Юрий Нагибин - Белая сирень Страница 19

Шаляпин. Замужем?

Марина отрицательно качает головой.

Шаляпин. Смотри, девка, засидишься!

Шаляпин опрокидывает вторую рюмку и, подмигнув Марине, начинает пританцовывать. Он вытягивает руки, как бы приглашая ее. Марина пятится, отрицательно качая головой. Шаляпин протягивает руки, ухватывая ее за талию. Марина взвизгивает и бежит в сторону террасы. Пробегая мимо пианино, она останавливается на тихий голос Ивана.

Иван. Иди-ка сюда!

Он стоит набычив голову, на лице его ходят желваки. В глазах Марины испуг.

Марина. Чего тебе?

Иван. Ты чего с этим певчим разводишь шуры?..

Марина. Ты чего, взбесился? Федор Иванович солист Императорской оперы.

Иван. Во-во, императорской. Еще раз увижу — убью.

И тут раздается резкий звук клаксона.

139. (Натурная съемка.) ИВАНОВКА. У ТЕРРАСЫ. ДВОР. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

К террасе подкатывает машина Рахманинова с гостями. Из машины выходят: Мария Аркадьевна Трубникова, ее дочь — Анна, уже знакомая нам; говорливая, восторженная особа Лантинг и архитектор Мазырин — строгий господин с очень высоким белоснежным крахмальным воротничком, подпирающим подбородок, в английских крагах. Появляются Наталья, Софья. Радостные восклицания, объятия, поздравления. Трубниковы, поцеловавшись с Натальей, вручают ей какие-то коробки, которые принимает подоспевшая Марина. Подходит Шаляпин.

Наталья. Прошу любить и жаловать: наш Федор Иванович! (Шаляпину.) С тетушкой ты знаком, а это ее дочь Аннушка. Моя кузина, Ольга Николаевна Лантинг, архитектор Мазырин.

Все раскланиваются. Из флигеля доносятся звуки рояля.

Анна. Дядя Сережа?..

Наталья. У нас очень плодотворный месяц, пишет по прелюдии в день.

140. (Натурная съемка.) ИВАНОВКА. ФЛИГЕЛЬ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Анечка обходит флигель со стороны уже отцветших сиреневых кустов. Музыка здесь слышнее. Она подходит к дому, останавливается под окном, из которого доносится ре-минорная прелюдия 32-го опуса. Закинув голову, она смотрит вверх, из окна льется на нее божественная рахманиновская музыка.

141. (Натурная съемка.) ИВАНОВКА. ПЕРЕД ТЕРРАСОЙ. ПОД ВЕЧЕР.

Иван заливает воду в большой двухведерный самовар. Он видит гостей за праздничным столом. Помимо уже знакомых нам лиц, тут находятся родители Наташи — богатырского роста отец и маленькая, очень живая мать. Обед уже близится к концу.

Стол утратил свою изначальную опрятность: грязные тарелки, пустые бутылки, присыпанное солью пятно от вина на скатерти. Но гости еще потягивают из рюмок и ведут сытые разговоры.

Шаляпин (благодушествуя). Вообще города не так построены. Если бы я строил, то прежде всего построил бы огромный театр для народа, где сам бы пел.

Лантинг (восторженно). Какая прелесть!

Рахманинов. Бесплатно?

Шаляпин. Почему бесплатно? Ты меня не сбивай. Если хочешь знать, это не моя идея, а Горького. Театр на двадцать пять тысяч мест. Город надо начинать с театра…

Священник (робко). Как же строить театр, когда еще домов нет?

Мазырин. Вы бы, конечно, сначала построили храм?

Священник. Вокруг храма народ живет, устраивается…

Мазырин (решительно). Позвольте, господа! Никогда не надо начинать с театра, храма, домов, а первое, что надо строить, — это острог.

Шаляпин. Как острог? Что он говорит? Вы слышите?

КАМЕРА НА ИВАНА.

Иван, засыпавший угли в самовар, оставил свое дело и прислушивается к разговору. Глаза его недобро сужены.

КАМЕРА НА ЗАСТОЛЬЕ.

Мазырин. Я дело говорю. Я архитектор и знаю: каждый подрядчик, каждый рабочий хочет вас надуть, поставить вам плохие материалы, кирпич, цемент уворовать, бетон, железо. Не будь острога, они бы вам показали. Вот я и говорю — город с острога надо строить.

Шаляпин бледнеет.

Шаляпин. Ты слышишь, Сережа? Что это за господские разговоры?

Мазырин. Да, я веду господские разговоры, а вот вы-то не совсем.

Все замолкают, предчувствуя скандал.

КАМЕРА НА ИВАНА.

Иван так увлекся разговором, что обжегся, раздувая самовар.

КАМЕРА НА ЗАСТОЛЬЕ.

Шаляпин (вставая из-за стола). Что за господа! Пороли народ и этим жили. Я, к примеру, по паспорту крестьянин, и меня могут выпороть на конюшне. Знаете ли вы это?

Мазырин. Это неправда. После реформы Александра II, к сожалению, никого не порют.

Шаляпин. Как к сожалению? Что это он говорит? Какого барина разделывает из себя!

Мазырин. А вы, Федор Иванович, и «Дубинушку» для революционеров поете, и «Жизнь за царя» — для государя-императора. Всем понравиться хотите!

Рахманинов (Мазырину). Александр Петрович, да будет вам! Федя же певец, какой же он революционер, он — певец.

Шаляпин. Вот именно — певец! Мне все равно, кому петь, главное — плати!

Мазырин (сухо). Довольно.

Мазырин встает из-за стола. Шаляпин залпом выпивает коньяк, кидает пальцами в рот воздух. Рахманинов подвигает к нему блюдце с лимоном. Шаляпин берет лимон, сжимает в кулаке, так что течет сок, и вдруг захохотал…

Шаляпин (хохоча). А черт его знает! Может, господин архитектор и прав, кругом вор на воре. Нет, в этой стране жить нельзя! Все, конец пиру и плоти! Музыки хочу! Музыки!..

Все радостно аплодируют.

Шаляпин. Сережа, марш к роялю!

Рахманинов выпрастывает из-за стола свои длинные ноги, идет к пианино. Анечка подает ему стул.

Рахманинов. Ну, что же вам сыграть?

Ирина. Папочка, сыграй телегу и дождик!..

Шаляпин. Какую еще телегу?..

Ирина. Папочка сегодня закончил прелюдию с телегой и дождиком маме к дню ангела!..

Рахманинов трогает клавиши пианино. Улыбается про себя.

Рахманинов. Это потом.

Он вдруг начинает ми-минорный «Музыкальный момент» из 16-го опуса. Взволнованная, трагическая тема. Слушатели замерли. Лицо Рахманинова отрешенно. Соня подходит к Наталье, которая стоит, прислонившись спиной к дереву. Их взгляды встречаются. Музыка объединяет их и навевает одно и то же воспоминание пятнадцатилетней давности.

НАПЛЫВ. 142. (Натурная съемка.) ПОДЪЕЗД ГОСТИНИЦЫ «АМЕРИКА». РАННЯЯ ВЕСНА. ДЕНЬ.

Наталья и Соня выскакивают из пролетки, вбегают в гостиницу. Камера следует за ними.

143. (Съемка в помещении.) КОРИДОР ГОСТИНИЦЫ. ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

Наташа и Соня бегут по коридору, чуть не сбив с ног полового с подносом. Тревожная музыка «Музыкального момента» продолжается. Сестры сворачивают за угол и вбегают в комнату Рахманинова.

144. (Съемка в помещении.) КОМНАТА В ГОСТИНИЦЕ «АМЕРИКА». ВРЕМЯ ТО ЖЕ.

У кровати, на которой, разметавшись, в беспамятстве лежит Рахманинов, стоят Александр Ильич Зилоти и доктор. Мы не слышим, о чем они разговаривают, ибо тревожная музыка заглушает все. Сестры смотрят на доктора, на Зилоти. Зилоти отрицательно качает головой, опускает глаза.

145. РЕЗКИЙ ПЕРЕХОД.

По коридору Зилоти, санитар и половой несут завернутого в тулуп Рахманинова. Сзади следуют Наталья и Соня с нехитрыми пожитками Сергея.

146. (Натурная съемка.) ПОДЪЕЗД ГОСТИНИЦЫ «АМЕРИКА». РАННЯЯ ВЕСНА. СУМЕРКИ.

Сестры усаживаются в пролетку по обе стороны Рахманинова. Голова Сергея безвольно лежит на груди. Зилоти сидит напротив. Пролетка трогается.

147. (Съемка в помещении.) ПРИХОЖАЯ В ДОМЕ САТИНЫХ.

Варвара Аркадьевна, Александр Александрович дают указания слугам, которые втаскивают больного Рахманинова на второй этаж. «Музыкальный момент» затихает.

148. (Съемка в помещении.) КОМНАТА В ДОМЕ САТИНЫХ. НОЧЬ.

На постели — Рахманинов. Он лежит навзничь, глаза закрыты, лицо бледно выделяется, освещенное лампой. У постели — столик с лекарствами, ночник. В кресле сидит Соня. На коленях у нее книга, взгляд прикован к Рахманинову. Затемнение.

Из затемнения. ДЕНЬ.

Наташа входит в комнату с бородатым человеком в пенсне — это новый врач. Соня уступает ему кресло. Он берет большую худую руку Рахманинова, слушает пульс. Раздвигает веки Рахманинова, открывая будто неживой глаз. Затемнение.

ВЕЧЕР.

У постели — Наталья. Соня заходит в комнату. Сестры обмениваются взглядами. Соня опускается на колени перед кроватью, всматривается в лицо Рахманинова. Затемнение.