Даниил Андреев - Стихотворения и поэмы Страница 9

* * *

Чуть колышется в зное,Еле внятно шурша,Тихошумная хвоя,Стран дремучих душа.

На ленивой опушке,В землянике, у пней,Вещий голос кукушкиЗнает счёт моих дней.

Там, у отмелей дальних —Белых лилий ковши,Там, у рек беспечальных,Жизнь и смерть хороши.

Скоро дни свои брошуВ эту мягкую глубь…Облегчи мою ношу.Приласкай, приголубь.

1939

Из дневника

На день восьмой открылся путь чугунный,Лазурных рельсов блещущий накал:Они стремились на восток, как струны,И синий воздух млел и утекал.

Зной свирепел, как бык пред стягом алым:Базарный день всех поднял ото сна,И площадь добела раскаленаБыла перед оранжевым вокзалом.

То морс, то чай в трактире под окномЯ пил, а там, по светло-серой пыли,Сновал народ и женщины спешилиЗа ягодами и за молоком.

Мужчины, женщины – все были смуглы,И, точно абиссинское шоссе,Следами пальцев, маленьких и круглых,В глаза пестрили мостовые все.

По рынку ли, у чайных, у застав лиЯ проходил – народ кишел везде,Был выходной, и множество из НавлиБрело на пляж: к воде! к воде! к воде!

Плоть жаловалась жаждою и потом.Когда же звёзды блёклые взошли,Я услыхал глухую дрожь земли,Свисток и гул за ближним поворотом.

Восторг мальчишеской свободы естьВ гремящей тьме ночного перегона:Не заходя в дремотный чад вагона,На мчащейся его подножке сесть,

Сощурившись от острых искр и пыли,Сжав поручень, пить быстроту, как хмель,Чтоб ветром злым в лицо хлестали крыльяНочных пространств – небес, озер, земель.

Как весело, когда поют колеса,Здесь, под рукой, грохочут буфера!Едва заметишь – мост, огни, откосы,Блеск лунных рек, как плиты серебра,

А из лесов – протяжный, дикий, вкусныйРосистый дух с лужаек в глубине……Ход замедляется: навстречу мнеДушмяным мраком дышит пост «Неруссный».

Кто знает, чем волнует нашу кровьТакой полет в двоящемся пространстве,И что за демон безрассудных странствийИз края в край нас гонит вновь и вновь.

Но хорошо таёжное скитаньеХолодным лязгом стали пересечь,Всех токов жизни дрожь и трепетаньеПить залпом, залпом и в стихе сберечь.

1936

Базар

Хрупки ещё лиловатые тениИ не окреп полуденный жар,Но, точно озеров белой пене,В белых одеждахлетний базар.

Мимо клубники, ягод, посуды,Через лабазы, лавки, столбы,Медленно движутся с плавным гудом,С говором ровнымреки толпы:От овощей – к раскрашенным блюдам,И от холстины —к мешкамкрупы.

Пахнут кошёлки из ивовых прутьевДухомнагретой солнцем лозы…Площадь полна уже, но с перепутьевСнова и сноваползутвозы.

Лица обветренны, просты и тёмны,Взгляд – успокаивающей голубизны,Голос – неторопливый и ровный,Знающий власть полевой тишины;Речи их сдержанны, немногословны,Как немногословнадушастраны.

Если ты жизнь полюбил – взгляни-ка,Как наливной помидор румян,Как сберегла ещё земляникаЗапах горячих хвойных полян!Справа – мука, белоснежней мела,Слева же – сливы, как янтари;Яйца прозрачны, круглы и белы,Чудно светящиеся изнутри,

Будто сам деньзаронил в их телоРозовый, тёплыйлучзари.

Кто объяснит, отчего так сладкоМежду телег бродить вот такИ отдавать ни за что украдкойРубль, двугривенный,четвертак.

Может быть, требуютжизнь и лира,Чтобы, благоговеен и нем,К плоти народа, как в тихие виры,Ты, наклонясь, уронил совсемДушув певучуюрекумира,Сам ещё не понимая, зачем.

1937

* * *

Не мнишь ли ты, что эгоизм и страхПустынников в трущобу уводили?Кто б ни был прав, но в ангельских мирахДивятся лучшие их неприметной силе.

Нет, не забыл я страшные века,Гнетущий пласт нужды, законов, быта,Куда людская жгучая тоскаБыла судьбой, как семя в прах, зарыта.

Когда от битв дымился каждый дол,Когда бедой грозились злые дали,Одни лишь схимники свой наивысший долгСвоею жизнью молча утверждали.

Хмель естества дотла испепелив,Приняв в народе имя страстотерпцев,Страданье твари – птиц, людей и нивОни впитали целокупным сердцем.

Ушкуйник, смерд, боярин и купецИх, как владык таинственных, просилиВнести за них сокровище в ларец —В Незримый Кремль, в небесный Град России.

За грех царей, за буйства пьяных сел,За кривду войн, за распри, за разруху,Они за нас – за всех, за вся, за всё —Несли страду и горький подвиг духа. —

В наш поздний век – кто смеет на РусиИзмерить мощь молитвы их смиренной,Кто изъяснит, чья помощь в небесиЕё хранит над самою геенной?

Нет боле чуда? – Ложь! – Есть чудеса,Я каждый миг их отголоскам внемлю,Есть внутренний затвор, скиты, леса,Есть тайные предстатели за землю.

Пусть многогранней стала вера ихИ больше струй вмещает гибкий догмат,Но древний дух всё так же твёрд и тих,Необорим и грузом бед не согнут.

1950

* * *

Ткали в Китеже-граде,Умудрясь в мастерстве,Золочёные прядиПо суровой канве.

Вышивали цветамиОслепительный платДля престола во храмеИ для думных палат.

Но татарские кониРжут вот здесь, у ворот;Защитить от погониМолит Деву народ,

И на дно голубое,В недоступную глушь,Сходят чудной тропоюСонмы праведных душ.

Там служенья другие,У иных алтарей;Там вершит литургиюСам Исус Назарей…

Недовышит и брошенДивный плат на земле,Под дождём и порошей,В снежных бурях и мгле.

Кто заветные нитиСохранил от врага —Наклонитесь! падите!Поцелуйте снега,

В лоне о́тчего бораПомолитесь Христу,Завершайте узорыПо святому холсту!

1950

Устье жизни

* * *

Поздний день мой будет тих и сух:Синева безветренна, чиста;На полянах сердца – тонкий дух,Запах милый прелого листа.

Даль сквозь даль яснеет, и притинУспокоился от перемен,И шелками белых паутинМирный прах полей благословен.

Это Вечной Матери покровПерламутром осенил поля:Перед бурями иных мировОтдохни, прекрасная земля!

1933—1950

* * *

Так лучистая Звезда Скитаний,Моя лазурная ВегаОстановится над куполом домаИ молодыми соснами,Дружелюбным лучом указуяМесто упокоения.

Как подробно, до боли вижуУбранство флигелей и комнат,Лужайки для игр,Пляж и балконы,А за лукою реки – колокольниДалекого города и монастыря!

Быть может, об этом надо молчать,Даже и щели не приоткрываяВ круг состоявшегося мечтаньяНикому?Но если молчать об этом —Что же делать с другим,В самом деле недоверяемомНи стиху, ни исповеди, ни другу,Разве только земле?

Впрочем, всё тайноеСтанет явным,Когда пробьет срок.Только рано ещё,Ах, как рано…

Ты, Звезда Скитаний,Знающая моё сердце!Путеводный светочНеисповедимой жизни!Голубая девочка,Смеющаяся в небе!

Ты сама знаешь, где остановиться,И когда.

1950

* * *

Уж не грустя прощальной грустью,Медлительна и широка,Всё завершив, достигла устьяБлагословенная река.

Обрывы, кручи и откосыВсё ниже, ниже – и разливПесчаные полощет косы,Простор на вёрсты охватив.

Лишь редко-редко, над осокой,В пустынной дали без границ,Темнеет тополь одинокий —Пристанище заморских птиц.

Но тем волшебное их пенье,Их щебеты по вечерам:За это умиротвореньеВсе песни жизни я отдам!

Отдам их блещущему морю,Горящему навстречу мнеВ неувядающем уборе,В необжигающем огне.

Обнявшись с братом-небосклономОно лазурно, как в раю…Прими ж в отеческое лоноТебя нашедшую струю.

1950

Немереча (поэма)

Посвящается Филиппу Александровичу и Елизавете Михайловне Добровым, моим приёмным отцу и матери

Глава первая

Я – прохладные воды, текущие ночью,

Я – пот людской, льющийся днём.

1

Едва умолкли гром и ливни мая,На вечный праздник стал июнь похож.Он пел, он цвёл, лелея, колыхаяИ душный тмин, и чаши мальв, и рожь.Луг загудел, как неумолчный улей.От ласточек звенела синева…Земля иссохла. И в созвездье ЛьваВступило солнце. Жгучий жар июляЗатрепетал, колеблясь и дрожа,И синий воздух мрел и плыл над рожью;Двоилось всё его бесшумной дрожью:И каждый лист, и каждая межа.Он звал – забыть в мечтательной истоме,В лесной свободе страннических дней,И трезвый труд, и будни в старом доме,И мудрость книг, и разговор друзей.

2