Евгений Долматовский - Добровольцы Страница 9

Глава тринадцатая

ГОД РОЖДЕНИЯ 37-й

Обещанный мальчик нашелся к апрелю.Он первенец нашего поколенья.Приехав из клиники через неделю,В квартиру он хлопоты внес и волненья.

К Кайтановым гости несли поздравленья.Хозяин — уже не мальчишка влюбленный,Какие-то мучают парня сомненья,И веки красны после ночи бессонной.

А Леле — худой, изменившейся сразу,С прозрачными розовыми руками —Все мнится: наполнен весь мир до отказаБациллами всякими и сквозняками.

Не сразу освоившись с новою ролью,Она не смогла, не сумела заметить,Что Колино сердце терзается болью,Что трудно ему и тревожно на свете.Вторую декаду туннели в прорыве.Так много трудились, так мало прорыли.

Командовать сменой трудней, чем бригадой, —Поди разберись в этом сложном хозяйстве.Вдобавок Оглотков — зачем это надо? —Кайтанова обвиняет в зазнайстве.

И всюду вредительство подозреваетТрагический блеск в его медленном взгляде, —Он страшные заговоры раскрываетПо два раза в день чуть не в каждой бригаде.

А нынче придумал про Гуго и Фрица,Что были агенты они капитала.Извольте ответить за связь с заграницей;Дружить комсомольцу с врагом не пристало.

Кайтанов отправился к дяде Сереже.Тот грустно промолвил: «Скажу тебе честно,Я верю вам всем, но Оглотков, быть может,Такое узнал, что и нам неизвестно».

Не стоит рассказывать Леле об этом:Кормящая мать, ей нельзя волноваться.Эх, были бы рядом Акишин с поэтомИ Слава — за правду бы легче подраться.

Но нынче зачеты заели поэта,И едет Акишин над синью Байкала,Как принято — в волны швыряет монеты,Ныряет в туннели, пробитые в скалах.

О Славе ни слуху ни духу; как прежде,Гадают товарищи, сбитые с толку.Лишь Леля в своей материнской надеждеТвердит: «Ничего, человек не иголка».

И вправду надежда — великая сила,В ней твердость мужская и девичья тайна,Она и меня для борьбы воскресила,Когда весь народ проходил испытанье.

С надеждою и расстояния ближе,И если бы дать ей глаза человечьи,Она бы увидела утро в Париже.Наверное, утро. А может быть, вечер.

Быть может, в то утро иль вечер весеннийПрохладною набережной АустерлицаИдет человек. Отражаются в СенеГлаза его синие, словно петлицыСоветских пилотов. Однако, пожалуй,Такое сравнение неуместно.Идет он вразвалку, размашистый малый,Простой человек, никому не известный.

Пиджак на прохожем сидит мешковато,И плечи пошире, чем требует мода,Но это не хитрость портного, не вата, —Таким уж его сотворила природа.

Он входит в, метро и с особым вниманьемНа кафель глядит, на прожилки в бетоне.Он едет на станцию с гордым названьем«Бастилия»… Странно, что курят в вагоне.

Плас-де-ля-Конкорд. Громогласный и гордый,Здесь шел Маяковский могучей походкой.А вот интересно, какие рекордыФранцузы поставили при проходке?

В толпе по лицу его робко скользнулоЖивое тепло неслучайного взгляда.Легко долетело средь шума и гулаК нему обращенье: «Салют, камарадо!»

На юг самолет отправляется скоро.Поедет он с чехом, мадьяром, норвежцем.Они называют его волонтером,Суровые люди с Испанией в сердце.

Свобода не частное дело испанцев!Фашизм наступает на мир и народы.Спешат волонтеры в Мадрид, чтоб сражатьсяЗа правое дело, под знамя свободы.

И только для нас остается загадкойУфимцев с поступком своим величавым.И Коля, склоняясь над детской кроваткой,Решает: «Мальца назовем Вячеславом!»

И теща не против, и Леля согласна,И Слава Кайтанов, единственный в мире,Из кружев своих заявил громогласно,Что он самый главный в их тесной квартире.

Отец его стал молчаливым, суровым.Он мысли готовит к тяжелому бою,Пожалуй, пора ко всему быть готовым.Будь мужествен, что б ни случилось с тобою!

Но где же наш Славка, красавец проходчик,Отчаянный аэроклубовский летчик?Ответа ищу я в завещанной книге,Страницы листаю в тревоге и жажде.И вдруг замечаю, что «Карлос Родригес»На сотой странице подчеркнуто дважды.

Мне к сердцу прихлынула жгучая зависть.И я не страницы, а пламя листаюИ вижу, как, в знойное небо врезаясь,Летит истребитель на «юнкерсов» стаю.Настала пора! И мое поколеньеЗа мир и свободу вступает в сраженье.

Глава четырнадцатая

ВОЛЮНТАРИО

Бомбят Мадрид. Огромный древний городЛежит, раскинув каменные руки.Вой бомб и вой сирен — как голос горя.Дрожит земля в невыносимой муке.

Клыкастый «юнкерс» ходит деловито,Выискивая цели, завывая.Беспомощное гуканье зениток,И крики в опрокинутом трамвае.Оцепененье, и толчок удара,И дым пожара, черный дым пожара.

И вдруг как будто небо прочеркнулиНесущиеся строем крылья «чаек»,Полетом звонким бронебойной пулиТяжелое гудение встречая.

И закружился бой кольцом Сатурна,Седое небо сделалось ареной.Снующих самолетов блеск латунныйУходит выше, в глубину вселенной.И, выпустив огня короткий росчерк,Кренится на крыло бомбардировщик.

А там, внизу, на длинных плоских крышахТолпятся жители и смотрят в небо.Сейчас весь город из убежищ вышел:Сидеть в подвалах для южан нелепо.

Смертельной красотой воздушной схваткиВзволнован весь Мадрид. Он ждет итога.Вот «юнкерс» заметался в лихорадкеИ на земле, не в небе ищет бога.Летит, объятый пламенем зловещим,И весь Мадрид победе рукоплещет.

…За городом зеленая равнина.На ней сейчас аэродром «курносых».Здесь приземлился и открыл кабинуГолубоглазый и русоволосыйПилот республики, сеньор Родригес,Товарищ Карлос… Знаешь, это имяОдин мой друг в одной испанской книгеНашел, когда мы были молодыми.Но я об этом вспоминать не вправе.Поговорим о мужестве и славе

Родригес «волюнтарио» зовется, —Понятно слово «воля» всем на свете.Одет товарищ Карлос по-пилотски:В короткой куртке замшевой, в берете.

Он едет в город на машине старой,На сумасшедшей скорости, с шофером.У них на лицах отблески пожара,И город открывается их взорам.«Ты будешь ждать на улице Кеведо,А я, пожалуй, на метро проеду».

Вагон качается, чуть-чуть пружинит.Здесь трасса углубляется покато.В знакомой детской шапочке дружинникНа пеструю толпу глядит с плаката:

Как странно, перед фразой знак вопроса!«?Эй, парень, не на фронте почему ты?»«Но пасаран!» — начертанное косо,В метро сопровождает все маршруты.Везде, от Вальекаса до Эстречо,Летят плакаты поезду навстречу.

На мрачноватой станции «Чамбери»Заметил он, что кто-то добрым взглядомСледит за ним. Когда открылись двери,Попутчик этот оказался рядом.

В зеленом френче, в бутсах, смуглолицый,С гранатами, с огромным пистолетом,Не ожидал он здесь столкнуться с Фрицем,К тому же столь воинственно одетым.«Геноссе, здравствуй!» — «Камарадо, ты ли?»И оба в удивлении застыли.

Нет, им сегодня не наговориться!Они, как мальчики, друг другу рады.Глядят с благоговением мадридцы:Наверно, эти из Интербригады.

Товарищи, солдаты доброй воли,Они винтовки на плечи надели,Хотя не убивать учились в школеИ матери им не о смерти пели.Далекие взрастили их долины,Где не растут ни лавры, ни маслины…

Сигнал тревоги… Тормоза скрежещут.Движенье оборвалось. ЗамелькалиФигуры смутные бегущих женщин,И слышен крик младенца в одеяле.

Толпятся около плакатов дети,И кто-то плачет, и кого-то ищут.Голубоглазый человек в беретеТяжелые сжимает кулачищи.С поверхности удары бомб он слышит,Как будто ходят в сапогах по крыше.

…А может, москвичи, а не мадридцыБегут, — и не в туннель под Альварадо, —Спеша от бомбы воющей укрытьсяМежду «Дзержинской» и «Охотным рядом».Но для него на свете равно дорогИ каждый человек, и каждый город…

Перелетая через две ступени,Он рвется наверх, не простившись с Фрицем.«Гони!» — кричит шоферу в исступленье.И, фары погасив, машина мчится.

Навстречу запах роз и запах гари.Они проносятся к аэродрому.Прожектор по небу тревожно шарит,Вздымая луч, как меч, навстречу грому.Механик понимает с полуслова:«Конечно, „чайка“ к вылету готова».

Он вылетает в черное пространство,Где ходит враг, определив по гуду.Курносый самолет республиканцаПоявится неведомо откуда.

Как вестник справедливости и мести,Летит Родригес на ночную битву.Два добровольца поднялись с ним вместе,И каждый что-то шепчет. Не молитву,А песню, что пленила эскадрилью:«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью».

Он ищет, ищет в крестике прицелаСвою мишень. Он жадно ищет бояИ «фокке-вульфа» клепаное телоВ отсветах лунных видит под собоюИ черный крест с загнутыми краями…

Сейчас, воздушным вопреки законам,Он мог бы задушить его руками,Сойдясь, как в сказке, — человек с драконом.Сраженье — на виду у всей вселенной,И, словно мысли, выстрелы мгновенны.

И падает противник, как комета…Немного покружившись для порядка,Родригес приземлился до рассветаИ входит в командирскую палатку.

«Как было дело?» — «Он ходил за тучей,Я вынырнул и по хребту ударил».«А знаешь ли, что это первый случайНочной победы? Это ж подвиг, парень!»«Не разобрался я в горячке боя,Кто сбил врага. Нас в небе было трое».

Глава пятнадцатая