Александр Оленич-Гнененко - Избранное Страница 9

Мы поднялись уже на самый гребень хребта. Вскипая на камнях сотнями пенистых водопадов, сбегает вниз река Безымянная. Она течет из-под вечных снегов, нависших над нами. Чуть ниже снежных сугробов, у истоков реки, на опушке мелкого березняка видно движущееся темнобурое пятно. Это медведь. Он медленно бредет в гору среди цветущих рододендронов и зарослей лопуха-белокопытника.

На несколько минут медведь исчезает в купе берез, потом снова появляется на открытом месте, продолжая свой путь к вершинам хребта. Время от времени останавливается, роется в земле и опять взбирается на гору. Вот он неуклюже поворачивается боком и тогда видна опущенная лобастая голова с остро торчащими, будто обрубленными, ушами, горбатый-загривок, короткие мохнатые лапы. Медведь принюхивается к чему-то в траве, поднимает голову, поводя носом в воздухе, и, повернув в другую сторону, спускается к руслу ручья. Разбрызгивая воду, движется по ручью, приостанавливается, пьет и снова выходит из ручья. Идет, недовольно поматывая головой, к березняку, в тень, и скрывается в гуще деревьев. Больше он не появляется. Медведь отправился на лежку: из березняка он выйдет только вечером, когда спадет дневная жара и угомонятся свирепые слепни.

Сделали небольшой привал на берегу Безымянной. Пью прямо из реки горстью: холодная чистая вода необычайно, вкусна.

Григорий Иванович знакомит меня с повадками зверей:

— Рысь нападает на серн, оленей, но больше на серн. Она или крадется между камней, подползает, или на ветке растянется, ждет. Бросается на серну и когтями и зубами разрывает ей жилы на шее. Я сам, когда еще не было здесь заповедника, убил в горах рысь на серне. Я подкрадывался к стаду серн на самых снегах. Вдруг стадо бросилось за хребет, осталась только одна серна. Подхожу ближе, смотрю: она стоит на коленях и бьется, не может подняться, а на ней сидит рысь, рвет и грызет ей шею. Я выстрелил и убил рысь. Когда глянул на серну, у нее все жилы на загривке, как ножом разрезаны: пришлось пристрелить и ее.

Бывает, что рысь едет на олене и рвет мясо и жилы у него на шее до тех пор, пока он не упадет.

В октябре и ноябре часто слышен крик рыси: он похож на собачий визг, только грубее. Сейчас рысь поднялась высоко в горы, к снегам, следом за сернами.

Олени ревут с двадцатого сентября. Когда рогали ревут, они ничего не замечают, а ланки стоят в стороне и все прислушиваются и следят, чтобы зверь не подкрался. Мне приходилось не раз слышать рев оленей в ноябре и даже в декабре.

— Я так думаю, — объяснил Григорий Иванович, — что это тогда случается, когда олень болеет во время обычного рева. Выздоровев, он отправляется реветь.

Остановились на пастбище Абаго, у подножья зеленого конуса горы Экспедиции. На солонце у заболоченного озерка еще больше свежих оленьих следов, еще глубже выгрызена оленями земля. Решили подкараулить оленей.

Игра красок, смена цветов и оттенков, света и тени здесь причудливы и невероятны. Только что голубело безоблачное небо, серо-серебряные стояли Тхачи и Ачешбок-Чертовы Ворота, белели снега и ледники на ближних коричневых хребтах, светлозеленым ковром стлались субальпийские луга плоскогорий, а сейчас небо покрыто свинцово-сизыми кучевыми облаками, густою и яркою синью налился воздух, и все горы вокруг высятся легкими сине-бирюзовыми пирамидами и кажутся сами сгустками синего воздуха. Гигантский веер золотистых и фиолетовых полос упал на синеву неба и гор. Края туч порозовели. Плывут алые паруса облаков. На западе в багрянце заходит солнце.

Косые лучи заката прорвались из-за туч. Бледнеют и гаснут алые и синие краски. Их сменяют блеклые, голубые и серые тона. Серо-голубая дымка заволакивает горы. Внизу уже ночь. Над горой Экспедиции вспыхнула первая звезда.

Осень

Весенний лес в горах окрашен багрянцем увядания. В пожухлой опавшей листве золотятся плоды диких груш и яблонь. Кружится в воздухе желто-золотой, почти прозрачный лист клена и, словно парашют, плавно опускается на землю. Кое-где видны неяркие запоздалые цветы. На оголенных колючих кустах, как застывшие капли крови, алеют ягоды шиповника. Сквозь пурпурную и желтую сетку неосыпавшихся листьев голубеют клочки безоблачного неба и льется мягкий солнечный свет.

Тяжело поднимаются с цветов полосатые осы. В пятнах скудного солнца греются сонные ящерицы. Медленно ползет уж.

…Отправился в Гузерипль. По сторонам дорога пламенеют лиственные деревья. По-осеннему мелка и сонно медлительна в излучинах Белая.

В тени под копытами лошадей хрустит ледяная тонкая корка. Трава и упавшие стволы вокруг — в седине инея.

Выехал верхом на Кишу — зоологический сектор заповедника.

Переправился вброд через Белую.

Деревья по сторонам тропы стоят голые, и только внизу, в ущелье реки, еще золотятся клены и ольхи. На полянах черные мертвые травы, вокруг серо-серебряные стволы буков и грабов и почти воздушное переплетение оголенных ветвей и сучьев. Небо по-осеннему блеклоголубое.

За кордоном Лагерная путь лежит по левому берегу реки Киши. Снова мост. Переправляюсь на правый берег. Дальше тропа идет между хребтами Черный Шахан и Дудугуш — справа и хребтом Пшекиш — слева.

Сквозь сетку ветвей впереди мелькнуло рыже-бурое пятно: медведь неуклюже затрусил по тропе, а затем, свернув в сторону, начал быстро уходить в скалы. Из-под мохнатых лап зверя сыпался щебень. Медведь скрылся в пихтах.

Хрустнула ветка, скатился одинокий камень, и все смолкло. Только попрежнему в тишине осеннего леса звенят опадающие листья, тенькают синицы и с резким криком перелетают с дерева на дерево сойки.

Темнеет. Тонкий туман застилает деревья. Пролетают сумеречные бабочки. Они бесцветны, как будто кто-то стер краску пыльцы с их крыльев.

Взошла ущербленная луна. Отблески лунного света упали золотыми листьями в черную воду крутых излучин реки.

Снова переправился через Кишу, на этот раз вброд, и, миновав две-три широкие, озаренные луной поляны, въезжаю во двор Кишинской зоологической станции.

Утром отправился наблюдать форель; сейчас она мечет икру.

Холодная глубина Киши чиста и прозрачна. Сквозь зелено-черную рябь быстрого течения видны камни и зернистый песок на дне.

Чуть шевеля плавниками, со дна поднимается голубовато-серебряной тенью крупная форель. У самой поверхности воды она остановилась, двигая плавниками и широко раскрывая жабры: кажется, будто рыба заснула и мерно дышит во сне. Вдруг, заметив мое отраженье, она стрелой метнулась вглубь и мгновенно скрылась из виду.

На поверхности впадающего в Кишу ручья плавают золотыми корабликами покоробившиеся мертвые листья. Берега ручья поросли влажным мхом и завалены буреломом. В неглубокой воде, против течения, стремительно мчатся форели. Отчетливо видны их серебристые крапчатые тела. Сейчас форель выходит на мелкие места, в ручьи и ключи, и всюду на донном песке рассыпаны большие янтарные зерна икры.

Быстро поднявшись против струи, форели одна за другой уходят на дно, заплывают под прибрежные коряги. Вот форель замерла на песчаном дне, приткнувшись к кучке потонувших листьев. Ее выдает только легкое вздрагивание плавников и жабр. Рядом, на круглой гальке, пучит сквозь воду стеклянные глаза раздувшийся лягушонок. Вокруг шныряют черные головастики и рачки-бокоплавы.

Для метания икры форель поднимается по горным рекам и ручьям, перепрыгивает через камни и пороги, выскакивая из воды высоко в воздух. В мелких местах она ползет, цепляясь за неровности дна плавниками и судорожно изгибая тело. В это время на форель охотятся лисицы. Они сторожат добычу у перекатов.

С утра все кругом затянул густой свинцово-серый туман. Днем пошел дождь. Когда дождь прекратился и туман рассеялся, открылись побелевшие вершины гор: там выпал снег.

Ясно чувствуется приближение зимы. Снег на горах спускается очень низко. В ущелье Киши солнце почти не греет, и в тени кожу царапает острый холодок. Когда мы с Насимовичем подъезжали к Гузериплю, перед нами встала почти совсем белая вершина Филимоновой Лысины. Два дня назад она была в зелени пихт.

…Снова провели короткий день в дороге.

В камнях у тропы кое-где встречаются ящерицы, но движения их стали замедленными, сонными.

Мы вернулись на Кишу уже в темноте. Ночью горы в тумане, как серые призрачные громады. Над горами всходит золотая и словно помятая луна.

Я ночую в лаборатории зоологического сектора. Из-за стекол шкафа грозят пожелтевшими кривыми клыками черепа кабанов и медведей. Со стены смотрит пустыми стеклянными глазами голова зубра, покрытая курчавой коричневой шерстью.