Виталий Коржиков - Морской сундучок Страница 9

— Онкель был совсем маленьким, ганц кляйн. — И повар задержал у груди руку, показывая, какого роста был солдат дядя Федя. — Но борща и хлеба у онкеля Феди хватало для всех детей. Фюр аллен киндерн.

Немец вспомнил, как помогал онкелю Феде топить кухню, раздавать хлеб, и вдруг решительно сказал:

— Если б не онкель Федя, я бы никогда не стал поваром! А так всю жизнь готовлю, плаваю и в разных странах, где только мог, кормил голодных детей.

Он улыбнулся и, уже прощаясь, вздохнул:

— Вот хотел угостить и вашего товарища. Но Федя спит. Спит онкель Федя.

И снова стало тихо, только где-то качнулись колокольцы, будто нежно повторили: «Онкель, он-кель…»

Мы разом заговорили: вот ведь как бывает! Столько лет прошло, а дядя Федя, если жив, и не знает, что вспоминают его сейчас. И где? В Японии! Запомнился солдат дядя Федя человеку на всю жизнь. Штурман улыбнулся:

— Наш-то Федя тоже ростом не очень вышел…

На рассвете мы уходили. Берег ещё спал. Но рыбаки уже тянули сети. На корме немецкого танкера снова стоял грузный человек. Он был опять в белой куртке, в колпаке — повара встают рано — и негромко кричал нам:

— Передайте привет онкелю Феде!

Мы кивали, хотя не очень-то поняли, какому онкелю передать привет: нашему Феде или тому, который когда-то после боя наполнял мальчишечьи миски и котелки солдатским борщом. Скорее всего, обоим.

За бортом всё больше дымилась на морозце вода. Над спящим городком всё отчётливее вырисовывался старый вулкан. В одном из домиков у его подножия спал ещё японский мальчик, у которого тоже был теперь свой дядя Федя.

КОМПАС

В полночный знойВ пути со мнойМечтает компас —Друг ночной…

Нам светит южная луна,Пропахшая бананом.За рубкой южная странаНас манит духом пряным.

В иллюминаторЮг глядит,Огнями путь усеяв,А друг поёт,А друг твердит:«На Се —На Се —На Север!»

Там в травахСвежая роса.Там пахнут ёлкамиЛеса.Он в лес мечтает до того,Что рвётся вон из ложа,И стрелка острая егоНа ёлочку похожа.

И я у компаса стою,На вахте сон рассеяв,И подпеваю, и пою:«На Се —На Се —На Север!»

ГОСТЬ

После долгого плавания в жарких краях мы отправились в Арктику к полярникам, вышли в Чукотское море и стали ждать ледокола.

Я приготовил с друзьями буксирный трос и посмотрел за борт: не появится ли где-нибудь белый медведь. Вокруг всё сверкало, вспыхивало, толкались мокрые ледяные глыбы: вон поплыл ледяной кашалот, а вон — весь в сосульках — целый ледяной слон.

На палубу один за другим выбегали машинисты — коричневые, только из Индии, — вдыхали снежную прохладу, окидывали взглядом горизонт и качали головой:

— Ну сила!

Но вот вышел из токарной мастерской мой дружок Гриша, хрустнул плечами, упёрся загорелыми руками в борт, кивнул уже было: «Ну…» — и вдруг вскрикнул:

— Ты смотри!

Я оглянулся. Ничего нового. Лёд и вода. Вода и лёд.

— Да вон, левей! — Гриша показал вперёд жёлтым задубевшим пальцем.

Тут и я подался вперёд.

К нам несло резную, как дубовый лист, льдину. За ней выныривала усатая нерпичья голова, а на льдине сверкал от солнца белый, прямо сахарный, нерпёныш — белёк.

Нерпа всё прыгала из воды, но только подгоняла льдину.

Нерпёныш тревожно смотрел на чёрный борт, и глаза у него становились большими и чёрными.

— Возьмём? — быстро спросил Гриша.

— Так он же маленький!

— В гости, на часок! — крикнул азартно Гриша. — Спускай трап!

В гости — можно. Я нажал на кнопку, трап со скрипом поехал вниз.

Гриша быстро застучал каблуками по металлическим ступенькам, и как только льдина ткнулась в борт, подтянул её ногой, изловчился и пятернёй подхватил испуганного нерпёныша.

— Ну, видел? — крикнул Гриша, взбегая, и поднял белька над собой.

Нерпёныш мигнул, дёрнул ластами, хвостом — от меха так и посыпались брызги с инеем, а вокруг запахло морозом и свежей рыбой.

— Держи, — сказал Гриша.

Я протянул руки вперёд и улыбнулся: пальцы сразу спрятались в белый пух, а в ладонь что-то толкнулось: тук-тук-тук.

Из пушистой морды глянули на меня два глаза, посветлели и вроде тоже улыбнулись.

— Вот это да! — сказал я. — Сияет, как снег.

— Как полюс, — поправил Гриша, стряхнул иней у себя с чуба и снова подхватил белька.

У трапа уже толкалось полкоманды, и все просили: «Дай подержать! Ну хоть погладить!» Механики оттирали от масла ладони, дневальная протягивала передник. А Гриша чудил:

— Руки получше отмойте! И не курить возле ребёнка.

Все хохотали, но отворачивались и выпускали клубы табачного дыма в сторону.

Но тут сквозь толпу протолкался сухонький, седой дядя Вася, наш повар, и глянул снизу на белька цепкими глазами:

— Вот это шапка!

Все примолкли. Ну и сказал!

— А что? Шапка выйдет, — повторил дядя Вася, сверкнул полным ртом металлических зубов и посмотрел на Гришу: — Сам делать будешь? А то продай. У меня знакомый скорняк есть — такую шкурку сделает!

Он вытянул губы и дунул бельку в бок. Мех распушился, как одуванчик, засиял серебряными иглами, а белёк быстро задёргал хвостом.

— Да ты что? — сказал Гриша и поднял белька ещё выше, к свету. — Ты что, в себе ли?

— Ну уж, — сориентировался повар, — и пошутить нельзя.

Ничего себе шуточки!

— Ты бы его лучше угостил чем-нибудь вкусным, — сказал Гриша. — Гость ведь!

— Это мигом! — обрадовался повар, в минуту вынес из камбуза банку сгущёнки, ударил в крышку раз-другой ножом и подцепил пальцем густую нить молока; но белёк только испуганно дёрнулся и пополз по палубе.

— Колбасы бы принёс! — закричали кругом.

— Мигом! — согласился дядя Вася.

Но нерпёныш и от колбасы отвернулся.

— Не, — сказал дядя Вася. — Не его еда. Ничего не возьмёт. Зверь.

А я подумал: «Посмотрим!» Побежал к доктору, выпросил флакон рыбьего жира и вернулся на палубу:

— Ну-ка пустите.

— Ха, станет он тебе эту дрянь пить! — съязвил дядя Вася.

Но я плеснул из флакона немного жира в ладонь, поднёс бельку; он выпрямился на ластах, посмотрел на руку влажными глазами, повёл ноздрями и — раз! — ткнулся носом.

Я даже засмеялся: усы-то у него щекотные и язык шершавый. Я плеснул жира ещё и отодвинулся, белёк потянулся за мной. Шлёп-шлёп ластами. Я отвёл руку в сторону — и нерпёныш за ней. Тычется прохладным мехом: ещё просит.

Мы совсем было завозились. Но подошёл ледокол. Из рупора громыхнула команда капитана — даже льды заколыхались. И все бросились по местам.

А Гриша спустился с бельком по трапу:

— Будь здоров! Привет маме! — и бултых его в воду.

Мы двинулись за ледоколом, закачались мимо нас опять ледяные слоны, крокодилы, зашумели команды: «Давай буксир! Принимай буксир!» Работа.

Но я всё-таки выбрал минуту, выглянул за борт — что там? — и ахнул! Дружок-то наш плывёт за нами! Тянутся рядом с бортом две усатые головы: одна белая, другая жёлтая. Нерпа-мать беспокоится, отталкивает сына, а он торопится за пароходом. Нерпа — от борта, а он — к борту. Мать — в сторону, а белёк — вперёд!

Уже и ледяное поле пробили, и на чистую воду вышли, а я всё вижу, или кажется: гребёт вдали наш маленький белёк, работает ластами.

И куда это он, чудак, собрался? За нами в дальнее плавание? Так долго нам ещё ходить-плавать. Ох, долго!

А Гриша тоже выбежал к трапу, посмотрел в ледяную даль, засмеялся:

— Вот как ему рыбий жир понравился! Побереги, — говорит, — пузырёк. Пойдём же когда-нибудь домой — обязательно встретимся. Ещё пригодится!

МЕДВЕЖЬИ ОСТРОВА

ПустоеПобережье,УнылаяТрава.ПритихлиПо-медвежьиМедвежьиОстрова.Так друг за другом следомВ потоках ледяныхОни бредут,И летомЛиняет шкура их.Но лишь зима устроитАрктический набег —И острова покроетМедвежий белый мех.ЗамёрзнетПобережье,УлягутсяСнега,И воетПо-медвежьиПолярная пурга.

ЧЕЛОВЕК

Наше судно доставило на один из дальних северных островов всё необходимое для полярников, и мы стали готовиться к выгрузке. Приблизиться к берегу вплотную не удалось: мешала мель, и, спустив на воду баржу, мы отправились искать удобное пристанище для судна.