Юрий Нагибин - Виват, гардемарины! Страница 3

Простите мне мою дерзость — ведь Бестужев помешать может.

Бестужев направился было к ним. Но государыня, заметив это, отвела Брюммера в сторону.

Саша пригнал карету.

— Помоги мне, Белов.

Он почтительно подставил руку императрице.

— Садись, — велела она, — всем места хватит. За Сашей в карету залез Брюммер и захлопнул дверцу.

Карета тронулась.

Бестужев проводил их взглядом. Лицо его выражало удивление и озабоченность.

Дворец императрицы. Опочивальня. Драгоценные часы на камине пробили шесть часов, проиграли нехитрую мелодию. Свечи и лампады освещали мночисленные лики святых. Елизавета заканчивала письмо. Воспитатель наследника Брюммер застыл в почтительной позе.

— Е-ли-са-вет, — прошептала государыня, поставив в конце письма царственную закорючку своей холеной рукой. Она свернула письмо и протянула его Брюммеру:

— Запечатай!

Тот принял письмо, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

— Осмелюсь спросить ваше величество… Правильно ли я понял, что на роль гонца вы изволили выбрать гвардейца Александра Белова? Боюсь, он человек крайне ненадежный!

— Ненадежный? — вскинула голову Елизавета. — Ты не болтай, чего не надо! Я доверяю моей гвардии. Эти преображенцы в детстве моими няньками были, а потом на руках на русский трон внесли! «Ненадежный»… — передразнила она Брюммера.

— Но мне известно точно, что он человек Бестужева. Елизавета неожиданно рассмеялась.

— Вот и хорошо. — Она словно дразнила собеседника. — Был Бестужева — станет моим. Запомни, Брюммер: Бестужев никогда не приблизит к себе никчемного человека. У Алексея Петровича особый нюх на людей, и этим свойством нам не грех воспользоваться.

— Но сохранит ли Белов нашу тайну? — несколько опешил Брюммер. — Он молод, горяч не в меру…

— А я не собираюсь посвящать его в наши дела. А то, что молод и горяч, — это прекрасно! Невелика работа доставить депешу по назначению. Главное — довезти в целости и без приключений моих гостей. А с этой задачей он Правится!

— Но он же врал вам, ваше величество! На охоте. Нахально врал! Экий мерзавец! — не выдержал Брюммер.

— Почему врал? — искренне удивилась государыня. — Как он сражался за Ягужинскую! И Петрушку, недоумка моего, знатно проучил! Мы с Беловым отлично поняли друг друга. Он честный человек. Я в глаза ему смотрела… И сердце мне тоже подсказывает. — Она положила руку на грудь.

Брюммер скептически поджал губы.

— Мы, немцы, больше доверяем факту, чем воображению.

Елизавета окинула его презрительным взглядом.

— Тогда почему ты служишь мне, а не королю Прусскому Фридриху? Платит мало? Вы там по факту живете, а мы по воле Божьей! И кончим об этом… Зови Белова!

Брюммер отворил дверь. Белов нервно мерил шагами прихожую, косясь на мраморную нимфу, которая, поднеся палец к губам, казалось, призывала к молчанию. Брюммер сделал приглашающий жест.

Кабинет вице-канцлера. Пылает камин. Бестужев сидел за столом в своем кабинете, перед ним навытяжку стоял Алеша Корсак.

— Какое задание дала Белову государыня? — резко спросил Бестужев.

— Не могу знать, ваша светлость, я только сопровождающий, — отрапортовал Алеша, несколько опешив от столь прямого вопроса.

Вице-канцлер пробуравил его взглядом, помолчал.

— Я знаю, мичман Корсак, что вы с Беловым везете пакет в Цербст. Я не буду требовать у вас этого пакета. Кто ж возьмет на себя грех ломать печать государыни? — Тон его был почти отеческим. — Но я знаю: из Цербста по вызову государыни поедут некие гости. Так вот, даю тебе задание: следить за каждым их шагом — с кем встречаться будут, о чем говорить. Но главное, мне нужны бумаги, которые наверняка будут у этих особ и которые они будут прятать. Да, да… ты должен мне их доставить.

Алеша вздрогнул, глаза его округлились.

— В наш эпистолярный век, — продолжал Бестужев, — все переписываются.

Человек слаб, он зачем-то доверяет бумаге свои тайные мысли. Понял?

— Но почему я? — воскликнул потрясенный Алеша. — Разве я похож на вора?

— Вор — это на базаре, а в политике вор — ловкий, находчивый человек.

Запомни, Корсак! Я бы поручил это Белову, он малый не промах. — Бестужев усмехнулся. — Да он сейчас возгордился — государыней обласкан! А того не знает, что фаворит — должность ненадежная. Они часто меняются, а Бестужев вечен и умеет платить за услуги. Иль забыл?

— Как забыть… — подавленно сказал Алеша. — Век помнить буду, ваша светлость.

— Вот и хорошо, — согласился Бестужев. — Слежку вести тайно. И от Белова тоже. Вернешься — представишь мне письменный рапорт. И без того взвинченный необычайным приказом, Алеша не выдержал:

— Но это бесчестно! Белов — мой друг. Я на подлость не пойду!

— Ах ты, сопляк! — рявкнул Бестужев. Лицо его побагровело. — Сына родил, а ума не нажил! Тебе сколько лет?

— Двадцать один, ваша светлость. — Алеша вытянулся в струнку перед вельможей.

— Венчался?

— Венчался, — почти с вызовом сказал Алеша.

— А по морскому регламенту брак до двадцати двух лет запрещен?! — крикнул Бестужев.

— Запрещен, — тихо согласился Алеша. Бестужев встал, остановился рядом с Алешей и, глядя свинцовыми глазами ему в переносицу, тихо и страшно сказал:

— Та-ак. Девку и пащенка в Сибирь, тебя на галерный флот матросом. Пшел вон!.. — И вернулся на свое место. Алеша стоял опустив голову.

— Что же не уходишь? Чего ждешь? — Бестужев стукнул печатью по бумаге.

— Понял, что нужно послужить России? Главным помощником тебе в Берлине будет наш посол граф Чернышев.

Он сунул бумагу Алеше под нос. Тот принял ее безропотно.

В небогатом доме Алеши Корсака шло прощание. Алеша поднял сынишку на вытянутых руках, потормошил и, когда малыш улыбнулся, обнажив розовые десны, крепко поцеловал его в тугие щечки.

Софья приняла ребенка в одеяло и встала перед Алешей, похудевшая и похорошевшая в раннем материнстве.

— Отчего в глаза мне не смотришь? — насторожилась вдруг Софья. Алеша глянул на нее тяжелым взглядом и ничего не ответил.

— Ой, скрываешь что-то… Страшно мне, Алешенька!

— Не каркай! — резко бросил Алеша.

У Софьи задрожали губы, и он тут же ласково ее обнял.

— Сына береги! — Они поцеловались, и, чтобы предотвратить дальнейшие вопросы, Алеша решительно сказал: — Посидим на дорожку… и помолчим.

Словно чувствуя важность минуты, малыш перестал гулькать и таращился по сторонам синими глазками.

И вот уже Софья осталась одна с младенцем на руках.

Алеша смотрел на заиндевевшее окно и угадывал за ним силуэт Софьи.

Узор на окне словно ожил, зазеленел. Зазвучала нежная мелодия лета.

Солнечный луч осветил папоротники и две обнявшиеся фигуры. Лицо Алеши беззаботно и весело, он шепчет слова любви. Софья нежно целует его. И гаснет воспоминание…

Необозримые белые просторы, слепящий глаза снег, редкие перелески.

По накатанной дороге мчалась кибитка, запряженная парой лошадей. Морды лошадей заиндевели, от спин валил пар. Сидевший на козлах Алеша все поторапливал лошадей щелканьем кнута.

В подернутом морозцем окошке кареты виднелись лица Саши и Анастасии.

Внутри кареты было тепло и уютно.

— Слава Богу! — Анастасия положила голову на плечо Саше. — Видишь, как судьба к нам милостива? Я и подумать не могла, что Бестужев обо мне позаботится. А он паспорт выписал в Берлин! Посол Чернышев еще с батюшкой моим служил в первом полку кавалергардов, а жена его, Марфа Ивановна, — моя крестная.

— На обратном пути мы встретимся. — Саша взял руки Анастасии, подышал на них, словно отогревая. — А когда вернусь в Петербург, на коленях умолю государыню простить нас.

— Боюсь я за тебя, Сашенька… — Анастасия щекой потерлась о его руку.

— Ну что ты, душа моя! Дело-то пустяковое — отвезти пакет в Цербст, а оттуда сопровождать гостей до Риги. Потом их будет охранять казачий отряд.

— Пустяко-овое… — протянула Анастасия. — А почему втайне от Бестужева?

— Им там, наверху, виднее, — беспечно отмахнулся Саша.

— У тебя все просто, — огорчилась Анастасия. — Жаль, что Никиты нет. Он раздумчивый. Саша хвастливо рассмеялся.

— Письмо Никите уже летит с почтовой каретой в Геттинген. Он будет ждать нас в Цербсте.

Кибитка выехала из леса и помчалась дальше по зимним полям, удаляясь.

Вечер. Солнце садилось за пологий холм. Кибитка мчалась вдоль реки, а потом скрылась, завернув за колоколенку. Колокол звонил к вечерней литургии.

Путники и не заметили, как добрались до Берлина. Людные улицы, ратуша, готический собор, нарядные вывески трактиров и лавок…

Грохоча колесами по булыжной мостовой, карета подкатила к дому графа Чернышева.