Демьян Бедный - Том 3. Стихотворения 1921-1929 Страница 8

Вандервельде в Москве*

С блудливой миной, сановный морща лоб.Се к нам грядет министр и преданный холопЕго величества бельгийского, Альберта.Чтоб помнил он всю жизнь об этом «светлом» дне,Устроимте ж ему мы «встречу»! Он вполнеДостоин доброго «кошачьего концерта»!Пускай же облетит весь шар земной молва,   Как, пролетарская Москва,Прошла ты с шиканьем, насмешками и свистом   Пред подлым гоф-социалистом!

Нет, не забыли мы кровавой той поры,Когда он русскому царю был гость желанный,Когда предателю весь царский штат охранный   Под ноги подстилал ковры.«Приди на помощь нам, союзник наш почтенный,Пусть чернь фабричная, услыша голос твой,Усвоив сдуру твой социализм подменный,Патриотический поднимет снова вой!»   О, сколько их у нас в ту пору подвизалось,Таких вот прихвостней банкиров и царя.Искали дураков, а их не оказалось.В России зрел февраль, предвестник Октября!

Где желтые цветы? Скорей ему в петлицу!Как много важности в антантовском после –   Се входит в красную столицу   Плут на эсеровском осле!Эсеры, по пути ему стелите вайи![8]С осанной (где вы там?) к нему, меньшевики!   Остановитеся, трамваи!Замрите, улицы Москвы и тупики!Спаситель! Осенен трехцветным царским флагом,Въезжай в судилище ослиным важным шагом,   Где подзащитные твои,Всех распинателей России холуи,Эсеровских це-ка бандитские созвездья,Организаторы убийств из-за угла,   Ждут пролетарского возмездья   За все их черные дела!!

Слово – не воробей…

По слухам, не предвидя своим подзащитным оправдания,Но предвидя свой несмываемый срам,Вандервельде потребует, чтоб в зале заседанияНе велось стенограмм.

Сел в калошу

Подарок «Эмилию Версальскому», Вандервельде тож   Рабочими красного «Богатыря»   «Другу» последнего русского царя   И французского маршала Фоша   Готовится – огромная калоша.

Мне Наркомюст сказал: «Садитесь. Я вам рад.Садитеся». – «Куда?! Благодарим покорно!» –«Садитесь». – «Нет, уж я… Я постою, камрад».А он – «Пардон, мусью», – мне говорит упорно.Ну, что же? Пусть «мусью». Мерси за прямоту,«Пардон», однакож, есть. Хоть вежливы по тону.Но «Правда» – прямо мне горчичник к животу –Заладила, что день: «Ату его! ату!»   Громит без всякого пардону!Уж переводчик мой язык себе свихнул,Переводя ее свирепые нападки.Намедни в зеркало я на себя взглянул:Лицо прорезали две новых скорбных складки.Мон-дьё! С каким домой вернусь-то я лицом?!

Не беспокойтеся, почтеннейший Иуда!   Я уповаю, что отсюдаВы политическим вернетесь мертвецом!

Не узнаю этих мест.В прошлый мой приездПри покойном российском государеБыл я в большом ударе,Слыша, как все шептали вокруг:«Мусью Вандервельде!.. Наш друг!..»Встреча во дворце была столь интимна,Мне жал руки сам державный лейб-гусар,А я под звуки царского гимнаКричал: «Вив ля Рюсси! Вив ле цар!»

А нынче, переехав границу,Попал я ровно в сумасшедшую больницу:При виде меня все дрожат от яростиИ, не уважая моей относительной старостиИ моего социального положения,Сыплют такие выражения,Коих смысл… не совсем переводим.Все ж приехал я в Москву невредим,Хоть по пути мне кричали при всякой оказии:«Эй, ты, холуй буржуазии!»На станции СебежеКакому-то русскому невеже,Оравшему: «Ей, ты, двухсполовинный!» –Мой спутник, Курт Розенфельд, сделал упрек невинный:«Мейн герр, эс ист нихьт вар!Мой Интернационал не двухсполовинный, а Венский!»На что невежа запыхтел, как их самовар:«Ты – плут венский, а я – мужик деревенский!Вот ты сытый, а я голодный, –Ты лакированный, а на мне рогожа,Но я красной Россеи гражданин свободный,А ты! – собачий хвост, подхалимская рожа,А кабы мне поручили тебя принимать –Показал бы тебе я кузькину мать!»   На станции Великие ЛукиНатерпелся я муки:Какая-то товарищ ФеклаЧуть не вышибла в вагоне стекла.   А уж Москва себя показала:Тысячи рабочих вокруг вокзалаВстречали меня столь… бурно,Что мне чуть не сделалось дурно.За что столько свисту, брани, угроз,За что – букеты не из красных роз,А из травы сорнойИ жгучей крапивы подзаборной?За что эти черные, позорные плакаты?Пусть эсеры сто тысяч раз виноваты,Но я же адвокат,Я только адвокат,А потом уже социал-демократ,Чьи, хе-хе-хе, убежденияЗаслужили высочайшего утверждения!

Ах, ма тант,Антант!Как я возвращусь отсельВ Версаль? В Брюссель?Не то мне страшно, что эсеров осудят, –От мысли иной берет меня жуть:Какими «розами» будет, – ох, будет! –Усыпан в Европе мой обратный путь?!

Перевел с социал-предательского

Демьян Бедный.

В Париже под председательством миллиардера Моргана открылась конференция банкиров.

Из Берлина

Из нашего печального изгнанияПриветствуем ваши великие начинания.Вы соль земли и светочи мира.Да здравствует творческая мысль банкира!Да здравствует предмет нашей бескорыстной симпатии,Представитель американской развернутой демократии,Гордость человечества, Морган!!   От лица сотрудников «Социалистического вестника»Подписали два меньшевистских прелестника      Мартов и Дан.

Из Москвы

Переваривая впечатления московских приветствий(Не имевших, к счастью, физических последствий)– Ах, вырваться бы отсюда скорее! –Скорбим, что не можем, каждый в своей ливрее,Потолкаться в передней вашей конференции,Чтоб сквозь двери послушать ваши мудрые сентенцииИ усвоить их высокоблагородные мотивы.Клянемся выполнять ваши новые директивыИ проводить их в жизнь всеми «социалистическими» мерами.   Лично от себя и уполномоченные эсерами,   Этими жертвами большевистского насилия,Подписали: мамзель Эмилия,Вокерс, Курт Розенфельд, переводчица РозенталияИ еще одна каналия(Коммунистов коробит ее кровно поруганная фамилия).

С подлинным верно

Демьян Бедный.

Я явилася сюда,Вот сюдаИ сюдаДля… вот этого… суда,Для суда,Да!

Посмотрите ж, наркомюст,Наркомюст,Наркомюст,

Что за ножки, что за бюст,Что за бюст,Бюст!

Содержанка короля,Короля,Короля,Я спою вам: тру-ля-ля,Тру-ля-ля,Ля!До-ре-ми! Ре-ми-фа-соль1Ми-фа-соль,Ми-фа-соль!

Всем понятно, в чем тут соль?В чем тут соль?Соль!

Вступив с Антантою в единый, тесный блокИ доброго от нас не чая хлебосольства,В Москве он разыскал уютный уголокВ лакейской конуре английского посольства.

«Я ухожу! – жеманно ты сказала, –Пусть ангелы моих друзей спасут».И ты ушла торжественно из зала,Презревши наш, рабочий, «хамский» суд.

Молчали все, от изумленья немы,А я рыдал, почувствовав беду:«Ушла… ушла… И я лишился темы,Какой, увы, уж больше не найду!»

Твои слова звучали так напевно,Но вера им свелась у всех к нулю.И ты ушла, суду швырнувши гневно:«Я к своему вернуся королю!»

Потупившись, две глупеньких гризеткиТвой гардероб тащили впереди,И – злой символ! – три желтеньких розеткиУ всех троих дрожали на груди.

О три красы! О желтое созвездье!Презрев наш суд, идите же туда,Где в некий день настигнет вас возмездьеНе менее сурового суда!

Вот именно!*