Дмитрий Быков - Блаженство (сборник) Страница 8

Военный переворот

1. «У нас военный переворот…»

У нас военный переворот.На улицах всякий хлам:Окурки, гильзы, стекло.Народ Сидит по своим углам.Вечор, ты помнишь, была пальба.Низложенный кабинетБежал. Окрестная голытьбаДелилась на «да» и «нет».Три пополудни. Соседи спят.Станции всех широтСтихли, усталые. Листопад.В общем, переворот.

2. «Сегодня тихо, почти тепло…»

Сегодня тихо, почти тепло.Лучи текут через тюльИ мутно-солнечное стекло,Спасшееся от пуль.Внизу ни звука. То ли режим,То ли всяк изнемогИ отсыпается. Мы лежим,Уставившись в потолок.Полная тишь, золотая лень.Мы с тобой взаперти.Собственно, это последний день:Завтра могут прийти.

3. «Миг равновесия. Апогей…»

Миг равновесия. Апогей.Детское «чур-чура».Все краски ярче, и день теплей,Чем завтра и чем вчера.

Полная тишь, голубая гладь,Вязкий полет листвы…Кто победил – еще не понять:Ясно, что все мертвы.Что-то из детства: лист в синеве,Квадрат тепла на полу…Складка времени. ТетивеЛень отпускать стрелу.

4. «Миг равновесья. Лучи в окно…»

Миг равновесья. Лучи в окно.Золото тишины.Палач и жертва знают одно,В этом они равны.Это блаженнейшая пора:Пауза, лень, просвет.Прежняя жизнь пресеклась вчера,Новой покуда нет.Клены. Поваленные столбы.Внизу не видно земли:Листья осыпались от пальбы,Дворника увели.

5. «Снарядный ящик разбит в щепу…»

Снарядный ящик разбит в щепу:Вечером жгли костры.Листовки, брошенные в толпу,Белеют среди листвы.Скамейка с выломанной доской.Выброшенный блокнот.Город – прогретый, пыльный, пустой,Нежащийся, как кот.

В темных подвалах бренчат ключиОт потайных дверей.К жертвам склоняются палачиС нежностью лекарей.

6. «Верхняя точка. А может, дно…»

Верхняя точка. А может, дно.Золото. Клен в окне.Что ты так долго глядишь в окно?Хватит. Иди ко мне.В теле рождается прежний ток,Клонится милый лик,Пышет щекочущий шепоток,Длится блаженный миг.Качество жизни зависит не —Долбаный Бродский! – отТого, устроилась ты на мнеИли наоборот.

7. «Дальше – смятая простыня…»

Дальше – смятая простыня,Быстрый, веселый стыд…Свет пронизывает меня.Кровь в ушах шелестит.Стена напротив. След пулевойНа розовом кирпиче.Рука затекает под головой.Пыль танцует в луче.Вчера палили. Соседний домБыл превращен в редут.Сколько мы вместе, столько и ждем,Пока за нами придут.

8. «Три пополудни. Соседи спят…»

Три пополудни. Соседи спятИ, верно, слышат во снеЗвонка обезумевшего раскат.Им снится: это ко мне.Когда начнут выдирать листыИз книг и трясти белье,Они им скажут, что ты есть тыИ все, что мое, – мое.Ты побелеешь, и я замру.Как только нас уведут,Они запрут свою конуруИ поселятся тут.

9. «Луч, ложащийся на дома…»

Луч, ложащийся на дома.Пыль. Поскок воробья.Дальше можно сходить с ума.Дальше буду не я.Пыль, танцующая в луче.Клен с последним листом.Рука, застывшая на плече.Полная лень. Потом —Речь, заступившая за черту,Душная чернота,Проклятье, найденное во ртуСброшенного с моста.

10. «Внизу – разрушенный детский сад…»

Внизу – разрушенный детский сад,Песочница под грибом.Раскинув руки, лежит солдатС развороченным лбом.Рядом – воронка. Вчера над нейЕще виднелся дымок.Я сделал больше, чем мог.Верней, Я прожил дольше, чем мог.Город пуст, так что воздух чист.Ты склонилась ко мне.Три пополудни. Кленовый лист.Тень его на стене.

«На теневой узор в июне на рассвете…»

На теневой узор в июне на рассвете,На озаренный двор, где женщины и дети,На облачную сеть, на лиственную прытьЛишь те могли смотреть, кому давали жить.

Лишь те, кому Господь отмерил меньшей меройСтрастей, терзавших плоть, котлов с кипящей серой,Ночевок под мостом, пробежек под огнем —Могли писать о том и обо всем ином.

Кто пальцем задевал струну, хотя б воловью,Кто в жизни срифмовал хотя бы кровь с любовью,Кто смог хоть миг украсть – еще не до концаТого прижала пясть верховного творца.

Да что уж там слова! Признаемся в итоге:Всем равные права на жизнь вручили боги,Но тысячей помех снабдили, добряки.Мы те и дети тех, кто выжил вопреки.

Не лучшие, о нет! Прочнейшие, точнее.Изгибчатый скелет, уступчивая шея —Иль каменный топор, окованный в металл,Где пламенный мотор когда-то рокотал.

Среди земных щедрот, в войне дворцов и хижин,Мы избранный народ – народ, который выжил.Один из десяти удержится в игре,И нам ли речь вести о счастье и добре!

Те, у кого до лир не доходили руки,Извлечь из них могли божественные звуки,Но так как их давно списали в прах и хлам,Отчизне суждено прислушиваться к нам.

А лучший из певцов взглянул и убедилсяВ безумии отцов – и вовсе не родился,Не прыгнул, как в трамвай, в невинное дитя,Свой бессловесный рай за лучшее сочтя.

«Было бы жаль умирать из Италии…»

Было бы жаль умирать из Италии,Сколь ее солнце ни жарь.Что до Отчизны – мне больше не жаль ее,Так что и в землю не жаль.

Иския, Генуя, Капуя, Падуя —Горько бы вас покидать.В низкое, бренное, капая, падая,Льется с небес благодать.

А для живущего где-нибудь в Обнинске,Себеже или Судже —Это побег в идеальные области,Где не достанут уже.

Боже, Мессия, какие названия —Фоджа, Мессина, Эмилья-Романия,Парма, Таранта, Триест!Пышной лазаньи душа пармезания:Жалко в Кампании тех, чья компанияБольше ее не поест.

Приговоренных, что умерли, убылиПосле попоек и дракПрочь из Вероны, Апулии, Умбрии,А из России – никак.

Я-то слыхал барабанную дробь ее,Видывал топь ее, Лену и Обь ее,Себеж ее и Суджу…Кто-нибудь скажет, что вот, русофобия…Я ничего не скажу.

Данту мерещится круглый, с орбитами,Каменно-пламенный ад,Нашему ж мертвому, Богом убитому,Смерть – это край, где никто не грубит ему,Край, где не он виноват.

Жаль из Милана, Тосканы, Венеции,А из Отечества – пусть.Сердцу мила не тоска, но венец ее —Детская, чистая грусть.

Эта слезливая, негорделивая,Неговорливая даль,Желтый обрыв ее, серый разлив ее —Кажется, кается Бог, обделив ее,Этого только и жаль.

Впрочем, мне кажется: если когда-либо,Выслужив службу свою,Все, кто докажет на выходе алиби,Дружно очнутся в раю —

Он состоит вот из этого, этого:Снега февральского соль бертолетова,Перекись, изморось, Русь,С шаткой лошадкою, кроткой сироткою,Серою верою, белою водкою…Так что еще насмотрюсь.

Песенка о моей любви

На закате меркнут дома, мостыИ небес края.Все стремится к смерти – и я, и ты,И любовь моя.И вокзальный зал, и рекламный щитНа его стене —Все стремится к смерти, и все звучитНа одной волне.

В переходах плачется нищета,Изводя, моля.Все стремится к смерти – и тот, и та,И любовь моя.Ни надежд на чье-нибудь волшебство,Ни счастливых дней —Никому не светит тут ничего,Как любви моей.

Этот мир звучит, как скрипичный класс,На одной струне,И девчонка ходит напротив кассОт стены к стене,И глядит неясным, тупым глазкомИз тряпья-рванья,И поет надорванным голоском,Как любовь моя.

Подражание древнерусскому

Нету прежней стати, ни прежней прыти.Клонюсь ко праху.Аще песнь хотяше кому творити —Еле можаху.

Сердце мое пусто. Мир глядит смутно,Словно зерцало.Я тебя не встретил, хоть неотступноТы мне мерцала.

Ты была повсюду, если ты помнишь:То дымя «Шипкой»,То в толпе мелькая, то ровно в полночьЗвоня ошибкой.

Где тебя я видел? В метро ли нищем,В окне горящем?Сколько мы друг друга по свету ищем —Все не обрящем.

Ты мерцаешь вечно, сколько ни сетуй,Над моей жаждой,Недовоплотившись ни в той, ни в этой,Но дразня в каждой.

…Жизнь моя уходит, обнажив русло,Как в песок влага.Сердце мое пусто, мир глядит тускло.Это во благо:

Может, так и лучше – о тебе пети,Спати с любою…Лучше без тебя мне мучиться в свете,Нежли с тобою.

«Кое-что и теперь вспоминать не спешу…»