Алексей Лозина-Лозинский - Противоречия: Собрание стихотворений Страница 9

«Базар замолк. Торговец, груды…»

Базар замолк. Торговец, грудыСвоих товаров сосчитав,Берет Коран. Ослы, верблюды,За день порядочно устав,И их владельцы на покойУходят дружною толпой.

Среди задумчивых, красивых,Благоухающих чинарПроходит много мило-лживых,Пугливых, дерзких, нежных пар,И, их речами смущена,В чадру закуталась луна.

Крадется вор… Собака лает…Всё как всегда, всё как везде,Но муэдзин напоминаетО Цели, Тайне, о звезде!Ах, он был стар, сей муэдзин,Он стар был, стар и был один…

«И город, и люди забыты…»

И город, и люди забыты.Я лег на зеленые мхи,Упал на прибрежные плиты,Чтоб слушать, как шепчут ракитыИ сосен рокочут верхи.

Гляжу, как на брег издалека,Бурля, волноряд набежит,Ударит о камень жестоко,Расстелется плоско, широкоИ вновь, уходя, зажурчит.

И носятся цепи сравненийИ мыслей о солнца лучах,О сущности света и тени,О жизни подводных растенийИ рыб в изумрудных водах,

О рыбарях хмурых в деревне,Затерянной в чаще лесов,О всем, что загадочно, древне,О сказках, о спящей царевне,О тайне бегущих годов…

«Мою жестокую печаль…»

Мою жестокую печальУбьет жестокая улыбка:Пред смертью скажут все – как жаль,Что жизнь моя была ошибка.

Книга Вторая

МЫ, БЕЗУМНЫЕ…

I

НАБАТ

Война – отец всех, царь всех.

Гераклит

ХИМЕРЫ СОБОРА NOTRE DAME DE PARIS

Una eademque res duobus modus expressa.

Спиноза

I."Философ, мысливший, что тайна..."

Философ, мысливший, что тайнаВисит над нашим бытием,Иль непосредственно, случайно,Поэт в безумии своем,Иль дикий мистик, полный верыВ средневековых чудищ зла,Взвел кто-то страшные химерыПод небо и колокола.В своей одежде длиннополойТворец исчез в былых годах,Гуляка, может быть, веселый,Быть может, сумрачный монах,Забыт людьми, неведом, силен,Томимый роем странных снов,Средь улиц спутанных извилин,Во тьме готических домов;Но до сих пор его творенья,Проклятья каменные, в рядНад градом вечного движеньяНа храме чуждые сидят.Их лица странны. Любопытны,Удивлены, как у детей,Иль равнодушны, мертвы, скрытны,С печалью каменных очей…Иль с хищной радостностью силыГлядят химеры злобно вниз,Упершись лапами в перилаИ перегнувшись за карниз.

II. "Под ними шумно перемены..."

Под ними шумно переменыКак в скачке бешеной летят.Париж сквозь лопнувшие стеныПредместья впитывает в град;В болота движутся каналы;Вздымает почву щебень, сор;Чернея, старые кварталыУходят в глубь угрюмых нор;Труды мильонов гибнут в безднах,На пласт и грунт другим идут;А под землей червей железныхИзвивы мощные растут.И, вечно новы, поколеньяБегут и гибнут чередой…Глядят химеры, и виденьяНад ними носятся порой.

III. "Там, за Ситэ, где снова..."

Там, за Ситэ, где сноваСена Сливает два теченья вод,На колокольню Сен-ЖермэнаСедой звонарь, кряхтя, ползет.Морщинист, злобен и неистов,Смеется он, чему-то рад…Хе-хе, ему вожди легистов,Виконт веселый и аббат,Сегодня в ризнице церковнойСказали нечто… Взяв фонарь,Пойди тихонько в час условный…Ты дашь сигнал, седой звонарь.Не просчитай минуты, старый…Как было сказано, точь-в-точь…В двенадцать ночи бьют удары.Варфоломеевская ночь.Во тьме, по улице унылойКрадется тень, ползет, как зверь…– «Ты здесь, Жильбер?» – «От ложа милой». –– «Laudamus Deum! В эту дверь!» –Слышны удары… В капюшонахШныряют страшные попы…Прошло… У Лувра, на газонах,Нарядной слышен гул толпы.Маркизы милые смеются…Роброны, шпаги, парики…Гавот танцуется, поютсяОтменно-нежные стихи…И сам король, любезный, меткий,Смеясь, мадам де-ПомпадурО римском папе шепчет едкий,Весьма скабрезный каламбур.Прошло… Фигура исполинаВедет народ. То Жюль Дантон.Восстанье, клубы, гильотина,Три новых цвета у знамен…Забыты церкви, папа, вера.Сменили их на десять летОстрота злобная Вольтера,Конвента пламенный декрет.Бегут разряженные бары,Запачкан кровью древний трон,Марат, Жиронда, Монтаньяры,И наконец Наполеон…Прошло… Солдат, как на параде,Ровняет старый капитан,Готов на взятой баррикадеК расстрелу смелый мальчуган.Вот поднялися ружья взвода…Кричит мальчишка в дула их:«Долой рантье! Живет свободаНациональных мастерских!»Прошло… Шумят бульвары, пресса,Парламент, мэтрополитэн…На блеск кафэ спешит повеса,Вертлявый прыгает гамэн…Под звездным небом в честь ВаалаШумят, не слыша нищих плач,Студент Латинского кварталаИ из Ситэ банкир-богач.Кокотки, биржа, преступленья,Бульваров смех, Монмартра свист,И, полный жажды разрушенья,Сент-Антуанский анархист.В мир знанья славная СорбоннаКидает тысячи томов,А на окрайнах неуклонноРастет восстанья грозный рев…Берут начало здесь потокиВеликих слов, мечтаний, зла,Но, даже мощные, жестокиЗдесь люди, мысли и дела.Пройдет. Прейдут мечты и веры,Прейдет Париж, как Вавилон…Но пусть разрушатся химеры,Улыбка их… ей нет времен.

IV. "Да, кто они? Я, сын усталых..."

Да, кто они? Я, сын усталых,Сын злых сомнений, снов и мук,Я выраженье угадал ихИ обнял их, как брат и друг.Рука ваятеля хотелаСоздать дух зла… Но в те годаСчитались злом желанья телаИ дух боролся с ним тогда.Тот дух, что ведал мних безвестный,Крестом на плитах лежа ниц,Что после в готике небеснойДал неуклонность, высь и шпиц.Страстей людских обожествленья,Рой гномов, фавнов и дриад,Обезобразило стремленьеТворцов готических громад:Не жил монах — он лишь молился,Он не любил – он лишь страдал,И фавн в химеру превратился,В начало дьявольских начал.И, побежденный новым богом,Забытый бог, великий Пан,На храме каменном и строгомСогнул зверино-гордый стан.Но жив бог Пан, дух первобытной,Звериной истины лесов!Он шелестит повсюду, скрытный,Граненный ложью городов.Он лицемерьем искалечен,Греховен в мыслях и делах,Но в душах всех един и веченНа самых властных глубинах.И в храме сердца, рядом с верой,С познаньем, истиной, добром,Веселый фавн наш стал химерой,Проклятьем нашим и ярмом.Да, потому химеры гадкиИ потому они близки:То наших помыслов загадки,Всей нашей жизни и тоски.Изумлены они, лесные,Ненужной ложью наших дней,Но всё же их улыбки злыеГорды победою своей.Они повсюду торжествуютНад храмом, мыслью и толпой,Но, как и мы, они тоскуютПо дебри шепчущей лесной.Прикован к лжи и камням зданий,Я рвусь, как вы, химеры, в глушь,Я в вас влюблен, как в злость желанийЛесных, преступных наших душ.

ОЛАФ