Николай Глазков - Избранные стихи Страница 9

О литературных влияниях

И. Френкелю — автору песни

«Давай закурим! »

Илюша Френкель, фронтовой поэт,Однажды мне сказал: — Давай закурим!—И я курил все двадцать девять лет!А мы тут о влияниях толкуем,Напрасно называем имена!..

Есенин, Маяковский, СеверянинИ Блок не оказали на меняСтоль долгого и вредного влиянья!

«Естественно очень, что бюрократизм…»

Естественно очень, что бюрократизмПоэтам бранить полагается.«Ко всем чертям с матерями катись!»А он черта с два покатится!

На собственном опыте это постиг,Могу во весь голос кричать я,Но самый толковый и сильный стихСлабее, чем справка с печатью.

Поэта — романтика и чудака —Могу я утешить, конечно:Стихи, может быть, проживут века,А справка недолговечна!

Шампиньоны

Видел я во всем величьеНеобъятную тайгу,Но грибы сбираю нынчеНе в лесу, а на лугу.

На лугу, большом, зеленом,Собирать грибы могу,Потому что шампиньоныЗдесь на каждом на шагу.

Пусть они не чемпионыИз известных мне грибов,—Луговые шампиньоныСобирать всегда готов.

Их собрать совсем не сложно,А потом всегда, вездеДоказать их пользу можноНа большой сковороде.

Ленский закат

Часов примерно девять вечера.Смотрю-любуюсь на закат,Который в светлом небе СевераЗелено-сине-желтоват.

В нем что-то солнечно печальное,В нем увядания мотив,Но краски столь необычайные…Он удивительно красив!

Бестях — Майя

Автобус по дороге мчалсяПримерно полчаса.Леса мелькали и аласы[1]И вновь леса, леса.

И на любой лесной поляне,И у любой тропыНа очень близком расстояньеГрибы, грибы, грибы.

Я ехал из Бестяха в МайюИ чувствовал размах,Как гриболюб воспринимаяИ Майю и Бестях.

Я ликовал,Грибное царствоС автобуса узря,И сожалел:Такое богатствоПропадает зря!

Покровская набережная

Используя здесь залежиИзвестняка,Соорудила набережнуюПрирода на века.

И я любуюсь плитами,Их мощью и длиной,Водой дождей омытымиИ ленскою волной.

Все эти плиты плоскиеСияют светом дня.Набережная ПокровскаяРадует меня.

Давным-давно построенаИ хороша,А жителям не стоилаНи гроша!

Якутск

Когда безумный воеводаЯкуцкий основал острог,То выбрал для него болото,И хуже выдумать не мог.А он хотел, чтоб было хуже,Чтоб у любого казакаПо вечерам щемила душуСолончаковая тоска.

Но годы шли. Трудились годыНад нищетой болотных недр:Острог Якуцкий вырос в городИ в административный центр.Хоть место маложивописно,Вбивались свайные столбыПо жестким требованьям жизниИ по иронии судьбы.

Вокруг забытого острожкаВелит история самаНа сваях, как на курьих ножках,Большие возводить дома.Вступают в быт асфальт и камень,Электросвет ломает тьму,—И после драки кулакамиМахать, пожалуй, ни к чему.

Кедровник

Кедровник, стланик, карликовый кедрНе может похвалиться пышной кроной,Предпочитает гор студеных склоны,Однако на орехи дюже щедр.

Кустарник он. Вонзает в камни корни,К нему в горах дорога нелегка,Но в шишках у него орехи. КормитИ человека, и бурундука.

Про бурундука

Бурундук, хоть и зверек, а с разумом.Хлопотливо, много дней подрядОн орехи запасает на зиму,—У него в норе орехов склад.

А в конце орехового месяцаЕсли захватить его запас,Бурундук на веточке повесится,Рассердясь и шибко огорчась.

Сунет свое горло в разветвление,Задохнется, будет так висеть…Понимает: лучше смерть мгновенная,Чем зимой мучительная смерть!

Российское дерево

Береза русская красива,Но не она и не соснаВ стране по имени РоссияВсех больше распространена.Нет, не береза, не осина,Не ива, не ольха, не ель,А лиственница, что в РоссииВсех больше заняла земель!

А лиственниц в России много,Так много, что потерян счет.Другие где расти не могут,Она, упорная, растет!Берет и горы, и равнины,Любая почва ей мила.Она в России половинуЛесных угодий заняла!

«Был Лермонтов поэт великий…»

Был Лермонтов поэт великий,Но кто его при жизни знал?..И под торжественные крикиОн не входил в Колонный зал,

Ему не снилось то величьеВ сиянье славы и побед,Которым обладает нынчеОдин большой лермонтовед!

Великолепье

Когда митрополит ИонаЗадумал стены возвести,Он знал, что не для обороныЗдесь будут башни и зубцы,

А чтобы обрести владыкеДуши усладу и покойИ чтобы был Ростов ВеликийЗело обличен красотой.

Трудились местные умельцыВсе тридцать лет — не тридцать днейИ возвели на этом местеВеликолепье из камней.

Реставратор

Был храм подвергнут разрушеньюИ в середине, и с боков.Являл он мерзость запустеньяИ благолепие веков.И хорошо, конечно, братцы,Что не снесли его в тот год,Когда не смели разобраться,Красавец он или урод.

Явился реставратор добрый,Трудился, не жалея сил,И храму первозданный обликВеликодушно возвратил.И храм вознесся величаво,И засияли купола,И нам предстала в блеске славыКраса, которая была!

«В девятом веке или раньше…»

В девятом веке или раньшеОснован Новгород Великий.Не пощадили силы вражьиЕго святынь, его реликвий.

Разрушен был до основанья,Разбит, растерзан и расколот,—И если посмотреть на зданья,То Новгород, он новый город.

А памятники в нем остались,Есть в них особая сердечность.Они свою забыли старость,Они уже вступили в вечность!

Новгородская грамота

— Аз тебе хоцю…— писал писаломНа берёсте грамотный мужик.Был, наверно, откровенным малым,И в любви желанного достиг.

Так непринужденно, откровенноИ не лицемерно хорошоНа берёсте до него, наверно,Милой не писал никто еще!

Это удивительно похвально,Что сумел он грамоту постичьИ сказать так просто, гениально,Чтоб в любви желанного достичь:

— Аз тебе хоцю!..—Здесь взлет отваги,Честное влечение души…

Мой коллега-лирик, на бумагеПопытайся лучше напиши!

Мое отношение к болезни