Иннокентий Анненский - Великие поэты мира: Иннокентий Анненский Страница 9

Всё это «шелест крови», голос муки.

Которую мы терпим, я ли, вы ли…

Иль вихри в плен попались и завыли?

Да нет же! Вы спокойны… Лишь у губ

Змеится что-то бледное… Я глуп…

Свиданье здесь назначено другому…

Всё понял я теперь: испуг, истому

И влажный блеск таимых вами глаз».

Стучат? Идут? Она приподнялась.

Гляжу – фитиль у фонаря спустила,

Он розовый… Вот косы отпустила…

Взвились и пали косы… Вот ко мне

Идет… И мы в огне, в одном огне…

Вот руки обвились и увлекают,

А волосы и колют, и ласкают…

Так вот он, ум мужчины, тот гордец,

Не стоящий ни трепетных сердец,

Ни влажного и розового зноя!

…………………………………

И вдруг я весь стал существо иное…

Постель… Свеча горит. На грустный тон

Лепечет дождь… Я спал и видел сон.

2 Киевские пещеры

Тают зеленые свечи,

Тускло мерцает кадило,

Что-то по самые плечи

В землю сейчас уходило,

Чьи-то беззвучно уста

Молят дыханья у плит,

Кто-то, нагнувшись, с «креста»

Желтой водой их поит…

«Скоро ль?» – Терпение, скоро…

Звоном наполнились уши,

А чернота коридора

Всё безответней и глуше…

Нет, не хочу, не хочу!

Как? Ни людей, ни пути?

Гасит дыханье свечу?

Тише… Ты должен ползти…

3 То и это

Ночь не тает. Ночь как камень.

Плача тает только лед,

И струит по телу пламень

Свой причудливый полет.

Но лопочут даром, тая,

Ледышки́ на голове:

Не запомнить им, считая,

Что подушек только две.

И что надо лечь в угарный,

В голубой туман костра,

Если тошен луч фонарный

На скользоте топора.

Но отрадной до рассвета

Сердце дремой залито,

Всё простит им… если это

Только Это , а не То .

Трилистник проклятия

1

О, как я чувствую накопленное бремя

Отравленных ночей и грязно-бледных дней!

Вы, карты, есть ли что в одно и то же время

Приманчивее вас, пошлее и страшней!

Вы страшны нежностью похмелья, и науке,

Любви, поэзии – всему вас предпочтут.

Какие подлые не пожимал я руки,

Не соглашался с чем?.. Скорей! Колоды ждут…

Зеленое сукно – цвет малахитов тины,

Весь в пепле туз червей на сломанном мелке…

Подумай: жертву накануне гильотины

Дурманят картами и в каменном мешке.

2 Кулачишка

Цвести средь немолчного ада

То грузных, то гулких шагов,

И стонущих блоков, и чада,

И стука бильярдных шаров.

Любиться, пока полосою

Кровавой не вспыхнул восток,

Часочек, покуда с косою

Не сладился белый платок.

Скормить Помыканьям и Злобам

И сердце, и силы дотла —

Чтоб дочь за глазетовом гробом,

Горбатая, с зонтиком шла.

Ночь с 21 на 22 мая 1906 Грязовец

3

О нет, не стан, пусть он так нежно-зыбок,

Я из твоих соблазнов затаю

Не влажный блеск малиновых улыбок, —

Страдания холодную змею.

Так иногда в банально-пестрой зале,

Где вальс звенит, волнуя и моля,

Зову мечтой я звуки Парсифаля,

И Тень, и Смерть над маской короля…

…………………………………

Оставь меня. Мне ложе стелет Скука.

Зачем мне рай, которым грезят все?

А если грязь и низость – только мука

По где-то там сияющей красе…

19 мая 1906 Вологда

Трилистник победный

1

Хрусталь мой волшебен трикраты.

Под первым устоем ребра —

Там руки с мученьем разжаты,

Раскидано пламя костра.

Но вновь не увидишь костер ты,

Едва передвинешь устой —

Там бледные руки простерты

И мрак обнимают пустой.

Нажмешь ли устой ты последний —

Ни сжатых, ни рознятых рук,

Но радуги нету победней,

Чем радуга конченных мук!..

2 Трое

Ее факел был огнен и ал,

Он был талый и сумрачный снег:

Он глядел на нее и сгорал,

И сгорал от непознанных нег.

Лоно смерти открылось черно —

Он не слышал призыва: «Живи»,

И осталось в эфире одно

Безнадежное пламя любви.

Да на ложе глубокого рва,

Пенной ризой покрыта до пят,

Одинокая грезит вдова —

И холодные воды кипят…

3 Пробуждение

Кончилась яркая чара,

Сердце очнулось пустым:

В сердце, как после пожара,

Ходит удушливый дым.

Кончилась? Жалкое слово,

Жалкого слова не трусь:

Скоро в остатках былого

Я и сквозь дым разберусь.

Что не хотело обмана —

Всё остаётся за мной…

Солнце за гарью тумана

Желто, как вставший больной.

Жребий, о сердце, твой понят —

Старого пепла не тронь…

Больше проклятый огонь

Стен твоих черных не тронет!

Титульный лист «Книги отражений» с дарственной надписью Н.С. Гумилеву

Трилистник траурный

1

Перед панихидой

Два дня здесь шепчут: прям и нем

Всё тот же гость в дому,

И вянут космы хризантем

В удушливом дыму.

Гляжу и мыслю: мир ему,

Но нам-то, нам-то всем,

Иль люк в ту смрадную тюрьму

Захлопнулся совсем?

«Ах! Что мертвец! Но дочь, вдова…»

Слова, слова, слова.

Лишь Ужас в белых зеркалах

Здесь молит и поет

И с поясным поклоном Страх

Нам свечи раздает.

2

<Баллада>

<Н. С. Гумилеву>

День был ранний и молочно-парный,

Скоро в путь, поклажу прикрутили…

На шоссе перед запряжкой парной

Фонари, мигая, закоптили.

Позади лишь вымершая дача…

Желтая и скользкая… С балкона

Холст повис, ненужный там… но спешно,

Оборвав, сломали георгины.

«Во блаженном…» И качнулись клячи:

Маскарад печалей их измаял…

Желтый пес у разоренной дачи

Бил хвостом по ельнику и лаял…

Но сейчас же, вытянувши лапы,

На песке разлегся, как в постели…

Только мы как сняли в страхе шляпы —

Так надеть их больше и не смели.

…Будь ты проклята, левкоем и фенолом

Равнодушно дышащая Дама!

Захочу – так сам тобой я буду…

«Захоти, попробуй!» – шепчет Дама.

Посылка

Вам я шлю стихи мои, когда-то

Их вдали игравшие солдаты!

Только ваши, без четверостиший,

Пели трубы горестней и тише…

31 мая 1909

3

Светлый нимб

Зыбким прахом закатных полос

Были свечи давно облиты,

А куренье, виясь, всё лилось,

Всё, бледнея, сжимались цветы.

И так были безумны мечты

В чадном море молений и слез,

На развившемся нимбе волос

И в дыму ее черной фаты,

Что в ответ замерзал огонек

В аметистах тяжелых серег.

Синий сон благовонных кадил

Разошелся тогда ж без следа…

Отчего ж я фату навсегда,

Светлый нимб навсегда полюбил?

Трилистник тоски

1

Сердце ль не томилося

Желанием грозы,

Сквозь вспышки бело-алые?

А теперь влюбилося

В бездонность бирюзы,

В ее глаза усталые.

Всё, что есть лазурного,

Излилося в лучах

На зыби златошвейные,

Всё, что там безбурного

И с ласкою в очах, —

В сады зеленовейные.

В стекла бирюзовые

Одна глядит гроза

Из чуждой ей обители…

Больше не суровые,

Печальные глаза,

Любили ль вы, простите ли?..

2 Тоска припоминания

Мне всегда открывается та же

Залитая чернилом странница.

Я уйду от людей, но куда же,

От ночей мне куда схорониться?

Все живые так стали далёки,

Всё небытное стало так внятно,

И слились позабытые строки

До зари в мутно-черные пятна.

Весь я там в невозможном ответе,

Где миражные буквы маячат…

…Я люблю, когда в доме есть дети

И когда по ночам они плачут.

3 Тоска белого камня

Камни млеют в истоме,

Люди залиты светом,

Есть ли города летом

Вид постыло-знакомей?

В трафарете готовом

Он – узор на посуде…

И не всё ли равно вам:

Камни там или люди?

Сбита в белые камни

Нищетой бледнолицей,

Эта одурь была мне

Колыбелью-темницей.

Коль она не мелькает

Безотрадно и чадно,

Так, давя вас, смыкает,

И уходишь так жадно

В лиловатость отсветов

С высей бледно-безбрежных

На две цепи букетов

Возле плит белоснежных.

Так, устав от узора,

Я мечтой замираю

В белом глянце фарфора

С ободочком по краю.

1904 Симферополь

Трилистник дождевой

1

Вот сизый чехол и распорот, —

Не всё ж ему праздно висеть,

И с лязгом асфальтовый город

Хлестнула холодная сеть…

Хлестнула и стала мотаться…

Сама серебристо-светла,

Как масло в руке святотатца,

Глазеты вокруг залила.

И в миг, что́ с лазурью любилось,

Стыдливых молчаний полно, —

Всё темною пеной забилось

И нагло стучится в окно.

В песочной зароется яме,

По трубам бежит и бурлит,

То жалкими брызнет слезами,

То радугой парной горит.

………………………….

О нет! Без твоих превращений,

В одно что-нибудь застывай!

Не хочешь ли дремой осенней

Окутать кокетливо май?

Иль сделаться Мною, быть может,

Одним из упрямых калек,

И всех уверять, что не дожит

И первый Овидиев век:

Из сердца за Иматру лет

Ничто, мол, у нас не уходит —

И в мокром асфальте поэт