Александр Житинский - Плывун Страница 9

Пирошников слушал, затаив дыхание.

— Правда, когда он умер, эти явления исчезли, — продолжала она. — А сравнительно недавно в этот дом случайно попал молодой человек, с которым связывают целый ворох чудес. Причем происходили они не только в той самой квартире Стрижевского, где он обосновался, но и на лестнице этого дома. Это было тридцать пять лет назад…

— Сорок, — сказал Пирошников.

— Ну вот видите. Значит, вы тоже знаете эту историю…

— Да уж… — вырвалось у него.

— Ну и в новейшие времена дом вел себя странно, в результате чего мы и сидим на минус третьем этаже.

— А в этом кто виноват? — недоуменно спросил Пирошников. — Ведь молодой человек из этого дома давно выехал?

— Об этом история умалчивает, — ответила она. — Но магия определенно осталась. Я это чувствую по своим клиентам. Результаты превосходные.

Пирошников помолчал. У него на языке вертелся вопрос, но он не решался его задать, боясь обидеть. И все же решился.

— А скажите, Дина, насколько велик среди представителей вашей профессии процент… непрофессионалов? Обманщиков, попросту говоря.

— Вы хотели спросить — не шарлатан ли я? — улыбнулась Дина. — Дайте ваши руки.

— Руки? Зачем?

— Лучше один раз увидеть. Давайте. Обе.

Пирошников нерешительно протянул ей обе руки. Дина мягким движением уложила их на стол и повернула ладонями кверху. Затем она сделала движение ногой, что-то щелкнуло, и откуда-то сверху ударил снопом белый свет, ярко осветивший лежащие на столе ладони Пирошникова.

— Хиромантия, что ли? — догадался он.

Дина не отвечала. Она сосредоточенно разглядывала ладони Пирошникова, изредка дотрагиваясь и проводя по ним пальцами.

— Однако… — сказала она. — Вы разносторонний человек. Много наклонностей и талантов… Но линии не развиваются.

— И какие же это таланты? — чуть насмешливо спросил Пирошников.

— В деловой сфере ваше предназначение лежит в области политики. Но вы родились в такое время, что заниматься политикой в полном смысле слова было невозможно. Ведь членом партии вы так и не стали… Правда, вот тут, видите? — она указала на едва заметную морщинку на ладони Пирошникова. — Вы пробовали уйти в политику в начале девяностых, но это продолжалось недолго.

Пирошников с усмешкой вспомнил анекдотический эпизод своей биографии, когда по настоянию общественности он выдвинул свою кандидатуру на выборах в городскую Думу от партии «Правое дело» и тусовался в их штабе. Партия тогда была на коне, выражение «когда мы придем к власти» было в большом ходу. Но через пару месяцев Пирошников сбежал оттуда, свою кандидатуру снял и более никогда в политику не лез.

Потому он с удивлением узнал сейчас о своем предназначении, которое так занимало его в тридцать лет.

— В творческой области вам следовало стать композитором… — продолжала Деметра. — У вас определенный талант композитора. Вот здесь, видите?

Вот тебе и на! А он стихи писал, как дурак. Когда нужно было сочинять песни и симфонии, как предписывала эта закорючка на его ладони.

Хиромантия давала явные сбои.

— Перейдем к биографии, — проговорила прорицательница.

И она ровным голосом, продолжая легко прикасаться пальцами к ладоням Пирошникова, словно играя неслышимую мелодию, начала рассказ про его жизнь.

Ладони Пирошникова, а точнее, их папиллярные линии, содержали бездну информации о прошлой жизни их обладателя, причем зачастую информации тайной, которую не хотелось бы делать достоянием окружающих.

Так, лет до тридцати судьба Пирошникова складывалась ни шатко, ни валко, зацепиться не за что: школа, полтора курса института, служба в армии, потом различные занятия то тем, то этим — творческая, ищущая натура, которая так ничего и не нашла и до творчества не добралась.

Но в тридцать лет случилось из ряда вон выходящее событие…

Тут Дина вгляделась в ладонь Пирошникова внимательнее и проговорила:

— А ведь это случилось сорок лет назад, вы были правы.

— Что случилось? — безмятежно спросил Пирошников.

— Вы стали жильцом этого дома… Боже мой! Все сходится. Как я не догадалась сразу!

Пирошников молчал.

— Вы прожили здесь четырнадцать лет с женщиной и ее сыном. Брак вы не оформляли, — читала Дина по ладони. — Работали в двух местах, что-то такое, близкое к творчеству…

— Редактором, — подсказал Пирошников.

— Гражданской жене изменяли. Вижу два романа, внебрачных детей нет. А потом, в середине восьмидесятых, у вас случился еще один роман. Родилась дочь, я правильно говорю?

— Правильно, — подтвердил Пирошников, волнуясь. — Зовут Люба.

— Молодец, Дина, молодец… — похвалила себя гадалка. — И вы ушли в эту семью и оформили брак. Но тут… — она сделала огорченное лицо, — случилось непредвиденное. Ваша молодая жена сама влюбилась… Нечетко вижу. Военный?

— Да. Военный врач, — уныло согласился Пирошников.

— И вы ушли. Но скоро стали жить с женщиной, с которой… с которой… — она вглядывалась в ладонь. — С нею у вас, кажется, был роман платонический, попытка, так сказать. Точнее, она вас хотела увести еще от первой жены, но не получилось. А теперь все сошлось. И вы стали жить с нею, не расписываясь, по вашему обыкновению. Родилась еще одна дочь…

— Анюта, — подсказал Пирошников.

— Ну это вам не компьютер. Имен не печатает, — пошутила Дина. — Это случилось… ага! Семнадцать лет назад. Но вот уже четыре года вы живете один. Все правильно?

— Нет слов! — восхищенно воскликнул Пирошников.

— И вы снова вернулись в свой дом… — задумчиво проговорила Деметра. — Как блудный сын.

— Дина Рубеновна, я беру свои слова назад. Извините, — сказал Пирошников. — Никогда не думал, что хиромантия столь сильна. Вы кудесница.

— Нет, Владимир Николаевич. Кудесник — это вы, — покачала она головой. — Надо же, как мне повезло. Я практически буду в эпицентре.

— Эпицентре чего? — не понял Пирошников.

— Скажите честно, вы валяете дурака? Вы правда не чувствуете своей магической силы? И тогда, сорок лет назад, тоже не догадывались о ней?

— Бог с вами! Какая магическая сила? У меня было временное помутнение рассудка. Потом это прошло, — сказал Пирошников.

— Ну-ну. Оставайтесь в счастливом неведении. Только учтите — мы все теперь зависим от вас.

— Мне только этого не хватало! — рассмеялся Пирошников и, получив в каждую руку по табуретке, отправился восвояси.

Глава 6. Переезд

Безусловно, полученные от Деметры сведения о магической связи между ним и этим проклятым домом способны были потрясти Пирошникова, если бы… Если бы он им поверил.

Однако прошедшие годы, жизненный опыт и торжество разума над мыслью ясно говорили ему, что ничего мистического в его давнем приключении не было. Он даже знал теперь, как на языке психиатрии называлось то явление. Шизофренический шуб. Обычно наблюдается у подростков и чаще всего остается без последствий.

Мысль залетала далеко, разум вставал на пути непреодолимой преградой.

Надо сказать, что Пирошников вовсе не был убежденным материалистом. Он верил, вернее, допускал, а еще вернее — надеялся, что земной опыт не исчерпывает бесконечного разнообразия возможностей, что есть силы и явления, неподвластные тому самому разуму, но допустить, что он, Владимир Николаевич Пирошников, был как-то лично связан с ними, мог влиять на них, было слишком самонадеянным.

Пирошников был бесконечно мал перед Богом, но он был мал и перед Домом, который теперь, после рассказа Деметры, разросся в его сознании до внушительных размеров, явно превосходивших реальную величину, и обрел даже грозные очертания стихии. Он вспоминал свои злоключения здесь и поеживался. Не дай Бог они повторятся!

Но Бог хитер, но не злонамерен. Ничего, хоть сколько-нибудь похожего на мистические приходы, пока не обнаруживалось.

А поскольку все внимание Пирошникова было обращено на обустройство в Доме, то он пока забыл думать о высших материях, а сосредоточился на прозе жизни.

На следующий день, как и обещал, пришел Геннадий.

Он застал Владимира Николаевича за весьма прозаическим занятием: Пирошников обмеривал стены будущего магазина рулеткой на предмет установки стеллажей. Места для всех стеллажей явно не хватало, придется сокращать ассортимент, думал Владимир Николаевич, и уже мысленно прощался с какими-то книгами, сериями и даже издательствами, оставляя лишь любимое — независимо от того, насколько это любимое могло содействовать процветанию лавки.

Выходило, что никак не могло, потому что Пирошников мог расстаться с любыми книгами, но только не с теми, где слова складывались в волнующую музыку и сжимали сердце.