Алексей Недогонов - Дорога моей земли Страница 8

22 июня 1941 года

Роса еще дремала на лафете,когда под громом дрогнул Измаил:трубач полка —у штаба —на рассветев холодный горн тревогу затрубил.

Набата звук,кинжальный, резкий, плотный,летел к Одессе,за Троянов вал,как будто он не гарнизон пехотный,а всю Россию к бою поднимал!

1941 г.

«Нет, нас на колени вандалов орда не склонит…»

Нет,нас на колени вандалов ордане склонит,чтоб вечно глумиться над нами.Становимся мы на колени тогда,когда, отстояв от врагов города,целуемродное гвардейское знамя!

21 августа 1941 г.

Предсказание

Усталая,но гордая осанка.И узелок дорожный за спиной.Гадала мне гречанка-сербиянкав Саратове на пристани речной.

Позвякивали бедные монистана запыленном рубище ее.Она лгала.Но выходило чисто.Я слушал про свое житье-бытье.

И делал вид, что понимаю много,хотя она мне верила с трудом.тут было все:и дальняя дорога,и беспокойство,и казенный дом,тут были встречи,слезы и свиданья,и радости, и горечь женских мук —все,без чего немыслимо гаданьев такие дни на пристанях разлук.

Во всем я видел правды очень мало.Что слезы — ложь,что встречи — соврала,а то, что буду жив, —она узнала,и, что домой вернусь, —права была.

Саратов, осень 1941 г.

Письмо

Когда ты девочкой была,я знал тебя по памяти.И ты в душе моей жила —в моей охранной грамоте.

Ты сном была в моей судьбе.И это ли нелепости,что я хранил тебя в себе,как в осажденной крепости?

И я, поверь мне, никомуни капли не завидовал —тому, кто лгал тебе,тому,кто удочки закидывал.

Я слепо верил: ты моя…(Мне больше ль было надобно?)Так верят в песню соловья,когда она предсвадебна.

В часы вечернего теплая шел к тебе сумерничать,и ты, звезда моя, моглас мечтой моей соперничать.

В пределах счастья двух именв тебя — обмолвлюсь запросто —я без оглядки был влюблен,как мальчик, просто-напросто.

И, полюбив твои черты,я ни на что не сетовал.Я так любил тебя, что тыне замечала этого.

И вот сейчас, когда войнаменя бросает в стороны,когда знакомых именав когтях уносят вороны,я часто думаю над тем,что, не родившись заново,нам суждено домой не всемвернуться с поля бранного.

Не всем нам видеть жен своих,не всем прийти с победою.А я в кругу друзей живыхо смерти не беседую.

Я верю: вынесу войну,сто ран приму, но выстою.Себя верну, любовь верну,и щедрую, и чистую —такую щедрую, что в нейне думал об измене я,такую чистую, что ейлишь только ты — сравнение!

1941 г.

Тепло

Погодане сыраи не простудна.Она, как жизнь,вошла и в кровь,и в плоть.Стоял такой мороз,что было трудноштыком буханку хлеба расколоть.

Кто был на фронте,тот видал не раз,как следом за трассирующим блеском —В знобящей мгле над мрачным перелеском —летел щегол,от счастья пучеглаз.

Что нужно птице, пуле вслед летящей?Тепла на миг?

Ей нужен прочный кров.

А мне довольно пары теплых слов,чтобы согреться в стуже леденящей.

1941 г.

Пулеметчик

Зима состояла из мелочей:снегá,морозы,и ветер лют.

Одиннадцать дней и десять ночей,ровно пятнадцать тысяч минут,порою сутками напролетмолнией             полосовал                               по врагурусский станковый пулеметпод Миллерово в снегу.

Выбиваясь на третьей ленте из силрокотал с перебоями, но потому пулеметчика пить просилсвоим воробьинымжестоким ртом.

Человек болел за него душой:нет воды. Хоть умри.И вотпулеметчик стрелков берет в оборот —и фляга, наполненная мочой,поит станковый пулемет.

Так он насмерть боролся тут.Так он работал в порядке вещейровно пятнадцать тысяч минут,одиннадцать дней и десять ночей,под вьюгой.

И каждые полчасачеловек продвигал пулемет впередна одинмучительныйоборотпулеметногоколеса.

Он продиралсяк норам чужим,огнем гарнизонсжималв тиски:то, что под силубыло троим —адово дело, —ему с руки!

Он знал —весною шуметь ветрам,лететь журавлям,тополям цвести,ходить через Милллерово поездам,по утрампионерам в школу идти.

И когда он встал,и ушанку снял,и капли пота смахнул со лба, —увидел — немцы,услышал — пальбаотхлынули за арсенал…

Был он совсем молодой лицом,но как-то по-взрослому молодой;за пулеметон прилег юнцом,поднялся мужчиною с бородой.

И тогдаему показалось вдруг,что он ужесамый старый солдати что землю,которую взял, назадне выпуститиз огрубевших рук.

Богучар, декабрь 1942 г.

Сестре Валентине

Не обижайся. Ведь самописьмо на родину не пишется.Я б написал тебе письмо,да что-то снова пушки слышатся.

Мгновенья малого в боюсебе не выкрою по выбору;я здесь по горло устаюи — веришь — времени не выберу.

То переходы, то бои,то отступленье это чертово,то непросохшие слоиблокнота моего потертого.

А тут еще снега с дождем.От ППС — тропа завьюжена…От вас мы тоже писем ждем,как дети — праздничного ужина,

который близок и далек,как в зимний день ночлег для странника,как тусклый звездный огонек,как запах вяземского пряника.

Тревог немало в наши дни.И все догадки о превратностяхв семействе маленьком — одни,по меньшей мере, неприятности.

Пиши. И жди меня в ответ.И верь, что наша встреча сбудется.А то, что писем долго нет,так тут виной всему распутица.

Район Изюма, 1943 г.

Ковры

Прошедшее — в миражной дымке.Оно глядит, как свет из мглы.Я помню домик караимкиза Симеизом у скалы.

С ее богатством лишь природасоперничала при луне:ковры у выхода, у входа,и у стола, и на стене.

Движеньем рук своих проворныхона по праву ремеславсе краски ночи, кроме черной,на полотно перенесла.

Искусство цвета!Ну и рад жебыл каждый, кто входил к ней в дом…Ковры такие магараджеи то приснились бы с трудом!..

Я помню знойный ветер лета.Ее у взморья помню я.Косички пепельного цветасбегали с плеч, как два ручья.

Как будто сотканный из гула,из всех цветов морской волны,от Симеиза до Стамбулалежал прямой ковер луны.

Хотелось быть в тот вечер юным,тоску оставить взапертии по ковру при свете лунномс подругой об руку пройти…

Волна в закатный рог трубила.А в сумраке вечеровом —тропинка в горы…Это былов сороковом, в сороковом.

И вдруг в обычный час закатанад головой — чужой мотор.Подошва прусского солдатаступила на ее ковер.

Напрасно лунный луч резвился.Ночь тяжела. Волна тускла.Весь мир ее с тех пор вместилсяв квадрат оконного стекла.

С тех пор в тоске, в печали томной,поправ законы ремесла,она всю горечь ночи темнойна полотно перенесла.

Но в этом горестном смещеньецветов,возникших в темноте,играла искра возвращеньяк первоначальной красоте.

1943 г.

Сказка о вóроне