Кадыркул Омуркулов - Дела земные Страница 4

Что касается меня, то я знаю, что ты никогда не был тщеславен, я верю, что ты искренне сомневаешься в моем проекте. Но другие могут подумать, что ты возражаешь мне из-за тщеславия и зависти к моим успехам…

— Но ведь это неправда, — спокойно возразил Медер.

— Повторяю, это не мое мнение. Но мне не безразлично, как думают о моем товарище другие. Говорят, что ты искал случай себя показать и как-то' утвердиться. И вот этот случай подвернулся. Случай, прямо скажем, сомнительный. Тебе следует быть осмотрительнее.

— Осмотрительнее? — переспросил Медер.

— Да, мой друг.

— Это неправда насчет моих комплексов неполноценности, — просто и без обиды сказал Медер. — Я не предполагал, что меня зачислили в неудачники. Мне наплевать, что говорят сплетники, главное, чтобы ты рассуждал правильно.

Касым ел шашлык и своим выражением лица давал понять, что он свое мнение высказал и его ни в чем упрекнуть нельзя.

Потом они пили кумыс и глядели на жизнь оживленного уличного «пятачка».

— Предположим, что верхний блок склона, отторгнутый трещиной, подвижен, — сказал Касым. — Пусть будет по-твоему: блок подвижен. Но ведь сдвиг минимальный…

— Но он есть.

— Мы забьем трещину бетоном, скрепим.

— Это будет как заплатка на старых штанах. Скала не монолитная, кроме основной, есть побочные трещины. Тем более нельзя в этом месте возводить плотину направленным взрывом — может произойти резкое смещение верхнего блока.

— Ты все строишь на предположениях — может случиться, может произойти. Конечно, все может случиться, даже самое невероятное… Если опасностей бояться, то и в лес не ходить. А в науке, когда приходится быть первооткрывателем, первопроходцем, всегда сталкиваешься с таким понятием, как риск.

Я бы сказал, что научный риск — это явление объективное и неизбежное. Если нет риска в твоих открытиях, нет отрицания шаблонов, то вполне вероятно, что ты топчешься па месте. Конечно, метод направленного взрыва не нов, но он еще не вошел в широкую практику. И может, поэтому он кажется неприемлемым. А я не случайно предложил именно этот метод: направленный взрыв огромной мощности сбросит за какие-то секунды целый горный склон в ущелье и перекроет реку. За несколько секунд будет готово тело плотины выше ста метров, на возведение которого раньше уходили месяцы, годы напряженного труда тысяч людей. Это экономия миллионов и миллионов рублей государственных средств. Согласись, ради этого стоит рисковать…

Касым помахал рукой знакомому. Официантка, обворожительно улыбаясь, принесла порцию горячего, еще в дыму, шашлыка и, вежливо поинтересовавшись у Касыма, не нужно ли еще чего, унесла на подносе голые шампуры.

— Ты здесь в почете, — сказал Медер.

— А как же, — улыбнулся Касым. — Устроил племянника директора в институт.

— Слушай, а у пего нет еще одного племянника? — шутливо спросил Медер. — Может быть, я помогу.

— Это мы узнаем, — засмеялся Касым и вдруг спросил неожиданно: — Так стоит ли рисковать? Ты не ответил.

— Нет. Взорвав целый склон, ты не вернешь его обратно. Экономия за счет природы может обернуться громадными потерями, природа может «отомстить» за такое вмешательство.

— Ты, кажется, одушевляешь природу. Ты что, суеверный, язычник?

— Видишь ли, наша с тобой наука тесно связана с проблемой взаимоотношения человека с природой, с экологией, и в этом, в первую очередь, я вижу ее огромную перспективу. Экология — не просто модная проблема. Природа мстит за непродуманные, недальновидные действия, которыми мы обольщаемся как победами над ней.

— Это звучит как афоризм.

— Это не языческий афоризм, это выражение Энгельса.

— Но у человечества не отнимешь стремления познать и покорить дикую природу. И не случайно академик Вернадский назвал человечество, взятое в целом, мощной геологической силой.

— Но мы должны быть разумной геологической силой, а не стихийной. Нам необходимо выступать в роли созидателя, а не покорителя природы. Для нас, людей двадцатого века, должен быть поучителен пример Антея, который был неуязвим, покуда ощущал под ногами землю.

— Я думаю, твой консерватизм несколько наивен. Земля живет своими законами, но человечество сегодня стоит на пороге колоссальных научных открытий, человек все больше будет воздействовать на природу, изменять климат целых районов, материков.

— Это дерзкая мечта людей. Но и мечта должна произрастать на реальной почве. Ведь и птица, чтобы взлететь, отталкивается от земли. Мы должны познать нашу планету, должны познать законы природы, связь нашей планеты с Вселенной. Мы — человечество — часть природы, а не стоим обособленно над ней. И нельзя, чтобы человек для утверждения своего тщеславия уничтожил свою колыбель, нарушил свой храм.

Вдруг Медера смутило то, с каким вниманием слушал его Касым, как серьезно глядел на него. И видя это, Медер по привычке стал крутить серебряное кольцо на безымянном пальце и, немного помолчав, сказал сдержанно:

— Что это я лекции начал читать, а ты тоже хорош — слушаешь, развесив уши…

— Ты говорил любопытные вещи, — без тени иронии сказал Касым. — Это целая программа жизни, это интересно, но эту теорию нельзя, по-моему, прикладывать к нашему спору о проекте.

— Оставим разговор до испытательного взрыва. Там все прояснится.

Касым предложил Медеру сигарету, тот отказался.

— Да, — кивнул Касым, — ты же не куришь до одиннадцати. Как ты выражаешься: не делайте глупостей до полудня, успеете, день долгий.

— Это наставление отца.

— Мудро, — сказал Касым и вложил сигарету в коробку. — Поползем потихоньку.

После работы, как и уговаривались, вчетвером ехали за город отметить день рождения Сагынай. Четвертой была Дамира — одноклассница Чоро, смешливая, совсем еще наивная, как решил про себя Медер. И эту ее наивность подчеркивало постоянное вопросительное «да?» в разговоре.

Однокашники сидели сзади, отыскивая нужную кассету и настраивая магнитофон.

Газик, который вел Медер, завернул к высокому холму, и утрамбованная колесами машин узкая колея вывела их на самый гребень. Отсюда город был виден как на ладони.

…Потом они выгружали из машины свертки и сетки, весело приготовили дастархан.

Медер с шумом открыл шампанское и проследил взглядом за полетом пробки, разлил шампанское по чашкам.

— Здесь, в этих горах, я хотел бы произнести тост, — торжественно-шутливым голосом начал Медер и оглядел сидящих.

— Ну и горы, это же холм, — улыбнулся Чоро.

— Ты — настоящий киргиз, браг мой, — согласно кивнул ему Медер. — Ты воспринимаешь это холмом, потому что видел горы и повыше. Киргизы назвали это место ласково — Бозбелтек, Серый Комочек, Так что, дорогие мои, все зависит от того, как па это посмотреть. — Медер широко развел руками и, немного выждав, стал произносить первый тост: — Тебе сегодня двадцать один год, Сагынай, я хотел бы, чтобы еще трижды повторилось это и чтобы мы праздновали снова здесь. Вперед, друзья!

Все весело и дружно сдвинули чашки…

Потом были танцы. Медер и Сагынай подстраивались под юных однокашников, чтобы не нарушить «ансамбля». Бегали наперегонки, резвились, дурачились, прыгали — кто дальше, кидали камни — кто метче, и не заметили, как спустилась ночь.

Ночь стояла светлая, с крупными вызревшими августовскими звездами.

Они сидели рядом, прислушивались к ночной тишине. Близко паслись лошади, наверное, разбредшиеся из табуна. То там, то здесь похрустывали сочной травой, сытно пофыркивали, глухо тукали копытами, поблескивали гладкими боками под лунным светом. Иногда одна из них вскидывала голову и издавала короткое и покойное ржание.

Медер положил голову на колени сидящей Сагынай, он любил, когда она гладила своими ласковыми руками его жесткие волосы.

— А помнишь, ты читала стихи; «И через дорогу за тын перейти нельзя, не топча мирозданья», — задумчиво сказал Медер, словно размышлял вслух. — Это очень верно. Это так хорошо сказано. Есть же люди, которые всего одним предложением могут выразить необъятное.

Медер обнял Сагынай, стал целовать ее рассыпавшиеся волосы.

— Я соскучилась по тебе, — сказала тихо Сагынай, — день не увижу и уже скучаю. Все на тебя загадываю, приметам стала верить. Паучок с ветки спустится — значит, у тебя хорошие новости. А когда был дождь, я ехала в троллейбусе и гадала на капли дождя на окне: если они скатятся вниз и сольются в одну — значит, встретимся…. День — это, оказывается, так много, когда каждую минуту думаешь о тебе. Целая вечность.

Медер держал ее руку в своих ладонях.

— Сагынай, я был счастлив в детстве, когда вот так же лежал на коленях матери. Я был счастлив, чувствуя ее ласковые руки. И теперь тоже.

Они молчали, молчали долго, трудно было вобрать и вместить в себя то огромное нахлынувшее чувство, что возникло в эти мгновения.