Неизвестен Автор - Бюллетень поэзии Manuscriptum Страница 9

Покидая теплый дом, хочется назад, под ногами хилым льдом лужи захрустят.

1991

Оттепель

Утром выпадает снег, чист и нежен кристально, яркий луч в нем играет, глумливо резвясь. Удивляюсь я, как все нелепо, банально из невинности белой превращается в грязь.

Образец чистоты, молода и красива, дня короткого кротко пред тобой меркнет свет, по распутству зимы ты шагаешь брезгливо в новых, модных сапожках и цены тебе нет.

Приставали к тебе молодые нахалы, и от них отбиваясь, так девственна ты! Мы привыкли к борьбе, нам нужны идеалы, мы по миру блуждаем рабами мечты.

Все как будто во сне, мерзко грезами тлело, где любовь - есть всецело пустое вранье. Ты явилась ко мне обреченно и смело и смиренно терпела нахальство мое.

В омут твой - как в тюрьму, мне - что в пекло, что в воду, я - безмолвный слепец, все сомненья убью, все за шутку приму и лелея свободу, растоплю я вконец недоступность твою.

Влипну в плен бытовой я ценою услады сверхнелепая цель и банальны мечты. Ах, какой непростой, непосильной награды за терпенье свое нагло требуешь ты!

1996

Зимняя ахинея

Притупился рассвет одеяльно, обеззубилась матерно проза. Как похмельно чиста и кристальна индевелая наглость мороза!

Из квадратнометровых трапеций взор смердит оквадраченно-мутный, минусит градусовостью Цельсий, метит в Кельвины, в нуль абсолютный.

Распушился снежище обильно, олопатился дворник заглотный, по сугробию прет замогильно старушец закутливо-лохмотный.

Испытуя хмелевую сытость от последствий ершистого пива, шлифану я свою башковитость об ухабистость льда горделиво.

Зимовится землица белесо, запудрило мне рыло белило, лезет в нос дерьмовитость мороза и лениво быдлеет светило.

1996

Пароход

Волна о берег валом бьет, задраен трюм и угля норма. Плыви, плыви, мой пароход, в морскую даль, не бойся шторма!

Пусть необъятный океан готовит жесткие прогнозы, всегда на месте капитан и расторопные матросы.

Смелее в путь! Вперед! Вперед! Пусть небо собирает тучи! Плыви, плыви, мой пароход, стихии не страшись могучей!

Мерещится ль земли мираж земле всегда матросы рады. Или готовят абордаж в погоне за тобой пираты,

не кроет ли волна беду: здесь нет покоя ни минуты. Всех, кто остался на борту, прошу занять свои каюты.

Порт назначения далек, тебя причал там ожидает, маяк в тумане одинок, то светит он, то исчезает.

Но будет ясен горизонт и Солнца луч гладь моря тронет. А пароход мой все плывет и не смотря на крен, не тонет.

1992

* * * Когда слезливой пеленой мрачнеет небо, объединив безликой мглой и быль, и небыль, надежда дико-холодна и тьмы всевластье, ты все, что есть, возьмешь сполна, мое ненастье.

Там, за ненастною стеной, в высотах дальних, царит незыблемый покой миров астральных. Там, где проложен в вечность мост, любовь нас встретит. Быть может там, средь дальних звезд, нам счастье светит.

1996

ГОСТЬ

Гость Курица - не птица Инопланетянин Вся жизнь - игра Одинокий мечтатель Апатия Обыденность Я нарушаю Вырождение "Ночь - смуглянка..." Ночь темна Звезда востока После продолжительной болезни Тот, кто отвергнут "Ничто не придет раньше срока..." Авеста Королева созвездий Мировоззрение Бюрократ Спонсор Нищие В подвале Осень Оттепель Зимняя ахинея Пароход "Когда слезливой пеленой..."

* Вадим Лебедев. СТИХОТВОРЕНИЯ *

x x x

От Глазунова - дошел до Шагала, До Дали, до Рериха, до конца. Ты тогда мне еще сказала, Что генезис мой от отца.

И еще сказала: "Картины Продолжение вещих снов. И художники - от кретинов Уезжают. В Париж. И вина Разбавляют водкой "Смирнофф".

Ты права. Они уезжают. Да куда там - просто бегут. Но Россия - снова рожает, Обижает. И - уезжают. И мольберт в российском снегу.

x x x

Откуда ты взялся, голубь? Стучишься в мое окно, И облако грудью голой В глазницах отражено...

Крылатый питерский нищий, Помоечный херувим, Я тоже в поисках пищи, Случайный мой визави,

Мне тоже все надоело, И так же я обречен... Ты - там. Совершенно белый. Я - здесь. С последней свечой.

x x x

И паутинкой опустится тлен, Тронет рисунок на блюдце: Белые лошади в Царском Селе. Осень. И нет революций.

Тихо. И вдруг - то ли взрыв, то ли крик... Поздно. Уже не очнуться: Церковь без купола. Мертвый старик. Осень. Разбитое блюдце.

x x x

Даже если позовут - не приду. У меня теперь с собой - нелады. У меня четыре раза в году Совесть. - Это - признак беды...

Даже если я люблю без ума, Даже если у иконы в слезах, За окошко посмотри. Там - зима. Ну что тебе еще рассказать?

x x x

Давай помолчим в последнюю ночь, Давай наберемся сил, Малиновый бархат - стоит вино, И свечи... Свечи - гаси!

И как перед смертью сплелись тела, И корчилась тишина, И наша страсть сгорела до тла, И ночь была прожжена.

А утро смеялось над нашим сном, Прищурив солнечный глаз, И черный бархат - стоит вино. И больше не будет нас.

x x x

Ты рядом, но не могу Сказать тебе, чем я болен. Боюсь. Боюсь, что солгу И глупость себе позволю,

Боюсь тебя потерять, Хоть ты не моя. И все же Я вижу ТЕБЯ с утра, Сминая чужое ложе.

А вечером, когда лед В бокале грусть отражает, Совсем не та подойдет Холодная и чужая.

Оставлю ее в такси, Пешком пойду к Театральной У Музы своей просить Любви. Словно меры крайней.

И снова с тобой молчу, Немею, как посторонний... "А ты влюблена?" - "Ничуть..." И гладишь вдруг по плечу Меня. Как будто хоронишь...

x x x

Молитва оптинских старцев Медленно, с облаками Тихо плывет над землей, И благодатью под вечер Ложится на русские села.

x x x

Такие вот осенние капризы Влюбляюсь в ту, которой нет давно, И отвисают челюсти карнизов, И выпирают ребра мостовой.

Она ушла без зонтика и ночью Под жуткий ливень. До сих пор лежит В шкафу ее пунцовая сорочка. Как прочно то, что навсегда порочно! Приняв довольно откровенный вид За стойкой Мнемозина ворожит И вечное мужское ворошит. Такие вот осенние капризы.

x x x

И будет снова февраль, Когда вместо снега - дождь, Когда забыто вчера, А завтра уже не ждешь,

Когда не стучишься в дверь, Когда не ставишь в вину, Когда после всех потерь Узнаешь - еще одну,

Когда ничего не жаль, И ты навсегда уснешь, Неслышно пройдет февраль. Останется только дождь.

Со стороны

Тяжелая ностальгия Набоковских мемуаров, Бессрочная летаргия На питерских тротуарах,

Извечное ожиданье Гранита, меди и камня, И невозможность свиданий. И мой отъезд. И сам я.

x x x

Руины старых домов, Близость чужих смертей, Губы, разбитые в кровь, Окрики в темноте,

Оскалы бродячих псов, И вечность зимнего дня Рождают тот страшный сон, Где ты предала меня.

Пристал

То ли у старой кукушки заложено горло, То ли она мой вопрос свысока пропустила, Сам не пойму, отчего по привычке приперло Взять и спросить,

сколько лет мне судьба отпустила.

Будто не знаю, что день ото дня и поныне Делаю жизнь свою сам и бедней и короче. Злится кукушка. И я. Между нами пустыня. Птица молчит. И меня даже видеть не хочет.

Гость

Близко уже. Шаги Слышно. Стало теплей. Господи, помоги! Выстели тополей

Под ноги белый пух, Дай ему третий путь, Если не хватит двух. Каплет на землю ртуть

Это уходят дни В блеске железных лат, Это гаснут огни В окнах белых палат...

Но близко уже. Шаги. Значит, довольно - врозь. А мне не поднять руки. Господи, помоги! Ведь это - последний гость...

x x x

К чему скрывать, мне трудно без тебя, И больно через силу улыбаться, И холодно под утро просыпаться Под желтым покрывалом сентября.

Я помню все твои привычки, все Нечастые и милые капризы, Секреты, новогодние сюрпризы, И туфельки в серебряной росе.

К чему скрывать, мне трудно без тебя. Жизнь и не мыслит дальше продолжаться, На землю листья мертвые ложатся, И страшно - не надеяться, любя.

x x x

Меня тревожил твой черный плащ Так тень пугает детей. И вот пришел за тобой палач Любитель красивых тел.

А черный плащ висел на стене, Как демон строг и крылат Ведь ты была близка к Сатане, И дом твой - лиловый ад.

А ночью мне приснился твой плач, И тень с лиловым огнем. Меня тревожил твой черный плащ Но я любил тебя в нем.

x x x

Ну, давай посмотрим, кто кого. Кто из нас двоих сильней и строже. Чья душа быстрее над Невой Рваным облаком подняться сможет.

Это только кажется - легко Взять, уйти и точка. Эка небыль! Но со стула падать - высоко, Если вдруг. А ты попробуй - с неба.

x x x

Индус надевает варежки, Сметает снег с подоконника, И в тундру к нему по краешку Зимы, словно баю-баюшки Топ-топ. Буддийские слоники.

x x x

На блестящем крыле твоего фаэтона Русский снег белой кроличьей шапкой лежит... Меж асфальта, железа, стекла и бетона Как тебе там живется? Под небом чужим?

И тепло, и уютно. И мутная нега Обнимает тебя, и морская вода. И в страну ослепительно белого снега Ты уже не вернешься, малыш. Никогда.

Жатва

А над осколками зданий площадных Белые всадники путь продолжают. Мечутся грешники, просят пощады Им не подняться. Они провожают.