Иннокентий Анненский - Переводы Страница 9

1907

АРТЮР РЕМБО

ВПЕЧАТЛЕНИЕ

Один из голубых и мягких вечеров…Стебли колючие и нежный шелк тропинки,И свежесть ранняя на бархате ковров,И ночи первые на волосах росинки.

Ни мысли в голове, ни слова с губ немых,Но сердце любит всех, всех в мире без изъятья,И сладко в сумерках бродить мне голубых,И ночь меня зовет, как женщина в объятья…

БОГЕМА

Не властен более подошвы истоптать,В пальто, которое достигло идеала,И в сане вашего, о Эрато, вассалаПод небо вольное я уходил мечтать.

Я забывал тогда изъяны… в пьедесталеИ сыпал рифмами, как зернами весной,А ночи проводил в отеле «Под луной»,Где шелком юбок слух мне звезды щекотали.

Я часто из канав их шелесту внималОсенним вечером, и, как похмелья сила,Весельем на сердце и лаской ночь росила.Мне сумрак из теней там песни создавал,

Я ж к сердцу прижимал носок моей ботинкиИ, вместо струн, щипал мечтательно резинки.

ФЕИ РАСЧЕСАННЫХ ГОЛОВ

На лобик розовый и влажный от мученийСзывая белый рой несознанных влечений,К ребенку нежная ведет сестру сестра,Их ногти — жемчуга с отливом серебра.

И, посадив дитя пред рамою открытой,Где в синем воздухе купаются цветы,Они в тяжелый лен, прохладою омытый,Впускают грозные и нежные персты.

Над ним мелодией дыханья слух балуя,Незримо розовый их губы точит мед;Когда же вздох порой его себе возьмет,Он на губах журчит желаньем поцелуя.

Но черным веером ресниц их усыпленИ ароматами, и властью пальцев нежных,Послушно отдает ребенок сестрам лен,И жемчуга щитов уносят прах мятежных.

Тогда истомы в нем подъемлется вино,Как мех гармонии, когда она вздыхает…И в ритме ласки их волшебной заодноВсе время жажда слез, рождаясь, умирает.

СТЕФАН МАЛЛАРМЕ

ДАР ПОЭМЫ

О, не кляни ее за то, что ИдумеиНа ней клеймом горит таинственная ночь!Крыло ее в крови, а волосы как змеи,Но это дочь моя, пойми: родная дочь.

Когда чрез золото и волны ароматаИ пальмы бледные холодного стеклаНа светоч ангельский денница пролилаСвой первый робкий луч и сумрак синеватыйОтца открытием нежданным поразил,Печальный взор его вражды не отразил,Но ты, от мук еще холодная, над зыбкойЛаниты бледные ты склонишь ли с улыбкойИ слабым голосом страданий и любвиШепнешь ли бедному творению: «Живи»?

Нет! Если б даже грудь над ней ты надавилаДвиженьем ласковым поблекшего перста,Не освежить тебе, о белая Сивилла,Лазурью девственной сожженные уста.

ГРОБНИЦА ЭДГАРА ПОЭ

Лишь в смерти ставший тем, чем был он изначала,Грозя, заносит он сверкающую стальНад непонявшими, что скорбная скрижальЦарю немых могил осанною звучала.

Как гидра некогда отпрянула, виясь,От блеска истины в пророческом глаголе,Так возопили вы, над гением глумясь,Что яд философа развел он в алкоголе.

О, если туч и скал осиля тяжкий гнев,Идее не дано отлиться в барельеф,Чтоб им забвенная отметилась могила,Хоть ты, о черный след от смерти золотой,Обломок лишнего в гармонии светила,Для крыльев дьявола отныне будь метой.

ШАРЛЬ КРО

СУШЕНАЯ СЕЛЕДКА

Видали ль вы белую стену — пустую, пустую, пустую?Не видели ль лестницы возле — высокой, высокой, высокой?Лежала там близко селедка — сухая, сухая, сухая…Пришел туда мастер, а руки — грязненьки, грязненьки, грязненьки.Принес молоток свой и крюк он — как шило, как шило, как шило…Принес он и связку бечевок — такую, такую, такую.По лестнице мастер влезает — высоко, высоко, высоко,И острый он крюк загоняет — да туки, да туки, да туки!Высоко вогнал его в стену — пустую, пустую, пустую;Вогнал он и молот бросает — лети, мол, лети, мол, лети, мол!И вяжет на крюк он бечевку — длиннее, длиннее, длиннее,На кончик бечевки селедку — сухую, сухую, сухую.И с лестницы мастер слезает — высокой, высокой, высокой,И молот с собою уносит — тяжелый, тяжелый, тяжелый,Куда, неизвестно, но только — далеко, далеко, далеко.С тех пор и до этих селедка — сухая, сухая, сухая,На кончике самом бечевки — на длинной, на длинной, на длинной,Качается тихо, чтоб вечно — качаться, качаться, качаться…Сложил я историю эту — простую, простую, простую,Чтоб важные люди, прослушав, сердились, сердились, сердились.И чтоб позабавить детишек таких вот… и меньше… и меньше…

СМЫЧОК

У нее были косы густыеИ струились до пят, развитые,Точно колос полей, золотые.

Голос фей, но странней и нежней,И ресницы казались у нейОт зеленого блеска черней.

Но ему, когда конь мимо пашенМчался, нежной добычей украшен,Был соперник ревнивый не страшен,

Потому что она никогдаДо него, холодна и горда,Никому не ответила: «Да».

Так безумно она полюбила,Что когда его сердце остыло,То в своем она смерть ощутила.

И внимает он бледным устам:«На смычок тебе косы отдам:Очаруешь ты музыкой дам».

И, лобзая, вернуть он не могЕй румянца горячего щек,Он из кос ее сделал смычок.

Он лохмотья слепца надевает,Он на скрипке кремонской играетИ с людей подаянье сбирает.

И, чаруя, те звуки пьянят,Потому что в них слезы звенят,Оживая, уста говорят.

Царь своей не жалеет казны,Он в серебряных тенях луныУвезенной жалеет жены.

. . . . . . . .

Конь усталый с добычей не скачет,Звуки льются… Но что это значит,Что смычок упрекает и плачет?

Так томительна песня была,Что тогда же и смерть им пришла;Свой покойница дар унесла;

И опять у ней косы густые,И струятся до пят, развитые,Точно колос полей, золотые…

Do, re, mi, fa, sol, la, si, do.Ням-ням, пипи, аа, бобо.Do, si, la, sol, fa, mi, re, do.Папаша бреется. У мамыШипит рагу. От вечной гаммы,Свидетель бабкиных крестин,У дочки стонет клавесин…Ботинки, туфельки, сапожкиПрилежно ваксит старший сынИ на ножищи, и на ножки…Они все вместе в Luxembourg[8]Идут сегодня делать тур,Но будут дома очень раноИ встанут в шесть, чтоб неустанноDo, re, mi, fa, sol, la, si, do.Ням-ням, пипи, аа, бобо.Do, si, la, sol, fa, mi, re, do.

МОРИС РОЛЛИНА

БОГЕМА

Последний мой приют — сей пошлый макадам,Где столько лет влачу я старые мозолиВ безумных поисках моей пропавшей доли,А голод, как клеврет, за мною по пятам.

Твоих, о Вавилон, вертепов блеск и гамКоробку старую мою не дразнят боле!Душа там скорчилась от голода и боли,И черви бледные гнездятся, верно, там.

Я призрак, зябнущий в зловонии отребий,С которыми сравнял меня завидный жребий,И даже псов бежит передо мной орда;

Я струпьями покрыт, я стар, я гнил, я — парий.Но ухмыляюсь я презрительно, когдаПомыслю, что ни с кем не хаживал я в паре.

БИБЛИОТЕКА