Алексей Недогонов - Дорога моей земли Страница 8

1941 г.

Тепло

Погодане сыраи не простудна.Она, как жизнь,вошла и в кровь,и в плоть.Стоял такой мороз,что было трудноштыком буханку хлеба расколоть.

Кто был на фронте,тот видал не раз,как следом за трассирующим блеском —в знобящей мгле над мрачным перелеском —летел щегол,от счастья пучеглаз.

Что нужно птице, пуле вслед летящей?Тепла на миг?Ей нужен прочный кров.

А мне довольно пары теплых слов,чтобы согреться в стуже леденящей.

1941 г.

Пулеметчик

Зима состояла из мелочей:снегá,морозы,и ветер лют.

Одиннадцать дней и десять ночей,ровно пятнадцать тысяч минут,порою сутками напролетмолнией   полосовал     по врагурусский станковый пулеметпод Миллерово в снегу.

Выбиваясь на третьей ленте из сил,рокотал с перебоями, но потому пулеметчика пить просилсвоим воробьиным жестоким ртом.

Человек болел за него душой:нет воды. Хоть умри.И вотпулеметчик стрелков берет в оборот —и фляга, наполненная мочой,поит станковый пулемет.

Так он насмерть боролся тут.Так он работал в порядке вещейровно пятнадцать тысяч минут,одиннадцать дней и десять ночей,под вьюгой.

И каждые полчасачеловек продвигал пулемет впередна одинмучительныйоборотпулеметногоколеса.

Он продиралсяк норам чужим,огнем гарнизонсжималв тиски:то, что под силубыло троим —адово дело, —ему с руки!

Он знал —весною шуметь ветрам,лететь журавлям,тополям цвести,ходить через Милллерово поездам,по утрампионерам в школу идти.

И когда он встал,и ушанку снял,и капли пота смахнул со лба, —увидел — немцы,услышал — пальбаотхлынули за арсенал…

Был он совсем молодой лицом,но как-то по-взрослому молодой;за пулеметон прилег юнцом,поднялся мужчиною с бородой.

И тогдаему показалось вдруг,что он ужесамый старый солдати что землю,которую взял, назадне выпуститиз огрубевших рук.

Богучар, декабрь 1942 г.

Сестре Валентине

Не обижайся. Ведь самописьмо на родину не пишется.Я б написал тебе письмо,да что-то снова пушки слышатся.

Мгновенья малого в боюсебе не выкрою по выбору;я здесь по горло устаюи — веришь — времени не выберу.

То переходы, то бои,то отступленье это чертово,то непросохшие слоиблокнота моего потертого.

А тут еще снега с дождем.От ППС — тропа завьюжена…От вас мы тоже писем ждем,как дети — праздничного ужина,

который близок и далек,как в зимний день ночлег для странника,как тусклый звездный огонек,как запах вяземского пряника.

Тревог немало в наши дни.И все догадки о превратностяхв семействе маленьком — одни,по меньшей мере, неприятности.

Пиши. И жди меня в ответ.И верь, что наша встреча сбудется.А то, что писем долго нет,так тут виной всему распутица.

Район Изюма, 1943 г.

Ковры

Прошедшее — в миражной дымке.Оно глядит, как свет из мглы.Я помню домик караимкиза Симеизом у скалы.

С ее богатством лишь природасоперничала при луне:ковры у выхода, у входа,и у стола, и на стене.

Движеньем рук своих проворныхона по праву ремеславсе краски ночи, кроме черной,на полотно перенесла.

Искусство цвета!Ну и рад жебыл каждый, кто входил к ней в дом…Ковры такие магараджеи то приснились бы с трудом!..

Я помню знойный ветер лета.Ее у взморья помню я.Косички пепельного цветасбегали с плеч, как два ручья.

Как будто сотканный из гула,из всех цветов морской волны,от Симеиза до Стамбулалежал прямой ковер луны.

Хотелось быть в тот вечер юным,тоску оставить взапертии по ковру при свете лунномс подругой об руку пройти…

Волна в закатный рог трубила.А в сумраке вечеровом —тропинка в горы…Это былов сороковом, в сороковом.

И вдруг в обычный час закатанад головой — чужой мотор.Подошва прусского солдатаступила на ее ковер.

Напрасно лунный луч резвился.Ночь тяжела. Волна тускла.Весь мир ее с тех пор вместилсяв квадрат оконного стекла.

С тех пор в тоске, в печали томной,поправ законы ремесла,она всю горечь ночи темнойна полотно перенесла.

Но в этом горестном смещеньецветов,возникших в темноте,играла искра возвращеньяк первоначальной красоте.

1943 г.

Сказка о вóроне

Ветер осеннийв трубу на рассвете трубил.Ворон на деревекрыльями по ветру бил.

Где-то за брянской чащобойгремела война.Древняя птица во мраке летела одна.

Крылья, как два океана, шумели во мгле.Звезды качались на левом и правом крыле.

Перед полуднем планеты увидели всемощного ворона в звездной, тяжелой росе.

Черным крестом проплывая в пустых небесах,нес он столетнее дерево —дуб в крючковатых когтях.

Как бы планета-земля ни была тяжела,но от дубовых корней оторваться она не могла.

Так и летел этот ворон под ветром сквознымс доброй добычею —с дубом и шаром земным.

Сколько б летел он с планетой? Столетье иль два?Где бы он сел? На какие бы сел острова?

Что бы случилось с могучим крылатым бойцом,если бы сказка не кончилась светлым концом?

Мальчик поднялся с кровати.В окошко взглянул.Вышел из хатыи ворона с дуба спугнула.

Звезды летели, как в сказке, блестя серебром:шли бомбовозы над черным вороньим пером.

1943 г.

Гнездо

Высота врезáлась в рощу клиноми жила под ветром, на дожде,с маленьким гнездом перепелиным,с желторотым птенчиком в гнезде.

Озаряя рощу светом белым,грозы полыхали над гнездом.Мать,прикрыв птенца промокшим телом,отводила молнии крылом.

В клочьях облаков,как бог, спокойноеподнималось солнце.Лишь тогдаперепелка в небо знойноевыпорхнулаиз гнезда…

Дуновенье ветерка залетногоколыхало с пчелами цветы…Пополуднирота пулеметнаязаняла рубежу высоты.

В полный рост поднявшись над долиною,русский парень,бравший города,

вырыл у гнезда перепелиногоровдля пулеметного гнезда.

И когда по ковылю седомувражий строй пошел на высоту,птица, возвратившаяся к дому,вдруг затрепетала на летуи запела вдруг…

И в то мгновеньепулеметчик прошептал: — Пора…(Я назвал бы ангелом спасеньяэту птицу серого пера!)

Грянул бой.Она над боем чернымзаклинала песней хрупкий домвсем своим издревле непокорным,гордым материнским существом…

А когда свинец поверг пехотуи опасность обратилась вспять,человек, приросший к пулемету,мертвым был.Но продолжал стрелять.

1943 г.