Людмила Кузьмина - Марья без Ивана Страница 3

— Скажи, пожалуйста, зачем ты перед всеми открываешься, а, Лизавета?

— Я не перед всеми, — прошептала Лизка. — Я перед вами…

— А я тебе кто? Какая-такая родня?

Молчание Лизки, теребившей в замешательстве кружевную отделку у платья, распалило Марию.

— Брось портить вещь! — прикрикнула она. — Вот уже бесхитростная ты, соврать про себя и то не можешь… Ведь не ходят больше к тебе!

— Не ходят.

Лизка вскинула глаза, и Мария обнаружила с удивлением, что они у нее прозрачно чисты, густой незамутненной голубизны.

— Вот что, Лизавета, не обижайся на меня, предупредить тебя последний раз хочу. Чтобы чертежей твоих больше я у сына моего не видела! Ясно? Тебе, может, все равно перед кем подолом трясти, но он у меня — парень серьезный. Ни к чему ему на твои фигли-мигли смотреть! К тому же, возможно, женится скоро… Ты плачешь, что ли?

Из круглых глаз Лизки катились мелкие слезинки. Она давила их костяшками пальцев, трясла кудряшками и все старалась унять дрожь в теле.

Лизкино раскаянье было столь очевидно, что в Марии перевернулось что-то; захотелось защитить Лизку от самой же Лизки. Она привлекла ее к себе, и та сразу же доверчиво припала к Марииной груди, как к материнской. Порывисто, со всхлипом вздохнула, будто пожаловалась на судьбу свою нескладную.

— Эх, бабонька… — У Марии тоже комок в горле застрял. — Распускаться-то нам с тобой никак нельзя. Это мужикам все дозволено, а нам — нет. Мы с тобой, бабонька, за всех про всех в ответе. И за детей, и за мужей, и за себя, так уж получается.

Они не заметили, как вошел Ваня. Появился перед ними неожиданно, довольный собой, в сверкающих каплях дождя на болоньевой куртке.

— Договорились! — воскликнул он. — Ну разве не прав я был, Лиза, что без меня вы скорее поймете друг друга? Как точно все с магазином рассчитал!

Стыдясь своей чувствительной позы, Мария отстранилась от Лизки, не вникая в слова Вани. Но где-то в подсознании у нее они, видимо, все-таки застряли, потому что, заглядывая за Ванину спину — где же невеста? — и поправляя встрепанную косу, — размякла дуреха! — она силилась ухватить какой-то смысл в происходящем. Лизка исподтишка подавала Ване знаки, а он отмахнулся от нее, затеребил мать:

— Ма, свадьба как, тут будет или в ресторан закатимся?

— Свадьба? — Мария отступила вглубь комнаты и притянула к себе, не глядя, стул, будто хотела отгородиться им от того, что неотвратимо надвигалось на нее. — Так на ком же ты женишься?

Ваня сгреб Лизку и шагнул с ней к матери.

— Так это она — твоя невеста? — спросила Мария спокойно, слишком спокойно, уже обо всем догадываясь.

Ваня заметил наконец что-то неладное.

— Ма, что с тобой? Ты слышишь меня, ма?

Лизка метнулась в кухню и тут же вернулась со стаканом воды.

— Выпейте, Мария Филатовна! Ванечка, ей прилечь нужно…

Лишь когда Лизка коснулась Марии и та почувствовала от этого легкого прикосновения нестерпимую боль где-то внутри, отдавая уже полный отчет себе в том, что это происходит с ней, а не с кем-нибудь, и наяву, а не во сне, материнское отчаянье прорвалось наружу:

— Вон!

В этом вопле Марии перемешались угроза — с мольбой. И несбывшиеся надежды, и обманутое доверие, и еще много-много всякого такого, чего сама Мария объяснить бы не смогла. От него, от этого вопля, как от удара, покачнулась Лизка. Спотыкаясь, побрела к выходу.

— Куда?! — крикнул Ваня. — Я же люблю ее, мама!

— Вон из моего дома, — отчетливо произнесла вдогонку Лизке Мария.

И тогда Ваня, который вначале метался между двумя дорогими ему женщинами, сделал свой окончательный выбор — он пошел за Лизкой. По-отцовски поджатые губы сына разжались, чтобы кинуть матери:

— Эх, ты!

И Мария осталась одна.

Чего только не бывало у нее в жизни. Но бессонная ночь выдалась впервые. Господи, откуда ей было знать, что ночи так нестерпимо длинны? И нет никакого средства укоротить их! Один на один с бедой… Сын, ее единственный сын, выпестованный ею, ушел. А как он взглянул на нее в дверях — будто на врага заклятого. Все Лизка! Так вот для кого она, Мария, отцовское упрямство в сыне ломала… Но почему, почему он выбрал ие мать, а Лизку? Хотя мать приказывала ему остаться, тогда как Лизка ни о чем не просила. С чего это он вдруг взбунтовался против матери?.. С чего? Да знает Мария, с чего! Ведь ее Ваня — плоть от плоти Иванов сын. Отстранила она его от отца, увезла из деревни в город, а отцовская-то месть и настигла их…

Ох уж этот Иван! В то последнее их лето он по соседним колхозам на шабашках зарабатывал, а деньги с дружками пропивал, с бабенками прогуливал. Ей приходилось тянуть и сына и свекровь, спасибо, хоть огородик выручал. Приехал как-то муженек — во всем новом — и к сыну:

— Кровинка моя, Ванюшка…

А маленький Ванюшка от него так и шарахнулся. Спрятался за Марию, в рев ударился. Совсем отвык от отца-то.

Скрипнул зубами Иван, выскочил за порог.

Нашла его Мария у дома на лавочке. Сидел неподвижно, вцепившись ручищами в поредевшие кудри. Но стоило ей подсесть к нему на лавочку, так и передернулся весь:

— Ты, все ты! Разве не уговаривал тебя: уедем! Вместе! Почему не поехала со мной?

— Куда? — попыталась образумить его Мария, тоже едва сдерживаясь, чтобы не закричать, как он. — На поклон к чужим людям? Чтобы я у кого-то угол снимала! Тут не встань, туда не повернись… А хозяйство?

Он хрипло расхохотался. Ткнул жестким кулаком в заплату на ее подоле, обтянувшем колени:

— Много дало тебе твое хозяйство!

Она прикрыла заплату лопушком, которым отмахивалась от комаров. Ответила рассудительно:

— Много ли, мало ли, все-таки оно нас кормит.

— А, попрекаешь? — взвился Иван. — Ведьма ты! Правду про тебя маманя говорила… Тебе лишь бы на своем настоять! Чтобы все по-твоему было! Но не на того нарвалась, слышишь? И ничем ведь не прошибешь тебя, ведьму, все тебе на пользу идет… — Он кривлялся перед ней, взъерошенный, жалкий, каким она раньше никогда не видала его, дышал на нее самогоном и табаком. — Чего смотришь, не хорош стал, а? Все из-за тебя, из-за твоей гордости проклятой! Ты вон лучше на наши деревья глянь, да не вниз, а вверх…

Раньше-то ей, вечно занятой, некогда было вокруг себя оглянуться, только сейчас по мужниной подсказке, к удивлению своему, разглядела, что береза рядом с заматерелой елью подсыхать начала. Пожелтели ее листочки среди лета, привяли, а еловая хвоя загустела, во все стороны топорщится, будто не одно солнце им светит, не один дождь их поливает.

Пока Мария гадала, с чего бы это, Иван притащил из дома топор и со всего маху хватил им по ели.

— Ты что?… — кинулась к мужу Мария.

А топор отскочил от дерева, словно от железа, только маленький рубец забелел на его смуглой коре.

— Так и ты из меня, как эта елка из березки, все соки вытянула, — пьяно всхлипнул Иван.

Бросил топор и ушел в избу.

Больше они не видались. Поддавшись уговорам единственного родственника — Виктора Сергеевича, двоюродного брата мужа, приезжавшего на похороны свекрови, Мария с Ванюшкой перебрались в город. Бухгалтер строительного треста, он и ее на работу рядом с собой устроил — счетоводом. Услугу эту вынуждена была принять она, скрепя сердце, так как больше всего боялась в зависимость от кого-нибудь попасть. Виктор Сергеевич давно овдовел, детьми в свое время не обзавелся и оттого, должно быть, привязался к Ванюшке. Впрочем, Мария позаботилась, чтобы Ванюшка, в свою очередь, не очень-то привязывался к Виктору Сергеевичу. Ведь это был ее сын, только ее.

Еще не забрезжил рассвет, а она уже поднялась. Наощупь оделась и причесалась — не было никакого желания смотреть на себя в зеркало. Ее руки сами все делают, за ними контроль не нужен: беспорядка они не потерпят.

Виктор Сергеевич жил в добротном кирпичном доме — не чета ее панельному. Третий этаж, пятый подъезд, две комнаты с большой кухней, все удобства. Могла бы и она здесь поселиться. Могла, да не захотела. Больше всего после мужа боялась привязаться к кому-то. Вдруг опять рвать придется, как с мужем, в муках и корчах? Второй раз ей такое не пережить… А объяснять это Виктору Сергеевичу — все равно что в своей беззащитности бабьей признаться. Нет уж! Слабого всякий обидеть норовит, сильного — поостережется.

Открыл он ей так, будто ждал ее — сразу после звонка, нисколько не мешкая. И это растрогало Марию.

— Витенька, — выдохнула она, враз ослабев оттого, что нашелся человек, готовый принять на себя часть ее тяжести, — сын от меня ушел… Вместе с этой беспутной Лизкой!

— Да, да, — бестолково засуетился Виктор Сергеевич, снимая с нее плащ и пристраивая его на вешалке. — Ты, Машенька, не волнуйся, все обойдется…

Он еще толковал ей что-то, но она уже не глядела на него. Остекленелый взгляд ее был устремлен туда, в комнату, где сидели на диван-кровати и держались за руки Ваня с Лизкой. Так вот где ее сын! Вон куда от родной матери скрылся!