Витаутас Жалакявичус - Легче воспринимай жизнь Страница 2

Лет ей было не больше тридцати. Так, по крайней мере, она выглядела. Не была изящной и стеснялась избытка своего веса. Стеснялась и одновременно выставляла напоказ, видимо, смутно надеясь, что пышность ее плеч и рук имеет свою привлекательную сторону.

— Каждый раз одно и то же, — говорила женщина, и было видно, в этот час она искрение ненавидела свою закомплексованность.

Она сама подняла полы халата. «Господи». Йонас куском ваты помазал мягкость. Взял иглу.

— В театре и в кинофильмах доктор в таких ситуациях говорит пациентке: «Уважаемая, я не мужчина, я доктор.»

Она почувствовала, как игла вошла в тело, и, хотя не чувствовала боли, сморщилась и вздохнула.

— Простите, что я вас заставляю это делать, но ваша сестра, она убийца… Помните, какая была опухоль и две недели я спала на животе.

— Она ошиблась лекарством. — Доктор улыбнулся и убрал из тела иглу. — Она хорошая сестра. Следует ей простить.

Доктор помыл руки.

— До свидания.

— Вечером мы вас увидим? — Роза проводила его до дверей веранды. — Хозяину сегодня сорок один годик.

— Обязательно, — сказал Йонас. — Скажите, ради бога! Вторую неделю я ежедневно пишу в блокнот: «Подарок президенту» и ничего не могу добыть.

Взгляд Розы растерянно блуждал по сторонам.

— Он же думает, что у него решительно ничего нет. Скажем, ему необходима жена, достойная его.

— Роза!..

— Жена, которую он любил бы. Не она его, понимаете, а он ее. Не можете добыть такое чудо из космоса или из тюрьмы, или, может быть, такое найдется среди наших общих знакомых? Вы так трогательно смотрите на меня. Хотите мне помочь и не знаете как? Я, кажется, сегодня вечером…

Она ушла, оставив его на сквозняке в дверях с растерянной, чтобы не сказать глупой улыбкой на лице.

Ехали молча. Он нервно крутил руль, объезжая рытвины и ямы на дороге. Потом услышал в машине голос собаки. Не ворчание, не чавканье, а именно голос. На коленях женщины, сидевшей на заднем сиденье, лежала собака — собачонка. Рыжая дворняжка с оборванным ухом глядела на женщину и говорила. Женщина, видимо, понимала, потому что улыбалась собаке и ворчала ей в ответ.

— Откуда собака? — воинственно начал Йонас.

— Я ее подобрала, — сказала женщина.

— Сегодня?

— Нет. Месяца четыре уже. Вам собаки противны?

— В этой машине я езжу к больным и вожу больных, — сказал Йонас и остановил машину.

Женщина, не сказав ни слова, вышла из автомобиля и с собачкой на руках пошла вдоль обочины, оглядываясь. Когда машина поравнялась с ней, она несколько театральным жестом, обозначавшим великодушие, показала, чтобы он ехал вперед, не беспокоясь о ней.

— Отпусти собаку и садись в машину. Она пробежит этот километр до дома без хлопот.

— Никуда она не побежит. Поезжайте, поезжайте.

Было видно, как он выругался за стеклом. Остановил машину и вынул из багажника огрызок полиэтилена.

— Заверни лапы и хвост вот этой штуковиной.

— Лапы собачки? — спросила,

— Разумеется, — сказал.

На перекрестке с асфальтовой дорогой их поджидала белая «Нива» Ачаса, председателя колхоза, или «президента». Человек он был высокий, поджарый, слегка сутулый. Лицо загорелое, самоуверенное, властное. Увидев красные «Жигули», он вышел на середину дороги и махнул рукой, однако к машине не подошел, а, напротив, стал удаляться от нее в сторону, и Йонасу пришлось догонять его.

— Еще раз здравствуй! — сказал президент. — Могу просить о малости?

— Во-первых, поздравляю, — сказал доктор. — Прожить вам еще столько же!

— Столько же никому не надо. Будем надеяться, что мне отмеряно меньше.

— Я видел сотни людей на пороге прощания с миром, но не встречал ни одного, который отказался бы хоть от одного лишнего дня, — сказал доктор. — Притом, любой ценой.

— Это значит, что жизнь чего-то стоит, не так ли? — оскалился «президент». — Притом, ее цена — в ее краткости. Доктор, мне некогда летать в город. Посылать туда машину с с человеком — против моих принципов. Мне нужна водка и коньяк па вечер. Раз вы уж едете, одна просьба… — Он подал Йонасу конверт. — Вот здесь адрес магазина, который мне служит. Подай директору в руки. Здесь деньги и список, чего от него требуется. Могу положиться?

— Разумеется.

Потом президент без вступлений спросил просто:

— Она беременна?

— Я был одурачен, — сказал Йонас. — Она под курткой прятала собачку, и со стороны мне показалась, что да.

— Собачка ее друг. Когда она приехала к нам на работу, она поставила условие: «Имейте в виду, что я с собачкой». — Ачас беспечно улыбнулся и по загорелому лицу веером пробежали белые морщинки. Кажется, ему полегчало. Он этого и не скрывал. — Я ей помог… Если и вправду оказалось бы, что она… «да», пойди объясни честному народу, что ты не верблюд. Встречаешь Ванткуса? Приведи его вечером ко мне.

Быстро ушел. Уехал.

— У тебя дела в городе? — спросил Йонас.

— В суд мне нужно.

— Неприятное?

— Мне безразлично.

Потом он в зеркальце увидел, как она двумя пальцами притронулась ко лбу и что-то зашептала. Сперва ему почудилось, что она крестится, потом подумал, что она массирует лоб, но для чего тогда эти заклинания?

— Что обозначает этот жест? — спросил Йонас и попробовал повторить игру пальцев на лбу.

Женщина смутилась. Ничего не сказала. Потом она вдруг попросила остановиться. Йонас смотрел, как она вынесла на руках собачку и поставила на землю, потом вылила из полиэтиленовой пленки нечто, что образовалось там за время поездки, отряхнула юбку и стала чистить ее травой. Потом подозвала собачку, на сей раз завернула ее всю в пленку и уселась в машину. Когда тронулись, он снова в зеркальце увидел движение пальцами по лбу.

— И все-таки, что это? — спросил.

— Не знаю, как это объяснить… Когда тебе вдруг тяжело, или неприятность, или страх… что угодно, я делаю вот так, — она двумя пальцами поочередно постучала по лбу. — Это означает: «Рыжая, легче воспринимай!..» или: «К черту всех! Юмора больше!»

— Я понял, — сказал Йонас. — А почему именно сейчас? Что случилось?

— Вот именно, что ничего! — вспыхнула женщина, и доктор подумал, что поначалу не заметил в ней такого темперамента. — Ну, хорошо! Собачка написала на юбку. Юбка будет в пятнах. Машина будет пахнуть псиной. Я буду выглядеть дебилкой и простачкой! Ну и что?! Не жить из-за этого? Нет, нет… Легче, легче, девка, все воспринимай!

Доктор закатился долгим смехом. Потом несколько раз попробовал проделать «легче-легче» на своем лбу,

— Кто тебя научил этому? — спросил сквозь слезы.

— Вы решили называть меня на «ты»? — спросила женщина. — Это очень мило с вашей стороны…

— Прости-те. Это дурная привычка.

— Я ничего не имею против, — сказала женщина. — Только мне показалось, что ваше «ты» такое… немножко сверху. Так мне послышалось.

— Не хотел этого, — сказал доктор. — Так кто вас этому научил все-таки? — Он постучал по лбу. — Мне это решительно нравится.

— Личность одна. В тюрьме, — просто сказала.

— Женщина?

— В нашей камере были одни женщины, — она развела руками.

— Если позволено доктору спросить, но какой статье вы сидели?

Она назвала статью и перечислила параграфы.

— Мне это ни о чем не говорит, — признался он.

— Это за воровство.

— А теперь вы работаете у нас в конторе бухгалтером?

— Кассиром.

Въехали в город. На той стороне реки виднелись старая ратуша и крепость. Он взглянул на заднее сиденье.

— Как зовете этого сукина сына? — спросил и сам сморщился от произнесенной вслух глупости. — Как зовут собачку, я хотел сказать?

— Единственный Мой.

— Разве это имя?

— Если я его так зову, а он откликается, значит, может быть и так… Но это я его так зову. Другие его никак не зовут. Он некрасивый и никому не нужный… Единственный Мой, — сказала нежно.

Собака высунула из-под пленки морду и молча прижалась к ее груди.

Когда они по мосту въезжали в старый город, Йонас спросил:

— Это тяжело?.. Не умею спросить… Тяжело сидеть… в тюрьме?

Теперь она взглянула на него в зеркало. С ее лица исчезла нежность, с которой она приняла прикосновение собаки, и вместо нее появилось выражение, с которым прилежные ученики отвечают нелюбимый предмет.

— Нет судьбы, которую нельзя было бы осилить презрением.

Его удивление она, наверное, приняла за непонимание и членораздельно повторила:

— …которую нельзя было бы победить презрением. Я прочла это в книге в тюремной библиотеке.

— Как вас зовут? — спросил.

— Инга, — сказала.

Потом вдруг ему показалось, она забыла о нем и занялась Своим Единственным.

Они долго провозились в магазине, зато купили те восемь метров, потом он разошелся и накупил еще всякого материала для амбулатории, и она чуть было не купила себе отрез на платье. Но в последний миг воздержалась.