Уильям Йейтс - Пьесы (сборник) Страница 9

ДЖОН. Ты заслужил ее, вправду заслужил. Ума тебе не занимать. И не забывай о кролике!

БРОДЯГА. Здесь он! (Хлопает себя по карману и уходит. Джон следует за ним.)

СИББИ (глядит на камень, который держит в руке). Он сказал, похлебка, каша, самогон, вино! А еще народ прибежит посмотреть на чудо! Да я разбогатею, как Бидди Эрли.

Возвращается Джон.

СИББИ. Где ты был?

ДЖОН. Проводил его и пожал ему руку. Очень умный человек.

СИББИ. Да уж.

ДЖОН. На холме я видел священника. Он идет к нам обедать. Не пора ли тебе опять положить камень в горшок?

Звездный единорог

1908

В соавторстве с леди Грегори

Отец Джон.

Томас Хиарн, каретник.

Эндрю Хиарн, его брат.

Мартин Хиарн, его племянник.

Попрошайки:

Джонни Бокач.

Подин.

Бидди Лалли.

Нэнни.

Время – начало ХIX столетия

Акт первый

Место действия – мастерская каретника. Среди частей позолоченной кареты виден орнамент, изображающий льва и единорога. Томас работает с колесом. Отец Джон входит в дверь, ведущую из дома.

ОТЕЦ ДЖОН. Я молился о Мартине. Долго молился, но он по-прежнему недвижим.

ТОМАС. Вы слишком утруждаете себя, отец. Оставьте его, пока мы не получим лекарство. Если ему кто-нибудь и поможет, так это доктор.

ОТЕЦ ДЖОН. Полагаю, на сей раз доктор ему не поможет.

ТОМАС. Поможет, поможет. Доктор хорошо знает свое дело. Если бы Эндрю пошел к нему вовремя и не вернулся снова, чтобы отвезти вас домой, думаю, Мартин не лежал бы теперь в постели. Мне не нравится беспокоить вас, отец Джон, ведь вы все равно не в силах ему помочь. А вот доктор, любой доктор, должен лечить эпилепсию.

ОТЕЦ ДЖОН. Сейчас с ним не совсем то.

ТОМАС. Сначала я подумал, что он заснул. Но потом, когда тряс его и кричал на него, а он все не просыпался, я понял, что это эпилепсия. Поверьте мне, доктор поставит его на ноги своими лекарствами.

ОТЕЦ ДЖОН. Лишь молитва может достичь душу, которая ушла так далеко от нас, как его душа.

ТОМАС. Не хотите же вы сказать, что жизнь покинула его!

ОТЕЦ ДЖОН. Нет, нет! Его жизни не грозит опасность. Но я не могу сказать, где теперь он сам, где его дух, его душа. Нам такое и представить невозможно. Он в трансе.

ТОМАС. В детстве он вел себя странно, спал в поле, а потом приходил и рассказывал о том, как видел белых лошадей и счастливых людей, похожих, наверное, на ангелов. Но с этим я справился. Научил его, как, сделав пару ударов прутом, увидеть за ангелами камни. Меня не возьмешь ни видениями, ни трансом.

ОТЕЦ ДЖОН. У нас, служителей веры, нет права отрицать транс или видения. Они были у святой Елизаветы и у святого Колумсиля. Святая Екатерина из Сиены часто и подолгу лежала, словно мертвая.

ТОМАС. Давно это было, а в наши дни такое не случается. Честным людям приходится много работать, и им не до игр ума. Отчего Мартин Хиарн, мой племянник, впал в транс, пусть будет транс, если он в это время занимался позолотой на льве и единороге и взялся за эту работу, чтобы украсить верх кареты?

ОТЕЦ ДЖОН. (берет в руки деревянных льва и единорога). Похоже, они отправили его в транс. Достаточно сверкания золота, чтобы человек, предрасположенный к отклонениям, впал в транс. Один святой человек – он не принадлежал к нашей Церкви, но написал великую книгу «Mysterium Magnum» – пробыл в трансе семь дней. Истина, открывшаяся ему, пролилась на него, словно сверкающий поток, а ведь он был простым торговцем. Вначале был луч света на оловянной кружке. (Идет к двери и заглядывает в нее.) Он не шевелится. То, что с ним происходит сейчас, может быть и самым прекрасным, и самым ужасным из всего, случающегося с человеком.

ТОМАС. А что такого может быть с человеком, который спит в своей постели?

ОТЕЦ ДЖОН. Я бы сказал так, что для бодрствующих с ним ничего не происходит, но ведь им ничего не ведомо. Он теперь там, куда все уходят за высшей истиной.

ТОМАС (вновь садится и берет в руки инструменты). Что ж, может, оно и так. Однако надо работать, надо делать кареты, а это быстро не получится, если предаваться мечтаниям. Что такое мечты? Тени. И от них никому никакой выгоды. Вот карета – вещь реальная, и она послужит многим поколениям, которые будут пользоваться ею, сколько можно, а потом, может быть, сделают из нее курятник.

ОТЕЦ ДЖОН. Эндрю вроде сказал мне, что этой каретой вы занялись после того, как Мартин рассказал вам о своем сне.

ТОМАС. Во сне ему, кажется, привиделось золото, отчего он захотел сделать что-то золотое, а что лучше для этого, чем карета? Ему все было не с руки, пока он не вложил почти все деньги в эту золотую карету. Но получилось не так плохо, как я ожидал, ведь уже из суда приходили поглядеть на нее, а от судей и адвокатов о ней узнали в Дублинском замке… И потом, ее заказал нам сам лорд-наместник! (Отец Джон кивает.) В конце месяца она должна быть готова и отправлена к нему. Похоже, король Георг собирается в Дублин, и он сам будет ездить в ней.

ОТЕЦ ДЖОН. Знаю, Мартин дни и ночи трудился над ней.

ТОМАС. Такого я еще отродясь не видывал, вправду день и ночь с тех пор, как полгода назад возвратился из Франции.

ОТЕЦ ДЖОН. Никогда не думал, что он будет каретником. Мне казалось, кроме книг, его ничто не интересует.

ТОМАС. Пусть меня благодарит. Любой, кто попадает мне в руки, становится добрым ремесленником, ведь и вещи у меня получаются что надо, будь то карета или коляска, экипаж или повозка, портшез или почтовая карета, колесница на двух колесах или на четырех. У каждой из них форма, которую им придает Томас Хиарн, а форма эта в его руках. И если я могу это делать с железом и деревом, то почему не с плотью и кровью?

ОТЕЦ ДЖОН. Мне известно, Мартин вам многим обязан.

ТОМАС. Всем. Я воспитал его, научил ремеслу, послал в монстырь во Францию, чтобы он выучил французский язык и посмотрел на мир. Но кто мог предвидеть такое, если и вы это не знаете, отец Джон, а я ведь все делал, согласуясь с вашим советом?

ОТЕЦ ДЖОН. Мне казалось, он нуждается в самом лучшем духовном руководстве.

ТОМАС. А я хотел, чтобы он ненадолго уехал отсюда. Слишком тут много не нашедших себе дела парней. Останься он тут, и он мог бы пойти по кривой дорожке, попасть в беду, не дай бог, пойти против правительства, как Джонни Гибонс, ведь он теперь считается преступником и за его голову назначена награда.

ОТЕЦ ДЖОН. Не исключено. Его воображение могло воспламениться, останься он дома. Уж лучше было отослать его к Братьям, чтобы они обратили его к Небесам.

ТОМАС. Скоро он будет настоящим ремесленником, заведет семью, заживет тихо и, может быть, когда-нибудь станет королевским каретником.

ОТЕЦ ДЖОН. (смотрит в окно). Вон Эндрю возвращается от доктора. Остановился. Разговаривает с попрошайками.

ТОМАС. Еще один мой воспитанник. Эндрю не знал узды ни в речах, ни в поведении, был охоч до развлечений и не желал осесть в том месте, где ему довелось родиться. Пришлось прижать его. Сначала оставил его без помощи, чтобы он хлебнул нищеты, а потом приставил к делу. В работе ему с Мартином не сравниться, слишком он любит тратить время на пустые разговоры. И все-таки он многое умеет, да и с покупателями всегда учтив и доброжелателен. Уже лет двадцать, как у меня нет никаких претензий к Эндрю.

Входит Эндрю.

ЭНДРЮ. Попрошайки там идут на Киварскую ярмарку. Говорят, Джонни Гиббонс тайно возвращается из Франции, и королевские солдаты обыскивают все порты.

ТОМАС. Занимайся лучше своими делами. Доктор придет сам или с кем-нибудь пришлет лекарство для Мартина?

ЭНДРЮ. Он не может прийти, потому что его замучил ревматизм. Спрашивал меня, чем лечили Мартина. И у него есть книга, в которой он ищет нужный рецепт, читал мне из нее, но я сказал, что все равно ничего не запомню. Тогда он дал мне книгу, пометив в ней нужные места… Подожди-ка… (Читает.) «Сложные препараты обычно принимают внутрь или используют как примочки; те, что принимаются внутрь, должны быть приготовлены в виде настойки или порошка, а те, что снаружи – в виде мази или отвара, наносимого с помощью губки».

ТОМАС. Почему он ничего не написал? Что толку в книге?

ЭНДРЮ. Наверное, я не то читаю… Вот, это он сам читал… «Лекарства от болезней мозга, головной боли, головокружения, судорог, конвульсий, паралича, кошмаров, апоплексии, эпилепсии».

ТОМАС. Так это я велел, чтобы ты сказал ему об эпилепсии.

ЭНДРЮ (роняет книгу). Ох ты, сколько выпало закладок! Подожди-ка, кое-что я помню из того, что он говорил… Он говорил о пластыре… нет, о нюхательном табаке… А если ничего не поможет, то надо отворить кровь.

ОТЕЦ ДЖОН. Какое это имеет отношение к Мартину? Пустая трата времени.

ЭНДРЮ. Я тоже так подумал, отец. По правде говоря, мне надо было первым делом позвать вас, когда я увидел, как вы спускаетесь с горы, и привести вас сюда, чтобы вы что-нибудь сделали. Мне надо было верить вам, а не доктору. А если бы у вас ничего не вышло, то я сам знаю одно лекарство, слышал о нем от бабушки – упокой, Боже, ее душу! – а она говорила, будто оно ни разу ей не отказало. У больного эпилепсией надо острожно срезать ногти с пальцев и прядь волос с головы, положить на пол, шпилькой засунуть под доски и оставить там. «Эпилептику это уж точно поможет», – говорила она.