепетать и прясть – окончив двигаться, в господнем растворится, господней плоти возвращая часть.

435. Днем я, наполненный заботами и страхом…

Днем я, наполненный заботами и страхом за пустяки мелькающие дня, спокоен, зная, что за тихим взмахом дверей в своей светелке – жизнь моя:в капоте – жолтом с белыми цветами —, с ногами в кресле бархатном сидит, недоуменно ясными глазами за мной сквозь стены мысленно следит.На мне всегда ее любви дыханье, и каждый миг могу, оставив путь, придти к ее теплу и трепетанью и в складках платья мягких отдохнуть!

436. ещо в палаццо захолустном…

ещо в палаццо захолустномсреди кирпичных колоннаднад плакальщицей меловоюих сверстник лиственный шумитгулявшие на перевалегуманистических эпохчто думали они о ветхихтиранах и своих грехах

437. Песня (журавлиный грай колодца…)

журавлиный грай колодцапеснь и дым с туманом вьетсяскрипучи колесавдоль крутого плесав плесе месяц сучит космыот ветра белесыймилозвучны и речистыв поле чистом косыскачет в поле жеребецс взъерошенной шерстьюпри дороге спит мертвецсиротливой перстью

438. Полевой отшельник (в рубахе красной и портках исподних…)

в рубахе красной и портках исподнихбосой стопой в огне колючем травс почти безумным взглядом отвлеченьездесь в заточеньи полевом живет

из ворота – седой крапивный мохна корточках в кирпичный кладень дуетна очажок где пляшут саламандрывкруг котелка с крапивною похлебкой

средь заржавелых проволок щипковв окопной сохранившейся землянкеарабский аристотель птоломейвойна заглохшая и – философский камень

в ту пустынку друг отшагал землейволнующейся синими холмамии юные венком седины другаобветрокрасных щок и лба вокруг

рукой квадратной красной и распухшейв борьбе с пространством мыслью и ветрамиюнец из рук учителя береттайн олицетворенную колоду

и сверху вниз протянуты три связииз ока неба: к другу в землю в грудьотшельника – три жолтые от краскисместившейся в наузах-узелках

439. без малого ровесник веку…

без малого ровесник веку,кто верил в мир, а жил в грозе,я видел гордый взлет машин,а после – страшное их дело.Но что забавней: пустотаи в и вне, и в том, что между:в самом усталом глупо телеи есть ли кроме что ещо!И на земле война: стреляютна улицах, а на столбепри свете спички ищут имяприговоренного на снос

440. Сын Филимона (силлабические стихи)…

с пчелиных крыльев: адапредвеет заразанадежда теней вечныхфилимону – ласкибелый лоб филимонаплатками повязандикий лик филимонабелее повязкивойною полноводнойкровью вихрем громомсбитый лист несся полемдорогой ночною:некогда филимонукровней чем бавкидаоткрытка пала вестьюв ящик над паромомне окрыленной вестью —как смерть жестяноюсын мой дальний и блудныйбез крова и вида

441. Polonia (птицы – рок налетают…)

птицы – рок налетаютмечут гром железныйстай не пугает солнцеи синий свод взорванполдень мрачнеет дымомночь стала беззвезднойв Польше черно от крыльевлавр Норвидов сорванон валялся в дорожномпрахе где хромаяшол офицер с повязкойопустивши векинад дорогою вылата стальная стаяон же шептал не слыша:навеки навекив Люблин спасая рифмыо измене ники —глупой девы победы —Чехович орфеемзаблудившейся бомбойна части размыкана под лесом Виткацыс заплаканным ликомгде в глинке перстной слезычернели хладеябритвой заката мерилглубь смертной затеи

442. Облачный город (град драконом змеится…)