Михаил Кузмин - Стихотворения Страница 76

1922

Новый Гуль*

Новый Гуль

Посвящается Л. Р<акову>

Американец юный Гуль[97]Убит был доктором Мабузо:Он так похож… Не потому льО нем заговорила муза?Ведь я совсем и позабыл,Каким он на экране был!

Предчувствий тесное кольцоМоей душою овладело…Ах, это нежное лицо,И эта жажда жизни смелой,И этот рот, и этот взор,Где спит теперь мой приговор!

Все узнаю́… вот он сидит(Иль это Вы сидите?) в ложе.Мабузо издали глядит…Схватились за голову… Боже!Влюбленность, встречи, казино…Но выстрел предрешен давно.

Конечно, Вы судьбе другойОбречены. Любовь и слава!У жизни пестрой и живойИспив пленительной отравы,Направить верно парусаПод золотые небеса.

Но так же пристально следитЗа Вами взгляд, упрям и пылок.Не бойтесь: он не повредит,Не заболит у Вас затылок.То караулит звездочет,Каким путем звезда течет.

Март 1924

Ты слышишь ветер? Солнце и февраль!Зеленый рай, Тристанов Irish boy![98]Крестильным звоном задрожал хрусталь…Ленивых тополей теперь не жаль:Взвился пузатый парус над тобой.

— Подобно смерти промедленье —Один восторг, одно волненьеСулит летучее движенье,Где радостна сама печаль.

Не писанная — мокрая река,Не призрачный — дубовый крепкий руль,Жасминный дух плывет издалека…И разгорается заря, покаНе перестанет улыбаться Гуль…

В любви расплавятся сомненья.Одна весна, одно влеченье!Протянута, как приглашенье,К тебе горячая рука.

Февраль 1924

Античность надо позабытьТому, кто вздумал Вас любить,И отказаться я готовОт мушек и от париков,Ретроспективный реквизитНенужной ветошью лежит,Сегодняшний, крылатый часСмеется из звенящих глаз,А в глубине, не искривлен,Двойник мой верно прикреплен,Я все забыл и все гляжу —И «Orbis pictus»[99] нахожу.Тут — Моцарт, Гофман, Гете, Рим, —Все, что мы любим, чем горим,Но не в туман облечено,А словно брызнуло виноВоспоминаний. Муза вновь,Узнав пришелицу-любовь,Черту проводит чрез ладонь…Сферически трещит огонь…

Февраль 1924

Я этот вечер помню, как сегодня…И дату: двадцать третье ноября.Нас музыка, прелестнейшая сводня,Уговорила, ветренно горя.

Недаром пел я «Случай и Дорину»[100],Пропагандируя берлинский нрав!Мне голос вторил: «Вас я не покину,Открой глаза, сомненья отогнав».

Вдруг стало все так ясно, так желанно,Как будто в руку мне вложили нить.И я сказал: «Быть может, это — странно,Но я Вас мог бы очень полюбить!»

С каким слова приходят опозданьем!Уж сделался таинственным свиданьемПростой визит, судьбу переменив.А дурочка Дорина с состраданьемНас слушала, про шимми позабыв,Как будто были мы ее созданьем!

февраль 1924

Разлетаются, как птицы,Своевольные мечты.Спится мне или не спится,Но всегда со мною ты.Притворяться не умею,А всего сказать не смею,  И робею,  И немеюУ пленительной черты.

От весеннего похмельяКаруселит голова…Сладость этого весельяМне знакома и нова!Как должны быть полновесны,Необычны, неизвестны,  И чудесны,  И прелестныЛегковейные слова!

И беру приготовишкойЛогарифмов толстый том.Не поэтом, а воришкойЧувствую себя во всем!Но заминки, заиканья,Неумелость, лепетанье,  И молчанье,  И желанье —Все о том, о том, о том!

Февраль 1924

К вам раньше, знаю, прилетят грачи,И соловьи защелкают на липах,И талый снег в канавах побежит…Но ласточки, что делают веснуИ вечера жемчужные пророчат,Уж прочертили небеса мои,И если легкой рябью ваших глазКоснулися — то было отраженьеМоих зрачков, упорных и смущенных.

Февраль 1924

Он лодку оттолкнул. На сером небеЗаметил я неясную фигуру.Высокий, плоский берег только тучиДавал мне видеть да пучки травы.Его лицо наклонено ко мне…Я пристально старался угадать,Не тот ли он, о ком мне говорили.Глаза смотрели смело и легко,Прелестный рот, упрямый подбородок,И ожидание далеких странствий,Друзей, завоеваний и побед…Но в юности такое выраженье,Пытливое и нежное, встречаемДовольно часто… Вдруг он улыбнулся.Я посмотрел еще раз и сказал:«Мне говорили… нас предупреждали,Что в этом месте, в этот день и часМы встретим человека, по приметамПохожего на Вас. Он — тайный другИ уготован для любви и славы,Быть может, это Вы? Тогда садитесь,Поедемте, — нам надо торопиться.Но может быть… Я слышу запах роз…Высокий берег этот так нелепоУстроен, что никак нельзя узнать,Что дальше там находится. Наверно,Там — поле, сад и Ваш отцовский дом,Невеста и шотландская овчарка…Пожалуй, все это придется бросить,Коль не хотите, сидя Вы на месте,Скончаться мирно мировым судьей.А если, мистер, Вы — простой прохожийИ просто так мою толкнули лодку,Благодарю Вас и за то. УслугиЯ не забуду Вашей… Добрый путь!..А очень жаль!..»

Март 1924

Слова — как мирный договор:Параграфы и пункты,Но прозвенел веселый взор,Что к плаванью весна.

Взлетит волна, падет волна…Мы не боимся качки!Кому Голконда суждена,Тому — не гладкий путь.

Люби одно, про все забудь!За горизонтом звезды…В единый вздох вместила грудьИ море, и поля.

Стою у смуглого руля, —Безлюдно в плоском блеске,Но с мачты, пристани суля,Любовь кричит: «Земля!»

Март 1924

Я мог бы!.. мертвые глазаСтеклянятся в прорезах узких,И ни усмешка, ни слезаНе оживят их отблеск тусклый…Целую… ближе… грудь тепла…Ни содрогания, ни пульса…Минута в вечность протекла…Непререкаемо искусство!

Я мог бы!.. в комнате своейВстаете Вы. Луна ущербна.Сомнамбулических очейНедвижен взгляд. Утихло сердце —Проспект, мосты, и сад, и снег —Все мимо… Незаметно встречных…Автоматический свой бегОстановили… Дверь и свечи…

Я мог бы, мог!.. Напрасный бред!Надежде верить и не верить,Томительно ловить ответВ твоих глазах прозрачно серых,Взлетать и падать… Жар и лед…Живое все — блаженно шатко. —Таких восторгов не даетКаббалистическое счастье.

Март 1924

Уходит пароходик в Штеттин,Остался я на берегу.Не знаменит и незаметен, —Так больше жить я не могу!

Есть много разных стран, конечно,Есть много лиц, и книг, и вин, —Меня ж приковывает вечноВсе тот же взор, всегда один.

Ведь не оставишь сердца дома,Не запереть любви на ключ…Передвесенняя истома,Хоть ты остановись, не мучь!

Ну вот и солнце, вот и тает…Стекло блестит, сверкает глаз…Любовь весенними считаетЛишь те часы, что подле Вас.

Мы ясновидим не глазами,Не понимаем сами, чем,А мне весь мир открылся Вами,Вдали от Вас я — слеп и нем.

Без Вас и март мне не заметен,Без Вас я думать не могу…Пусть пароход уходит в Штеттин,Когда и Вы — на берегу.

Март 1924